— Я-то сам давно их не видел, а отец говорил — подросли. При нем были. А ныне, — загрустил взором Семен, — при матушке вдовой остаются. Тяжеловато им будет…

— Господь милостив, — приободрил Шеин бывшего своего посыльного, — все как-нибудь утрясется.

— Вот я и уповаю на Господа нашего, — посветлел ликом Семен. — А еще мыслю братьев в наш полк призвать, а сестер, даст Бог, замуж выдадим. Они у нас красивые… Матушку же к себе заберу. Не дам горе мыкать одной.

«Лучше бы были счастливые», — подумал Шеин про сестер Семена, но вслух произнес другое:

— Верно мыслишь. Государева служба хоть и непроста, и тягостна, но важна. Да и денежки немалые дает. Ежели с умом, то жить можно…

Поговорив еще какое-то время о том о сем, Шеин покинул Семена и его Семеновский полк. А когда добрался до ставки генерала Гордона, при котором он формально и состоял на службе, то узнал, что его самого разыскивает государь.

— Поспеши, — напутствовал Гордон, — «бомбардир» ныне не очень-то весел. Смотри, чтобы не осерчал… за долгое отсутствие.

«Что невесел, то понятно: причин для веселья нет. Ты, Петр Иванович, тоже радостью не светишься… И у Лефорта прыти поубавилось… Да и мне что-то не до смеха ныне… — размышлял Шеин на пути к царю. — А вот для чего зовет — вопрос».

Но, вопреки опасениям Гордона, государь встретил улыбкой. Предложил сесть за стол и откушать с ним, «что Бог послал».

Бог на походный столик «бомбардира» послал каравай свежеиспеченного хлеба, жареного гуся, жбан вина и две серебряные чары возле него. Во время осады Петру Алексеевичу приходилось «поститься», теперь же он мог позволить себе и дары Бахуса.

— Выпьем, воевода, — собственноручно разлил по чарам вино Петр Алексеевич. — Обмоем по русскому обычаю не очень-то удачный поход… Да и поговорим о нем и ином прочем.

— За ваше царское здоровье! — отпил пару глотков Шеин из своей чары.

— Как ты, Алексей Семенович, считаешь, — сразу приступил к сути дела государь, — в чем основная причина нашей неудачи?

Он, по-видимому, приготовившись к серьезному разговору, а не к питию, поставил свою чару на столешницу. Последовав его примеру, поставил и Шеин.

— Мне тут одни разумники намекнули, что если бы у нас было войск тысяч на десять больше, то Азов бы пал… Так ли это?

— Государь, — глядя Петру Алексеевичу в лицо, держал ответ воевода, — я, конечно, иноземных академий не кончал, военному делу обучался у наших воевод да на собственных походах… Но даже это малое позволяет мне говорить о необходимости единовластия. А что же у нас получилось?

— Что? — поощрил улыбкой Петр Алексеевич.

— А то, что кто в лес по дрова, а кто в Киев… до кумы, — переиначил Шеин пословицу. — Словом, в огороде лебеда, а в Киеве дядька.

— Это ты о чем? — прищурился Петр.

— А о том, государь, — решил рубить «правду-матку» Алексей Семенович, — что пошел я с ертаулом да донецкими казачками на штурм, взял башню и бьюсь крепко. Тут бы меня и поддержать. Никто не поддержал!

— Это в тебе, воевода, видимо, обида говорит…

— Пусть обида, — не стал оспаривать царское замечание Шеин. — Но вот другой пример: преображенцы и семеновцы, считай, уже в город ворвались. Тут бы всем скопом им помочь, разом навалиться, по их следам хлынуть. Такая бы живая река появилась, что никаким туркам ее не остановить!.. Но не поддержали. Со стороны поглядывали… чем, мол, дело закончится… Закончилось пшиком и потерями хороших солдат, — погрустнел взором воевода. — Потому, государь, нравится или не нравится, но скажу прямо…

— Ну-ну! — усмехнулся Петр Алексеевич. — Режь правду-матку царю в глаза.

— Нужно единоначалие и лучшая организация осады и штурма. Чтобы не растопыркой, — показал Алексей Семенович Петру Алексеевичу ладонь с растопыренными пальцами, — а мощным кулаком бить. — Сжал он пальцы в кулак. — Кулаком!

— Еще что? — стал серьезен «бомбардир».

