Особое место занимает здесь ветхозаветное откровение, данное избранному народу Божию. Он был взят под особое промыслительное блюдение Божие, поскольку он являлся единственным носителем чистоты веры и откровений истины. К тому же он был призван и в жизни своей, чтобы в себе самом осуществить человеческий путь боговоплощения, генеалогию Христа, род Пресвятой Богородицы. Отсюда проистекает совершенно особый, исключительный «национализм» Израиля: он не есть один из многих народов, но единственный – народ Божий, народ Авраама, Исаака, Иакова, Давида, хотя, разумеется, для воинствующего антихристианского антисемитизма ныне ничего этого не существует. Однако, и другие народы отнюдь не являются оттого как бы несуществующими. Напротив, и они ждут их спасения, которое Бог «уготовал пред лицом всех народов», и своего времени для принятия «Света и откровения языков и славы людей Твоих Израиля». (Лк. XI, 31-32). Своим избранничеством народ Божий не исключается, но включается во все человечество, как самая его сердцевина и средоточие. Однако, эта единственность Израиля среди всех народов мимоидет вместе с исполнением этого призвания, с пришествием Мессии. Хотя особое избранничество Израиля проявляется в самом Богоявлении, на протяжении всей евангельской истории, однако проповедь Евангелия, сначала направленная к овцам дома Израилева, постепенно обращается в сторону языков, хотя и через посредство апостолов и вообще избранных от Израиля служителей спасения. Христос Сам посылает апостолов: «шедше научите все языки, крестя их», и во Христе уже теряет значение различие «эллина и иудея, варвара и скифа», все становится единым во Христе. Ветхозаветный религиозный национализм единственного избранничества истаевает в лучах солнца Христова: хотя и остается место для много– и разноплеменности, но вся она, по крайней мере потенциально, является равноценной перед лицом Христова вочеловечения. И во всяком случае, вопрос о народах и народности хотя не упраздняется, но получает новое значение и в него должно быть вложено совсем новое содержание. Как можно христиански принять и осмыслить нацию, не только как факт, но и ценность? Допустим ли и в какой мере национализм в христианстве? Что есть народность?
По слову Lagarde'a, «нации суть мысли Божий». Это, конечно, самоочевидно, однако выражено слишком отвлеченно и интеллектуалистично: мысли Божий суть и дела Божий; предвечным идеям, раскрывающимся в истории, присуще и бытие, и притом каждый особый образ этого бытия во всей его конкретности, в различении не только его что, но и как. Этому многообразию человечества отведено много внимания в Библии и в истории ветхозаветной.
Эта множественность есть не только количественная, но и органическая, она включает в себя полноту, универсальную вселенскость, которая выражена в библейском новозаветном понятии «все народы», причем это относится как к исходному началу христианской истории: «шедше научите все народы, крестя их» (Мф. XXVIII, 19), ср.: (Мр. XIII, 10; Лк. XXIV, 47), так и к ее концу: на судище Христове предстанут «все народы» (Мф. XXV, 32), а также и к их историческим путям в прошедших родах: «попустил всем народам ходить своими путями». (Д. Ап. XIV, 16). Всем им возвещена тайна «по повелению вечного Бога… для покорения их вере». (Рим. XIV, 25). И «все народы придут и поклонятся перед Тобою, ибо открылись суды Твои». (Откр. XV, 4). Библейской антропологии, как ветхо– так и новозаветной неустранимо свойственна эта идея многообразия человечества, не только как факт, но и как принцип. Не скудость, но богатство, не схематическое однообразие, но многокрасочность свойственны всему творению Божию, также и человечеству. Однако, это не только не представляет противоположности единству человеческого рода, но его раскрытие и подтверждение: не множественность кровей и их «мифа», как это следует согласно доктрине расизма, раздробляющей человечество на многие части и тем упраздняющей самую его идею, но именно обратное: единство человеческого рода, как единство человеческой крови. Это прямо выражено в одном из самых торжественных апостольских свидетельств, – в речи ап. Павла в афинском Ареопаге, этом духовном центре язычества: «от одной крови Бог произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию» (Д. Ап. XVII, 26), и в этом смысле особо еще подтверждается: «мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из стихотворцев ваших говорили: „мы Его род“. Итак, мы, будучи родом Божиим, не должны думать…» и т. д. (28). И это многоединство человечества косвенно и отрицательно подтверждается как, с одной стороны, смешением языков при вавилонском столпотворении (Быт. XI), так и обратным его преодолением в Пятидесятнице. (Д. Ап. II, 7-9). Этому единству всечеловеческой крови первого Адама соответствует и единство искупительной крови, излиянной Адамом Новым, Господом Иисусом Христом. Итак, душа в человеке, седалище которой в крови, согласно общему принципу библейской биологии: «в крови душа животных» – едина для всего человеческого рода, но многообразно окачествована в человеческих племенах или народностях, причем, конечно, в единственности и некоторой биологической абсолютности существует в народе избранном, предках Спасителя и сродниках Его по крови, в роде Богоматери. Это есть кровь и душа всего целокупного человечества в его много-единстве.
Началу крови (а, следовательно, и «мифу» ее) должно быть отведено соответственное место в учении о человеке и, прежде всего, должна быть отметена ложная и еретическая идея о том, что кровь есть единственное и всеопределяющее начало в человечестве, которое тем самым в свете такого понимания именно и есть кровь, точнее, некий ассортимент разных кровей, между собой различающихся, но не отожествляющихся (невзирая на различие смешанных кровей и рас). Можно ли удовлетвориться такою антропологией, которая является биологией ветхозаветной («в крови душа животных»), с проистекающей отсюда всей аксиомой расизма. Конечно, нет, ибо она одинаково не соответствует ни библейской антропологии, ни софиологии. Расизм с одинаковым негодованием отметает как идею духовного персонализма, с признанием самобытного духовного центра в каждом человеке («дыхание жизни», вдунутое в лицо человека, созданного из праха земного, самим Богом: Быт. II, 7), так и единого универсального всечеловечества. В том и другом им усматривается иудаизм, в борьбе и противлении которому и состоит духовное существо расизма. Последовательный в защите своего этнографического «плюрализма», расизм должен прийти вообще к отрицанию единого человечества, или же фактически видеть лишь в одной из национальностей, именно в «северном германстве», исчерпывающее его выражение. В богословии вообще борются между собою два антропологических воззрения: дихотомическое, признающее в составе человека лишь два начала, душу и тело, и трихотомическое, считающее три начала: дух, душу и тело. Расизм же представляет собой еще третью разновидность: в антропологии он знает лишь единое человеческое начало крови, как душевно-животное, «das Vegetativvitale einer Rasse» (140), чем, по его мнению, преодолевается в пользу динамики «статика» иудаизма. Но, конечно, христианскому учению соответствует лишь признание самостоятельного духовного начала, которое живет и действует в человеческом теле, одушевляемом душою. Начало крови имеет связующее, посредствующее значение среды, в которой раскрывается воплощенный человеческий дух. Этот же антропологический принцип приложим и к христологии, где дух человеческий замещается ипостасью Сына, которая, вместе с божеским естеством, ипостазирует и человеческое, состоящее из тела и разумной души в их соединении. Крови, собственно, и соответствует это соединение души и тела как таковое. Расизм своим животно-витальным началом крови упраздняет духовность человека, его превращая в особый вид животного мира во славу «плюрализма».
