Таким образом, нация есть высший критерий и ценность: «ist das Erste und das Letztedem sich alles andere zu unterwerfen hat». (526). Таков духовный идол расизма, которому, как богу, приносятся жертвы и совершается поклонение. Идол этот древнего, языческого происхождения, о котором можно найти немало и в Ветхом Завете, особенно в ветхозаветном апокалипсисе – книге пророка Даниила (а также, конечно, и в новозаветном, в образе Зверя, выходящего из бездны и всех покоряющего: «кто подобен зверю сему»). Излишне даже доказывать, что этот бог крови и эта религия являются не– христианскими. Да этого не отрицает и сам автор, который неоднократно выражает убеждение, что христианство устарело и умерло. Он не щадит слов, чтобы выразить такое же отношение не только к «римской» религии, т. е. католичеству, но и к протестантизму. Его поправки и дополнения к образу «Иисуса» также, конечно, не мирятся с сокровищем нашей веры и упования и не заслуживают опровержения. При резко выраженном языческом характере новой религии, которая, впрочем, давно и широко известна языческому миру (хотя бы миродержавному Риму, да, в сущности, и большинству языческих народов с их национальными богами), в расизме отсутствует та до– и вне-христианская наивность неведения, которая их в известной мере и оправдывает на путях их природного богоиска-ния. После-христианское воинствующее язычество неизбежно является и антихристианским, т. е. в этом отталкивании от христианства получает особую религиозную квалификацию актуального антихристианства. Мир не может забыть его или просто отречься, сделав как бы несуществующим. Таково и европейское неоязычество гуманизма, как и марксизм с экономическим материализмом (после большевистского погрома на веру не приходится это доказывать). У Розенберга и то, и другое излагается в одной линии в качестве порождений христианства, именно явлений его упадка и перерождения. На самом же деле он и сам, не менее, а даже более, относится к этой линии, поскольку он не просто а-религи-озен, но ищет создать суррогат религии, в прямом и сознательном отвержении всего христианского духа и учения. Разумеется, при отсутствии особой умственной одаренности, которая свойственна его предшественникам на путях человекобожия, как то: Фейербаху и К. Марксу, Ницше и dei minores, Розенберг не является значительным как мыслитель, но в пользу его говорит исторический контекст, та стихия, которую он несет в себе, именно немецкой национальной гордости и мощи. Таковая осознана как в состоянии униженности, так и в победном нашествии на всю Европу. Однако, идеологически в доктрине расизма мы имеем, при отсутствии настоящего антихристианского героя, «антихриста», приходящего «во имя свое» (Ио. V, 43), антихристианство более законченное и действенное, нежели даже экзотика Ницше и варварское гонение большевиков (поскольку за ним стоит духовное прельщение великого народа). Во всяком случае, здесь наличествуют все основные элементы антихристианства: безбожие, вытекающее из натурализма, мифа расы и крови с полной посюсторонностью религиозного сознания, демонизм национальной гордости («чести»), отвержение христианской любви с подменой ее, и – первое и последнее – отрицание Библии, как Ветхого (особенно), так и Нового Завета и всего церковного христианства – не только в его исторических повреждениях, но и в его мистической, тайнодейственной силе, с отвержением образа Спасителя нашего и Его учения. Да расизм и не прибегает к какому бы то ни было гриму под христианство и даже вообще под веру в личного, сверхмирного Бога, на место Его он ставит биологически-психический факт расы и крови. Этим Розенберг договаривает последнее слово человекобожия и натурализма в марксизме и гуманизме: не отвлеченное человечество, как сумма атомов, и не класс, как сумма социально-экономически объединенных индивидов, но кровно-биологический комплекс расы является новым богом религии расизма. Роскошь воинствующего безбожия позволяет себе только сам его идеолог. Практические его деятели в речах и выступлениях (например, у Гитлера) прибегают даже к выражениям, которые звучат религиозным признанием Бога, Творца и Промыслителя. Однако, если в них внимательно вслушиваться, становится ясно, что они сознательно избегают какой-либо христианской определенности. Разумеется, этот характер нельзя распространять на весь народ, имеющий в своей среде значительное количество верующих христиан, католиков и протестантов, но «душа народа» в этот исторический час не с ними, она носит знамение не христианского распятия, но не-христианской свастики. Таков исторический факт, вес и значение которого, конечно, можно по-разному расценивать. Поэтому расизм в религиозном своем самоопределении представляет собой острейшую форму антихристианства, злее которой вообще не бывало в истории христианского мира (ветхозаветная эпоха знает только прообразы ее и предварения, см., главным образом, в книге пророка Даниила). Она злее прямого воинствующего безбожия французских энциклопедистов, ненависти к святыне марксистов и варварства большевизма, потому что все они противопоставляют христианской вере неверие, пустоту отрицания и насилие гонения, не имея собственного положительного содержания. Между тем, «настоящий сын погибельный», по апостолу Павлу, приходит «во имя свое», он себя противопоставляет Христу и церкви Его. Это есть не столько гонение – и даже менее всего прямое гонение, сколько соперничающее антихристианство, «лжецерковь» (получающая кличку «немецкой национальной церкви»). Религия расизма победно заняла место христианского универсализма.

Для понимания религиозной природы расизма в высшей степени существенно считаться с одной его чертой, которая отражает не только характер его происхождения, но и обличает его внутреннюю тайну: это его антисемитизм. Должно сказать, что он не только включает в себя антисемитизм, как сознательное или бессознательное соперничество с избранным народом в желании его собою заменить, но сам он есть этот антисемитизм по своему религиозному коэффициенту, из него рождается и слагается, в него непрестанно, никогда о том не забывая, как в духовное зеркало, смотрится, ему рабствует, о нем забыть не может. Антисемитизм в современной Германии, духовно порабощающий себе и отравляющий этим весь европейский мир, имеет разные черты: бытовые и социальные, расовые и националистические. Инстинкт и воля здесь соединяются, и надо правду сказать, что этот инстинктивный антисемитизм таится в душе каждого «арийца», какова бы ни была чистота его собственной крови, так что это присутствие его требует особой самогигиены. Искушения антисемитизма, проистекающие из некоего как бы нового узрения всего значения, силы, характера международного еврейства, становятся неодолимы для соперничающего с ним в мировом значении германства, и это ведет к антисемитизму практическому, которого историческими свидетелями мы имеем несчастие теперь быть и постольку нести за него христианскую и историческую ответственность. Это чувство соперничества, соединяющееся с чувством национальной тревоги и унижения, стихийно пробуждается и растет у начальных основоположников расизма, находя для себя обильное питание и в исторической действительности. Германский антисемитизм в этой стадии имеет черты бытового явления, которое в разных образах наблюдается во всей истории христианских народов, он слагается из потребности самозащиты и национальной тревоги и гнева. Таков он в книге Гитлера «Mein Kampf», в которой ему дается еще непривычное по своей резкости, но в известной степени даже обывательски простодушное выражение (во всяком случае, эти страницы принадлежат к характернейшим и, может быть, важнейшим страницам в этом историческом документе). В книге Гитлера десятки интереснейших страниц посвящены как фактическому обоснованию, так и истории философии антисемитизма, причем здесь нисколько не скрывается указанное выше чувство расового соперничества германства с иудаизмом. «Германская нация не может снова возвыситься, если не будет энергично поставлена проблема расы и, следовательно, еврейский вопрос», а в то же время она нуждается в «силе, рождающейся из самовнушения, которое дается уверенностью в себе». Последнее же дается системой воспитания и культуры. Она «должна дать убеждение, что они абсолютно выше всех народов» духовно и телесно. (373).