Я поделился своим мыслями с товарищами и получил полное одобрение.

Вытащив первертор, я вызвал создателей вселенной. В прошлый раз поломка первертора вышла нечаянной. На этот раз у меня имелся выбор: либо сломать первертор, попросив создателей снова его заменить, с последующим ядерным взрывом, либо обратиться к создателям напрямую, с просьбой войти в положение. Я выбрал второй вариант, как наиболее приемлемый по этическим соображениям.

Из розовой субстанции, вытекшей из первертора, снова сформировался Толстый. Видимо, Пегий находился еще на излечении от сквозных пулеметных ранений.

— Найтить протечка? — традиционно спросил Толстый после того, как окончательно сформировался.

— Срочно замени первертор, — потребовал я.

— Этот не работать? — расстроился Толстый.

— Мне все равно, работает или не работает, — жестко сообщил я. — Мне нужно, чтобы громыхнуло, как в прошлый раз, с Пегим.

— Пегий громыхнуть? — не понял Толстый.

Кажется, я заложил Пегого перед непосредственным начальством. Впрочем, сейчас было не до дипломатических реверансов.

— Я поломал первертор, а Пегий его заменил, — объяснил я. — Когда Пегий залез обратно в неисправный первертор, тот громыхнул. Типа утилизация посредством небольшого ядерного взрыва. Мне большого не нужно, мне нужно умеренной мощности. Я понятно излагаю?

До Толстого начало доходить.

— Кргыы-Уун заменить малый первертор? Прежний утилизировать? — переспросил он.

— Ага, — подтвердил я. — Быстро соображаешь. Теперь я верю, что кенгуру создали нашу вселенную. А может быть, не только нашу.

— Зачем утилизировать?

— Затем, что сам не видишь, как здесь темно?

Я направил фонарик в глаз Толстому, и кенгуру отчаянно заморгал, оглядывая скальную стену с одной стороны и снежную стену с другой.

— Мы погребены под снежной лавиной. Чтобы нам отсюда выбраться, необходимо утилизировать первертор. Взрыв нужен, понимаешь?

— Микровзрыв?

— Вот именно. Только махонький-махонький микровзрыв, иначе мы костей не соберем, а вам полный швахомбрий настанет. Соображаешь?

Толстый достал из нагрудной сумки новый первертор и повертел в руках.

— Этот исправный. Не нужно утилизировать.

— Ну Толстенький, ну пожалуйста! — умоляюще запричитала Люська.

Все находились поблизости и мой разговор с Толстым, естественно, слышали.

— А ну, дай сюда! — попросил я несообразительного кенгуру, протягивая руку.

Получив из кенгуриных лап первертор, я надавил на решетку пальцами и легко проломил ее. Там проламывать было нечего — такая же хлипкая конструкция, как вся наша вселенная.

— Сломан, подлежит утилизации, — резюмировал я, возвращая аппарат.

— Сломать, сломать, — грустно подтвердил Толстый, разглядывая проломленное устройство. — Утилизировать в макромир. Сам возвращаться в макромир через этот первертор, — и указал на мой исправный первертор, через который просочился сюда.

Впервые с момента заточения я почувствовал недостаток воздуха в снежной пустотелости, поэтому действовал решительно. Взяв в руки свой первертор, я проделал с ним процедуру, аналогичную той, которую проделал с первертором Толстого, а именно: проломил на нем защитную решетку.

— Этот тоже сломан, — сообщил я Толстому. — Тоже подлежит утилизации. И кстати, не забудь оставить мне новый первертор, во избежание полного швахомбрия. Ну, ты понимаешь.

Как я и предполагал, в сумке Толстого оказался третий первертор, новенький. А два сломанных подлежали утилизации.

И тут наступал решающий момент, потому что ядерные взрывы в горах сами по себе чреваты непредсказуемыми последствиями, а нам предстояло не только пережить ядерный взрыв, но еще и в непосредственной близости от него. По счастью, скала имела круто загиб. Если расположить взрывной запал, то есть перверторы, с одной ее стороны, а самим встать с другой, шансы на спасение будут. Скалу ядерному взрыву точно не пробить, чего не скажешь о снежном заносе, который взрывная волна попросту сметет со своей дороги, а оставшийся снег растопит тепловой энергией.

