Судьбы избранного народа, хотя и отвергающегося своего избрания во Христе, никогда не переставали оставаться в центре истории после начала нашей эры, но никогда еще не были так центральны, как сейчас. Эту центральность вместе с еврейством разделяет еще народ русский, судьбы которого ныне так предрешаются, даже если они и не могут быть поставлены на один уровень с еврейскими. Исторические судьбы еврейства представляют собой чередующиеся волны гонений, с одной стороны, и мирового влияния с растущим покорением мира, с другой. Одно с другим связано, одно из другого вытекает. Первое, гонение на еврейство, проистекает из национального инстинкта самообороны и самосохранения, вместе с мнимохристианскими, в действительности же антихристианскими чувствами враждебности и страха. Второе же связано с особой, исключительной живучестью и одаренностью народа, единственного в своей избранности и обреченности, а вместе с тем и национальной солидарности. Раньше она имела определенно религиозный характер, связанный с верностью иудаизму, вместе с антихристианской устремленностью. Теперь этот религиозный характер все более слабеет, уступая место пестрому и многогранному спектру новоевропейской цивилизации. Однако, при всей ее духовной пестроте и многогранности, национальный дух и сплоченность еврейства остаются неразложимы и неодолимы никакими силами национального соперничества и антагонизма других народов. Происходит мирная, но победоносная борьба еврейства со всем миром, меняющая формы, но неизменная по содержанию. При всей уродливости расизма, нельзя не отдать ему справедливости в том, что самый факт этот здесь почувствован и констатирован с исключительной пронзительностью. В нем есть печать избранности избранного народа, некое всемирно-историческое чудо, совершающееся на протяжении всех веков и перед лицом всех народов. Отрицать или даже преуменьшать этот факт некоей всемирной супре-матии еврейства, при этом лишенного государственности и территории и составляющего в мировом масштабе ничтожное меньшинство, хотя бы даже и возрастающее в численности, является тенденциозным умалением или замалчиванием исторической действительности. Не лучше ли будет поставить вопрос о силе и значительности самого этого факта и, в связи с этим, о правильном к нему отношении. Уже в самом этом факте нельзя не видеть печати особой богоизбранности еврейства, независимо от того, угодно или неугодно нашему ограниченному человеческому суждению это произволение Божие. Каждый может по-своему чувствовать и расценивать это избрание, но оно остается делом смотрения Божия и тайною Промысла, которая в глубинах своих является нераскрытой до наступления полноты времен. Однако одна – и притом основная – сторона этой тайны нам уже ведома: народ Божий есть родословная Христа Спасителя, он является Ему сродным по плоти. О Нем самом говорится в Евангелии: «жидовин сый» (Ио. IV, 9), эта мысль раскрывается в обеих родословных Спасителя, у Мф. (1) и Лк. (3), и Господь приемлет ее и подтверждает сам: «Мы (т. е. иудеи) знаем, чему кланяемся, ибо спасение от иудеев». (Ио. IV, 22). Он сам не отрицается быть сыном Давидовым, Царем Иудейским. Также и Пречистая Его Матерь есть избранная отрасль избранного народа. Однако тайна всего Израиля доселе остается нераскрыта в полноте и силе, но свидетельствуется апостолом лишь как предмет веры: «не хочу оставить вас, братия, в неведении о тайне сей, – чтобы вы не мечтали о себе, – что ожесточение в Израиле произошло отчасти (до времени), пока войдет полное (число) язычников, и так весь Израиль спасется» (Рим. XI, 25-26), «ибо дары и избрание Божие непреложны» (29). И апостол прибавляет перед лицом этой тайны: «как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его» (33).

