— Одевайтесь, иначе замерзнете.

В результате распределения Люське с Катькой достались теплые куртки, Натали и Ивану Платоновичу — демисезонные куртки вкупе с одеялами. Мы с графом удовольствовались его нижним бельем, приобретя весьма пикантный вид. На головы накрутили какие-то тряпки, разорванные из еще одного предмета графского гардероба. Впрочем, нам было нее до модных изысков. Следовало как можно быстрее спуститься с гор. В долине климат должен оказаться более теплым, никто в этом не сомневался. Однако, до долины нужно еще добраться, желательно живым.

— Куда пойдем, Андрэ? — спросила Люська.

— Есть какие предложения? — спросил я у общественности на всякий случай.

Горы выглядели одинаковыми. В какой стороне находится ближайшая долина, было совершенно непонятно.

— Может быть, в ту? — предложил Иван Платонович.

— А почему в ту… — начал я, но тут увидел.

Во впадине между двумя вершинами, далеко за горизонтом, что-то сияло — я имею в виду, не в самой впадине, а на горизонте. Солнечная дуга будто уходила в небо, а потом возвращалась обратно, в то же место, из которого выходила. Это не очень походило на световой луч — тот был гораздо, гораздо меньших размеров, — но тем не менее…

— Полагаете, это световой луч, Иван Платонович? — спросил я.

— Не знаю, князь Андрей. Однако, нам стоит поторопиться, пока мы окончательно не замерзли.

Тесть был несомненно прав.

Мы встали в цепочку: вначале я, затем Иван Платонович, следом за ним женщины. Замыкал наше шествие граф Орловский.

— Минуту, — сказал я, вспомнив, что альпинисты обвязываются веревкой, чтобы в случае падения подстраховать товарища. — Григорий, у тебя случайно нет веревки?

Веревка случайно нашлась. Мы обвязались ей вокруг пояса и, прикрепленные друг к другу, заспешили по снежному насту к странной световой дуге на горизонте.

Я, через два часа

Через два часа передвижения с необустроенного горного склона Люська поскользнулась и поехала вниз. Все случилось так неожиданно, что остальные не успели зафиксировать свои ступни на снежном насте. Вследствие рывка поскользнулась Натали, идущая следом на Люськой, затем и Катька. Не удержался и Иван Платонович.

Так как мы находились в единой связке, ее середина провисла и заскользила вниз по склону. Лишь мы с графом Орловским не растерялись и одновременно упали в снег, головой к вершине, пытаясь таким способом затормозить падение наших товарищей. Выхватив из карманов ножи, мы воткнули их в снег, как можно глубже.

Тут же последовал рывок, вызванный падением четырех человеческих тел. Снежный наст оказался не слишком твердым, поэтому ножи держались в нем плохо. Мы с графом старались изо всех сил, но чувствовалось: еще немного, и мы вместе с женщинами и министром государственных имуществ соскользнем в пропасть.

Первым не повезло Орловскому. Вместе со своим ножом, оставившим в снегу глубокий порез, граф заскользил по насту, к остальным товарищам.

«Держи, твою мать!» — крикнул внутренний голос.

Но мне было не до внутреннего голоса.

На мне, можно сказать, висело пять человек, в том числе двое мужчин не самой миниатюрной комплекции. Исключительно от меня зависела их жизнь, а от моей жизни — судьба остального человечества. Как следует поступить в такой ситуации? Я не знал, как поступлю, но знал, как следует поступить: ни за что не отпускать веревку, чего бы это ни стоило.

— Андрэ! — визжала откуда-то снизу Люська. — Я не хочу умирать!

— Я тоже не хочу, Андрей! — вторила ей Катька.

— Держишь? — послышался ободряющий глас графа Орловского.

— Еле-еле удерживаю! Сейчас начну сползать, — крикнул я в ответ.

— Держись! Сейчас тебе станет легче!

Я понял, что хочет сделать граф Орловский: перерезать веревку, тем самым пожертвовать своей жизнью ради спасения товарищей.

— Нет! Не делай этого, Григорий! — крикнул я.

Но было поздно. Орловский перерезал веревку, на которой висел. Испытываемая мной тяжесть заметно уменьшилась.