— Еще, государь, флот нужен. Большой флот. Чтобы отрезать гарнизон Азова от поддержки с моря. Это подорвет их дух. Да и подкреплений, и подвоза провизии и боеприпасов не будут. Нам же — польза и выгода знатная…

— Хорошо, — как бы полностью согласился с мнением воеводы Петр Алексеевич. — И кого же ты предлагаешь в главные военачальники? Гордона? Лефорта? Головина?

— Это, государь, не имеет значения, кого конкретно, — ответил Шеин. — Можно и Гордона, можно и Головина, можно и Лефорта. Главное, чтобы един был.

— Ясно, — воткнул взгляд своих огромных немигающих глаз в переносицу Шеина царь. — А как мыслишь, чтобы собственной персоной быть во главе войск… в следующем походе?

— На все воля государей, — выдержал взгляд Алексей Семенович. — Прикажете — стану. А там уж как Бог даст…

Едва ли не до самого вечера они вели неспешную беседу, почти не дотрагиваясь до еды и вина. А Александр Данилович Меншиков, предупрежденный Петром, делал все возможное, чтобы никто и ничто не мешало откровенному разговору царя и воеводы.

Двадцать второго ноября, в пятницу, из Коломенского, по разбитой за осень, в глубоких и извилистых колеях-шрамах, дороге, через Большой Каменный мост, в Москву входили полки, возвратившиеся из Азовского похода.

С утра был морозец, но к обеду, к появлению первых полков, выглянуло солнышко. Оно не грело, зато радостно отражалось в зеркальцах замерзших лужиц. Зима в этот год со снегом задержалась, и только замерзшие лужицы да морозец-щипонос говорили о ее присутствии.

По промерзшему воздуху с колоколен церквей разносился радостно-праздничный перебор колоколов. Это московские звонари старательно исполняли волю государей. Или, если быть точнее, волю царя Петра Алексеевича, так как Иван Алексеевич, часто хворавший, от всей этой кутерьмы держался в стороне.

Как и было велено, обочины дороги густо усеяли жители. Переминались с ноги на ногу, кто в сапогах, кто в валенках, но большинство все же в лаптишках. Похрустывали ледком лужиц. Только что-то праздничного настроения на их серых лицах не замечалось. Но быть может, сие от ноябрьской стылости…

Первым со всей важностью, словно гусак перед стадом, поигрывая при ходьбе тростью, шествовал генерал Гордон. В шубе и собольей шапке. Что и говорить — держал форс. За ним в шинели и простой форме капитана Преображенского полка шел Петр Алексеевич со всем своим синклитом военных начальников. И следом, поочередно, все полки во главе со своими командирами.

По мере того, как последний полк, прошествовав через Каменный мост, готовился скрыться за кремлевской стеной, народ дружно рассасывался по улицам и переулкам, и прекращали трезвон колокола. Уличное празднество окончилось. А вот дворцовое только начиналось. Как известно, каждому овощу свой срок. Кому-то нравится поп, а кому-то — и попова дочка.

Пока полки выстраивались на дворцовой площади, Петр Алексеевич, даже не проведав братца, соизволил пройти в свои царские чертоги. Здесь планировалось «пожалование к руке» всех начальных людей, ходивших к Азову. Сюда-то по распоряжению князя Петра Ивановича Прозоровского и направились генералы и остальные командиры столь «славного похода».

После целования царской руки и получения наград все вновь вышли к полкам. Здесь Петр Алексеевич поблагодарил солдат и стрельцов за доблестную службу Отечеству и поздравил с первыми успехами в нелегкой борьбе с безбожными турками. Полки отозвались дружным «Ура!».

На этом праздничная церемония была окончена. Впереди у всех были непростые будни…

Уже 27 ноября, на Знаменье, во всех церквах Москвы и прочих городов России попами и государевыми людьми читались указы государей Петра Алексеевича и Ивана Алексеевича о новом походе к Азову.

«Стольники и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы, государевы люди иных городов! Великие государи, цари и великия князья Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всея Великая, Малыя и Белая России самодержцы, указали вам всем быть на своей, великих государей службе. И вы бы запасы готовили и лошадей кормили. А где кому у кого в полку быть — у бояр и у воевод ваши имена будут чтены в скором времени. Московским — на Постельном же крыльце. Остальным — у губных изб».