Студенты Бауман! Траурным маршем Ряды колыхавшее имя! Шагом, Кланяясь флагам, Над полной голов мостовой Волочились балконы, По мере того Как под ними Шло без шапок: "Вы жертвою пали В борьбе роковой". С высоты одного, Обеспамятев, Бросился сольный Женский альт. Подхватили. Когда же и он отрыдал, Смолкло все. Стало слышно, Как колет мороз колокольни. Вихри сахарной пыли, Свистя, Пронеслись по рядам. Хоры стихли вдали. Залохматилась тьма. Подворотни Скрыли хлопья. Одернув Передники на животе, К моховой от охотного Двинулась черная сотня, Соревнуя студенчеству В первенстве и правоте. Где-то долг отдавался последний, И он уже воздан. Молкнет карканье в парке, И прах на Ваганькове - Нем. На погостной траве Начинают хозяйничать Звезды. Небо дремлет, Зарывшись В серебряный лес хризантем. Тьма. Плутанье без плана, И вдруг, Как в пролете чулана, Угол улицы - в желтом ожоге. На площади свет! Вьюга лошадью пляшет буланой, И в шапке улана Пляшут книжные лавки, Манеж И университет. Ходит, бьется безлюдье, Бросая бессонный околыш К кровле книжной торговли. Но только В тулью из огня Входят люди, она Оглашается залпами - "Сволочь!" Замешательство. Крики: "Засада! Назад!" Беготня. Ворота на запоре. Ломай! Подаются. Пролеты, Входы, вешалки, своды. "Позвольте. Сойдите с пути!" Ниши, лестницы, хоры, Шинели, пробирки, кислоты. "Тише, тише, Кладите. Без пульса. Готов отойти". Двери врозь. Вздох в упор Купороса и масляной краски. Кольты прочь, Польта на пол, К шкапам, засуча рукава. Эхом в ночь: "Третий курс! В реактивную, на перевязку!" "Снегом, снегом, коллега". - Ну, как? "Да куда. Чуть жива". А на площади группа. Завеянный тьмой Ломоносов. Лужи теплого вара. Курящийся кровью мороз. Трупы в позах полета. Шуршащие складки заноса. Снято снегом, Проявлено Вечностью, разом, вразброс. Где-то сходка идет, И в молчанье палатных беспамятств Проникают Сквозь стекла дверей Отголоски ее. "Протестую. Долой". Двери вздрагивают, упрямясь, Млечность матовых стекол И марля на лбах. Забытье. Москва в декабре
Снится городу: Все, Чем кишит, Исключая шпионства, Озаренная даль, Как на сыплющееся пшено, Из окрестностей Пресни Летит На трехгорное солнце, И купается в просе, И просится На полотно. Солнце смотрит в бинокль И прислушивается К орудьям, Круглый день на закате И круглые дни на виду. Прудовая заря Достигает До пояса людям, И не выше грудей Баррикадные рампы во льду. Беззаботные толпы Снуют, Как бульварные крали. Сутки, Круглые сутки Работают Поршни гульбы. Ходят гибели ради Глядеть пролетарского граля, Шутят жизнью, Смеются, Шатают и валят столбы. Вот отдельные сцены. Аквариум. Митинг. О чем бы Ни кричали внутри, За сигарой сигару куря, В вестибюле дуреет Дружинник С фитильною бомбой. Трут во рту. Он сосет эту дрянь, Как запал фонаря. И в чаду, за стеклом Видит он: Тротуар обезродел. И еще видит он: Расскакавшись На снежном кругу, Как с летящих ветвей, Со стремян И прямящихся седел, Спешась, градом, Как яблоки, Прыгают Куртки драгун. На десятой сигаре, Тряхнув театральною дверью, Побледневший курильщик Выходит На воздух, Во тьму. Хорошо б отдышаться! Бабах... И - как лошади прерий - Табуном, Врассыпную - И сразу легчает ему. Шашки. Бабьи платки. Бакенбарды и морды вогулок. Густо бредят костры. Ну и кашу мороз заварил! Гулко ухает в фидлерцев Пушкой Машков переулок. Полтораста борцов Против тьмы без числа и мерил. После этого Город Пустеет дней на десять кряду. Исчезает полиция. Снег неисслежен и цел. Кривизну мостовой Выпрямляет Прицел с баррикады. Вымирает ходок И редчает, как зубр, офицер. Всюду груды вагонов, Завещанных конною тягой. Электрический ток Только с год Протянул провода. Но и этот, поныне Судящийся с далью сутяга, Для борьбы Всю как есть Отдает свою сеть без суда. Десять дней, как палят По Миусским конюшням Бутырки. Здесь сжились с трескотней, И в четверг, Как смолкает пальба, Взоры всех Устремляются Кверху, Как к куполу цирка: Небо в слухах, В трапециях сети, В трамвайных столбах. Их - что туч. Все черно. Говорят о конце обороны. Обыватель устал. Неминуемо будет праветь. "Мин и Риман", - Гремят На заре Переметы перрона, И семеновский полк Переводят на брестскую ветвь. Значит, крышка? Шабаш? Это после боев, караулов Ночью, стужей трескучей, С винчестерами, вшестером?.. Перед ними бежал И подошвы лизал Переулок. Рядом сад холодел, Шелестя ледяным серебром. Но пора и сбираться. Смеркается. Крепнет осада. В обручах канонады Сараи, как кольца, горят. Как воронье гнездо, Под деревья горящего сада Сносит крышу со склада, Кружась, Бесноватый снаряд. Понесло дураков! Это надо ведь выдумать: В баню! Переждать бы смекнули. Добро, коли баня цела. Сунься за дверь - содом. Небо гонится с визгом кабаньим За сдуревшей землей. Топот, ад, голошенье котла. В свете зарева Наспех У Прохорова на кухне Двое бороды бреют. Но делу бритьем не помочь. Точно мыло под кистью, Пожар Наплывает и пухнет. Как от искры, Пылает От имени минова ночь. Все забилось в подвалы. Крепиться нет сил. По заводам Темный ропот растет. Белый флаг набивают на жердь. Кто ж пойдет к кровопийце? Известно кому, - коноводам! Топот, взвизги кабаньи,- На улице верная смерть. Ад дымит позади. Пуль не слышно. Лишь вьюги порханье Бороздит тишину. Даже жутко без зарев и пуль. Но дымится шоссе, И из вихря - Казаки верхами. Стой! Расспросы и обыск, И вдаль улетает патруль. Было утро. Простор Открывался бежавшим героям. Пресня стлалась пластом, И, как смятый грозой березняк, Роем бабьих платков Мыла Выступы конного строя И сдавала Смирителям Браунинги на простынях. |
