Тут уж не только царь стал косо посматривать на своих выкормышей, но и многие русские военачальники средней и малой руки. А солдаты и стрельцы прямо говорили, что от иностранцев-засранцев добра ждать не приходится. Им русской кровушки не жалко.

Пятого августа русские войска вновь попытались овладеть крепостью, пойдя на штурм после длительной огневой подготовки. Шли четырьмя колоннами. Их по указу царя вели сами генералы и Шеин, которому государь, видя его удачу, доверил несколько стрелецких и солдатских полков и, конечно же, курских служивых из ертаула.

Около четырех с половиной тысяч человек было в подчинении Алексея Семеновича, но именно ему с этим меньшим числом служивых удалось взобраться на стены первой линии обороны. Тут-то бы его поддержать другим. Но ни Гордон, ведший свою колонну атакующих слева, ни Головин, ведший полки справа, не поддержали. Не пришел на помощь и Лефорт, так и не дошедший на своем участке до крепостной стены. Может быть, он бы и дошел, да подрывники, закладывавшие мину под стеной крепости на его участке, ошиблись в расчетах. При подрыве мины оказалось, что она бабахнула не под стеной, а в рядах атакующих. И атака захлебнулась в этом огненном аду.

Под напором турок полкам Шеина Алексея Семеновича, неся потери, пришлось отступить на исходные позиции.

Государь вновь гневался, ходил сумрачный. Иностранцы, особенно инженеры-минеры, старались не попадаться ему на глаза. Адам Вейд, проводивший расчеты, а потому в глазах всего русского воинства считавшийся главным виновником гибели сотен людей, словно заяц, отсиживался в шатре Лефорта. Боялся, что кто-либо из стрельцов или солдат, не дожидаясь царского разбирательства над ним, учинит самосуд и прибьет без зазрения совести.

Шеину было обидно, что дважды «опытнейшие» генералы его не поддержали. Не поддержали не потому, что не могли, а потому, что завидовали его успехам. Но свою обиду Алексей Семенович замкнул в себе, а ключи от незримого замка выбросил. А мысль пойти и пожаловаться государю, помимо его воли, сверлившую голову, старался изгнать прочь, как привязавшуюся болезнь. Понимал: до добра она не доведет, только озлобит завистников.

Последняя попытка штурма Азова была предпринята потешными полками в октябре месяце. Преображенцы и семеновцы ворвались в город, но не получив поддержки остальных полков, были вынуждены отступить на исходные позиции.

— Все! — скрежетал зубами «бомбардир» в ближнем круге «господ генералов». — Игра с Азовом не удалась. Возвращаемся. И пусть историки этот наш поход запишут как «поход о невзятии Азова».

Около двух тысяч солдат, стрельцов, жильцов и казаков осталось навсегда под стенами Азова, в наспех вырытых могилах, под невысокими курганами с поминальными крестами. В одной из таких братских могил был погребен и Иван Ушаков, кровью искупивший при одном из штурмов стен Азова свое воровство. Государь позволил в виде милости сие.

В боях за Азов пали и друзья царя Петра по потешному полку Воронин и Лукин. Был убит под Азовом и князь Федор Троекуров, которого Петр также называл своим другом. Но его, как и еще нескольких особо родовитых вельмож, павших в боях за Азов, в гробу повезли хоронить в родовой усыпальнице. Смерду — смердово, а князю — князево.

Остальным, оплакивая невидимыми и беззвучными слезами павших товарищей, предстояло вернуться в родные грады и веси. Впрочем, и это доведется не всем. Весь возвратный путь будет отмечен могильными холмиками да кое-как сколоченными, а то и просто связанными бечевой крестами.

На месте отобранных у турок двух первых башен был заложен городок, названный Новогеоргиевском, затем переименованный в честь преподобного Сергия Радонежского в Новосергиевск. И в нем оставлен был до следующего года воевода Яким Ржевский с гарнизоном солдат при пушках.

— Держись, — напутствовал его «бомбардир», — и жди. Мы вернемся. Мы скоро вернемся.