— Прощайте, мои товарищи! — послышался отдаляющийся и постепенно отдаляющийся голос графа Григорий Орловского. — Спасите человечество!

Вот так теряешь верных друзей. Разговариваешь с ними, принимаешь от них дружеские подношения и не понимаешь, что в решающий миг друг перережет удерживающую его веревку, предпочтя длительному бесчестью мгновенную смерть.

Комок подступил к моему горлу, однако следовало вытянуть остальных, продолжавших висеть над пропастью. И тут, к ужасу своему, я понял, что не в силах вытянуть связку висящих в воздухе альпинистов. Я, распластавшись на снегу, вцепившись в него ножом, а также свободной рукой, ногами и зубами, по-прежнему еле удерживался от того, чтобы не сорваться вниз по крутому склону.

— Барин, сейчас тебе станет полегче!

Кто это? Натали? Что она такое кричит? Неужели, понимая, что я не в силах вечно удерживать висящих над пропастью, Натали тоже, как и граф Орловский, решила пожертвовать собой во имя общего спасения?!

— Натали, что ты такое задумала?

— Перережу веревку, барин!

— Чем? У тебя нет ножа.

— Зато есть маникюрные ножницы!

— Нет, Натали! Не надо!

Но Натали уже перерезала веревку маникюрными ножницами и ухнула в пропасть вслед за графом Орловским.

Мне стало немного легче, но явно недостаточно для того, чтобы вытащить оставшихся из пропасти. Я напряг все имеющиеся у меня силы, пытаясь ползти вверх по склону, но в результате съехал на несколько метров вниз. До края пропасти оставалось совсем немного.

— Прощай, Андрей! — донесся до меня Катькин голос.

— Нет, Катька! Ты не сделаешь этого!

— Сделаю! Я умру, а ты живи, вместе с молодой женой.

— Ты блефуешь! У тебя нет ножа.

— Зато есть маникюрные ножницы. Какая женщина ходит без маникюрных ножниц.

— Погоди немного, я сейчас соберусь силами и…

— Поздно, Андрей. Помни, как я тебя любила.

С этими словами моя любимая и незабвенная Катька перерезала веревку и упала в пропасть, где к тому моменту уже находились граф Орловский и Натали.

В связке у меня оставались Иван Платонович и Люська. Я заскрежетал зубами и пополз наверх. Мне удалось проползти метра полтора, до спасения оставалось чуть-чуть, но к этому моменту силы окончательно меня покинули. Утеряв их, я заскользил вниз по снежному насту, остановившись практически над самым обрывом.

— Прощай, Андрэ! — донеслось снизу.

— Что? — крикнули мы одновременно с Иваном Платоновичем.

— Прощай, Андрэ и ты, папан! — повторило эхо.

— Нет, Люси! — умоляюще крикнул я в пропасть.

— Не смей, доча! — не менее проникновенно крикнул Иван Платонович.

На этот раз я не успел даже спросить, чем Люська перерезает веревки. Конечно, это были маникюрные ножницы, черт бы их подрал! Тяжесть еще уменьшилась, и далеко снизу раздался слабый крик:

— Андрэ-э-э!

Я рыдал от горя, а метрах в двух ниже рыдал от горя министр государственных имуществ. Горе объединяет людей, поэтому, отрыдавшись, я спросил сдавленным голосом:

— Кажется, мы остались одни, Иван Платонович?

— Теперь-то вы можете вытащить меня из пропасти? — поинтересовался тесть.

Хотя голос у него был нехороший, неестественный какой-то.

— Не знаю, сейчас попробую, — ответил я.

Я свисал над пропастью, удерживаясь за нее животом, но силы мои были на исходе, и достаточно давно.

— Насколько понимаю, вы не в состоянии вытянуть меня наверх? — спросил тесть.

— Похоже, что так, — согласился я.

— В таком случае погодите минуту. Сейчас вес уменьшится.

— Алло, Иван Платонович? — спросил я. — Вы хотите сказать, что тоже перережете веревку?

Ответа не последовало.

— Вы здесь, Иван Платонович?

Тесть не отвечал, хотя его тяжесть я чувствовал.

— Да здесь я, здесь, — сказал он наконец. — Я не могу с вами разговаривать, так как разбираюсь с веревкой.

— Не можете перерезать?