Эта непостижимость путей Божиих своим знамением имеет – антиномию, – в указанном особом характере исторических судеб Израиля, который пребывает в некотором противостоянии всему человечеству, но вместе образует и его исторический центр, в неодолимости и неустранимости своей. Но в то же время сам Израиль остается как бы под маской, является сам для себя скрыт в богоизбранности своей. Его духовный облик искажен под образом материализма – философского или экономического, – плутократизма, большевизма или масонства, ложного интернационала и демократизма, вообще под всем, кроме «единого на потребу» – Царства Божия. Об этом и было сказано Христом: «се остается дом ваш пуст, дондеже воскликнете: благословен грядый во Имя Господне, осанна в вышних». Все существо Израиля, под какими бы внутренними или внешними масками оно ни сокрывалось, есть дума, чаяние, борьба, противление, всегда гложущая и никогда не оставляющая мысль о Мессии, грядущем или уже Пришедшем, – о Христе. Это своеобразное прирожденное христианство Израиля пока остается антихристианством, как борьбой со Христом в себе самих. Парадоксально, что это-то антихристианство и является не только самым живым, но и наиболее христианским в нем. В Израиле и для Израиля самое мертвящее есть христианское равнодушие или забывание о Христе, все равно какое: гуманистическое, плутократическое, всяческое. Даже большевистское гонение на христианство, поскольку оно действительно проистекает из еврейских источников и вдохновений, в судьбах самого Израиля все-таки естественнее, чем религиозное равнодушие. Однако это не позволяет самим христианам, как имеющим обетование о спасении всего Израиля, об этом забывать или оставаться к нему равнодушным. При всем противлении влиянию отпавшего от веры еврейства, для христиан остается законом непреложным религиозное признание и почитание во Израиле его даров и избрания. Поэтому христианское отношение к Израилю по силе этого признания может быть только антиномическим, как к живой и живущей родословной Христа, к Его народу, но и отвергшему Его, не узнавшему своего часа. Последнее же требует от христиан обуздания и борьбы со страстями антисемитизма, которые естественно, хотя и искусительно подымаются в душах народов перед лицом его религиозного отпадения, измены своему призванию. Насколько все существо и образ, и судьбы Израиля вообще антиномичны, здесь, при установлении христианского отношения к нему, мы имеем эту самую антиномию, которая требует от нас своеобразного национального аскетизма и в практическом применении распадается на множество частных противоречий. Антиномизм этот предостерегает нас на каждом шагу жизни. При этом утрата этой аскетической нормы, односторонность и упрощение здесь недопустимы, ибо еврейский вопрос для христиан труден, хотя и в своем особом смысле, не меньше, чем для самих евреев.

Можно и должно видеть особую природу еврейства и всю силу его влияния в жизни народов. Сентиментальная слепота, как и гуманистическая халатность здесь одинаково недопустимы. Если и вообще отношения между народностями определяются не только солидарностью, но и соревнованием, то нигде, как здесь, это имеет особую силу. Это проистекает одинаково как из любви к избранному народу, с признанием всей его единственности и исключительности, так и из необходимости противодействовать этой силе и энергии, ради сохранения и умножения того особого дара Божия, который дается каждому народу в его национальном призвании. Однако, это противоборство должно быть поставлено в определенные границы, которые не мирятся с гонением на Израиля в какой бы то ни было форме, уже не говоря о современном варварстве германском, как и его подражаниях. Противодействие это, насколько оно проистекает из законного и естественного чувства самосохранения, должно выражаться в положительной самоохране действием, т. е. в творческом самораскрытии собственной народной стихии, а не насильственно запретительными мерами. Вся особая трудность судеб еврейства издревле и до наших дней связана с его рассеянием по всему миру, оно же имеет последствием культурную ассимиляцию народа, который и сам ее как будто ищет и приемлет, в то же время оставаясь по существу неассимилируемым, откуда проистекает некая культурно-национальная псевдонимность. В таком положении вещей иудейское рассеяние содержит в себе трагический рок для себя самого, а вместе и для всего мира, для всех народов, среди которых оно находит для себя приют. При особой жизненности и исключительной живучести своей еврейство действительно занимает если не первое, то во всяком случае выдающееся место, притом не только в экономике, в денежном и банковом, вообще финансовом мире, но и в самых различных отраслях культуры: наука, печать, искусство и проч., все это прослоено еврейским элементом. Как бы ни относиться к этой прослойке, но трудно отрицать – иначе, как тенденциозно – самый факт и его силу. Еврейство, при относительной, процентной своей малочисленности, неудержимо проникает во все области творчества и труда, которые только ему доступны и приемлемы. А с теми же, которые ему по существу чужды и враждебны, – сюда относится, конечно, все, связанное с христианством и церковью, – оно ведет борьбу на уничтожение. Это мы можем наблюдать в большевистской России. Не нужно умалять силу того факта, что гонение на христианство здесь хотя и вытекало из идеологической и практической программы большевизма вообще, без различия национальностей, однако естественно находило наибольшее осуществление со стороны еврейских «комиссаров» безбожия. Таким образом, мировое еврейство вообще, а в России в особенности, оказывается в борьбе с христианскими началами европейской культуры и во всяком случае занимает в ней руководящие позиции там, где эта борьба возникает в среде самих христианских народов, впадающих в антихристианскую апостазию. Это так очевидно, что не требует доказательства. Эта борьба частью прикрывается, частью даже смягчается под личиной гуманизма и либерализма, свободы совести и вероисповеданий. Однако эта равноценность множественных истин перед лицом единой Истины Христовой является, конечно, лишь духовным маскарадом.