Отобрав у Толстого неисправные перверторы, чтобы он не вздумал первертироваться раньше времени, я отнес их подальше и расположил с одной стороны скалы.

— Залезай в первертор по моему крику, не раньше. Ты все понял?

— Понять, понять, — закивал кенгуру.

Люди ожидали с другой стороны скалы. Я велел всем сжаться в комок и заткнуть уши, а по возможности обмотаться одеялами графа Орловского, также принесенными им шкурами.

— Жди моего крика, — сказал я и бросился по ту сторону скалы.

Оказавшись среди товарищей, я сгорбился, зажал уши ладонями и крикнул:

— Давай!

Через пару минут пространство потряс взрыв жуткой силы.

Я, сразу после

Я разожмурил глаза и снова их зажмурил, потому что показалось: ядерный взрыв продолжается. Но это был не ядерный взрыв, а солнце.

Снежная толща, покрывавшая нашу скалу, исчезла. Снег отбросило метров за триста от нас, а рядом с нами по голым камням текли радиационные ручьи.

Впрочем, снежная толща исчезла лишь со стороны взрыва. С той стороны скалы, под которой мы прятались, снег не только сохранился, но значительно приумножился — именно по нему, во избежание радиации, следовало пробираться. Однако, мы быстро убедились, что это невозможно. Граф Орловский, ступивший в снежный занос, мгновенно провалился по грудь — мы еле его выловили.

Итак, с одного бока путь нам преграждала непроходимая снежная целина. С другого бока путь был свободен, но заражен радиацией. Граф Орловский и Иван Платонович предлагали следовать вторым маршрутом, но я доходчиво объяснил, через сколько времени и в каких мучениях они умрут. В результате товарищи передумали. Оставался путь наверх, через скалу, но при отсутствии специального снаряжения это было нереально.

Формально мы были свободны, в то же самое время оставались заточены на узенькой полоске снега, в основании скалы.

«Может, подскажешь что?» — спросил я у внутреннего голоса, особо на него не надеясь.

«Вспомни Индиану Джонса», — посоветовал тот.

«Что именно?»

«Как Индиана Джонс из самолета на надувной лодке выпрыгивал.»

«Эврика!»

— Делаем так, — сообщил я своим товарищам. — Берем шкуры, которые принес граф Орловский, и сшиваем их, получая одно большое покрывало. Далее садимся на эти шкуры, обвязываем себя веревкой и спускаемся по насту, как на салазках.

— А управлять чем? — посетовал Орловский. — У любого средства передвижения обязан быть руль.

— А рулем, — ответил я, чувствуя вдохновение, — будут доски. Тобой же, Григорий, и принесенные.

Орловский с сомнением посмотрел на радиационный склон, вычищенный до полного блеска, но вынужден был согласиться.

— Женщины! — обратился я к дамам. — Если во время висения над пропастью у каждой из вас нашлись маникюрные ножницы, надеюсь, иголки с нитками найдутся?

Иголка с нитками нашлась у Натали. Я усадил ее за сшивание шкур, а сам с графом Орловским принялся мастерить руль.

Ничего путного у нас не получилось. Мы немного обстругали и обтесали принесенные Григорием палки, но получить даже подобие руля не удалось. Руль все равно не к чему было крепить, ибо каркас нашей посудины представлял собой лишь сшитые шкуры. Решили использовать палки в качестве весел, для торможения и изменения направления движения. Мужчины должны были сидеть по бокам, с палками в руках, и управлять движением самодельного транспорта, а женщины находиться в центре шкур. Чтобы никто не вывалился по дороге, следовало обвязаться веревкой.

К тому времени, как стратегия и тактика передвижения по глубокому снегу были выработаны, козьи шкуры оказались сшиты. Мы усадили женщин в центре импровизированной повозки, а сами, вооружившись палками, устроились по бокам. Каждому сквозь пояс продели веревки, приобретя таким образом дополнительную устойчивость.

— Да пребудет с нами сила! — сказал я по привычке, приобретенной в 1812 году, и оттолкнулся от скального основания.