Хотя поход к Азову и закончился ничем — крепость взята не была, но, имея пример помпезного возвращения из второго похода к Перекопу Василия Голицына, Петр Алексеевич также решил «подсластить» горечь неудачи победоносным вступлением войск в столицу. А то, что под стенами Азова осталось убитыми около двух тысяч русских солдат да примерно столько же раненых мыкает горе в селах и городках на всем пути от Азова до Москвы, никого не должно было печалить и волновать. Россия большая, и народцу в ней предостаточно.

К тому же, хоть и не блистательные, но все же значимые победы были одержаны войсками воеводы Бориса Петровича Шереметева и гетмана Ивана Степановича Мазепы. На нижнем Днепре приступом были взяты Кази-керман и Таган, а также захвачены Шагин-гирей и Арслан-керман, из которых турки бежали без боя.

В поход уходили по весне, когда природа оживала после зимней спячки. К Азову подошли вообще, когда зелень бушевала, когда небо было высоко-высоко и лазурно-лазурно, когда даже облака были редкими гостями, не говоря уже о тучках. А вот в Москву возвращались поздней осенью.

Давно уже отшумел листопад, и из всех красок этой поры остались только серые, свинцово-тяжелые. Серыми смотрелись лиственные леса, серо-зелеными — хвойные. Серым было небо, низко нависшее над землей, готовое в любой момент разродиться затяжными дождями. Свинцово-серыми виделись глади рек, которые приходилось переходить не только по мостам, но и вброд. Серым было настроение солдат и стрельцов в полках, понесших потери. Серым было настроение у жителей встречных деревень и селений. С этой серостью надо было что-то делать.

Остановившись в Туле, Петр Алексеевич направил «князю-кесарю» послание, чтобы Москва готовилась к торжественной встрече «православного воинства, пролившего кровь за веру Христову и Отечество». Федор Юрьевич Ромодановский, получив высочайший рескрипт, не откладывая дело в долгий ящик, стал готовить столицу и народец московский к торжественной встрече царя и воинства.

По улицам скакали бирючи и глашатые, призывая москвичей в нужный день и нужный час не сидеть по теремам да торговым лавкам, а дружненько выйти на привечание государя Петра Алексеевича и воинства русского. О том же вывешивались листы с указом государя Ивана Алексеевича и «князя-кесаря» Ромодановского. Попы в церквах также напоминали прихожанам об их долге. Словом, карусель закрутилась не хуже, чем при Софье Алексеевне, когда встречали князя Василия Васильевича Голицына.

Шеин Алексей Семенович, оставшись без воинства, так как донцы еще под Азовом покинули войско, а курские служивые — у Острогожска, мог до самой Москвы быть свободен от служебных дел. Воспользовавшись этим обстоятельством, на одном из привалов он посетил Семеновский полк. Полк изрядно поредел во время последнего штурма. Но Семен Акимов уцелел, даже ранен не был. Он уже знал о гибели отца, поэтому только поблагодарил воеводу за заботу.

— Будем в Москве — заходи, не чинясь, — пригласил Алексей Семенович Семена Акимова. — Я хоть и боярин, но воинское братство уважаю. Вместе ведь под пулями хаживали, вместе кровушку проливали. Да и ты, смотрю, не нынче-завтра офицером станешь… Значит, непростой человече.

— Зайду, обязательно зайду, — пообещал Семен. — Правда, коли служба позволит, — тут же смутился он. — Я хоть и не рядовой солдат, и благодетелю нашему Петру Алексеевичу лично знаком, но служба есть служба. Ее нити хоть незримы, но крепки. И просто так, по одному моему хотению, не отпускают.

— Что верно, то верно, — посочувствовал и Семену, и себе самому Шеин. — Сын у меня растет, а я его из-за службы этой самой почти не вижу. Хорошо хоть Параска присматривает…

— Дай ей Бог здоровья на многие лета за доброту, — от чистого сердца пожелал счастья землячке Семен.

— Да-да, дай Бог, — перекрестился Шеин. — Зело выручает меня… А как братцы твои младшие, сестры? — сменил он тему разговора. — Небось, уже выросли?