В телеграмме, которую Хемингуэй показал Стеффенсу, говорилось об исходе греческих беженцев из Турции – «яркой, детальной, представшей его глазам панораме бегства целого потока несчастных, голодных, перепуганных, лишенных корней людей, – вспоминал Стеффенс. – Я видел то же самое и сказал ему об этом». «Не так, – возразил Хемингуэй. – Читайте телеграфный стиль, только его. Отличный язык, правда?»[182]
Стеффенс захотел увидеть другие телеграммы: «Я попросил показать их мне все – для полноты впечатления»[183]. Хемингуэй дал ему также экземпляр «Моего старика» – рассказа о трагедии на скачках. Стеффенс прочитал рассказ, и он ему понравился; вместе с телеграммами он оставил у Стеффенса впечатление, что Хемингуэй – парень что надо. «Он мог когда-нибудь добиться своего и добился бы», – вспоминал Стеффенс[184]. Желая быть причастным к будущему успеху Хемингуэя, Стеффенс отослал его рассказ в Нью-Йорк, редактору журнала «Cosmopolitan», в котором тогда публиковали прозу. А тем временем Хэдли в Париже лечилась от гриппа. В телеграммах Хемингуэй умолял ее присоединиться к нему, как только она снова будет «в состоянии путешествовать»[185]. Вскоре жена достаточно оправилась, чтобы двинуться в путь. И когда собиралась, приняла любопытное решение: в один из саквояжей она сложила рукописи Хемингуэя – рассказы, поэзию, первый роман и все машинописные копии этих произведений. Почти весь литературный архив, имевшийся на то время у Хемингуэя, должен был соседствовать в поездке с ее одеждой и туалетными принадлежностями. Позднее Хэдли объясняла, что Хемингуэй в письмах пел дифирамбы Стеффенсу, и она не сомневалась, что муж пожелает показать ему другие свои тексты[186]. О том, что случилось дальше, супруги Хемингуэй вспоминали до конца своих дней. Хэдли прибыла на Лионский вокзал, оставила багаж в купе экспресса «Париж – Лозанна», а затем вышла из вагона, чтобы купить воды и газету. До отхода поезда еще оставалось время, и она медлила на перроне, болтая с корреспондентами, которые тоже направлялись на конференцию. Когда же Хэдли наконец вернулась в свое купе, небольшой саквояж с рукописями Хемингуэя исчез. В панике и отчаянии Хэдли тем не менее отправилась в путь. В Лозанне на вокзале ее встречал Хемингуэй. Рядом с ним стоял Линкольн Стеффенс. Всхлипывающая Хэдли вышла из вагона. «Она плакала, плакала и не могла ничего объяснить, – позднее вспоминал Хемингуэй. – Я прежде не видел, чтобы человек так огорчался из-за чего-то, кроме смерти и невыносимых страданий, – разве что Хэдли, когда она рассказывала мне о пропаже»[187]. Хемингуэй оставил кого-то вместо себя освещать конференцию и вернулся в Париж. Поначалу ему не верилось, что Хэдли действительно собрала рукописи, его произведения, но как только он вошел в квартиру, то понял, что она действительно везла ему все, что он успел написать. «Я помню, что я делал в ту ночь, когда вошел в квартиру и увидел, что так оно и есть», – писал он[188]. Но об этом таинственном, возможно, скандальном происшествии Хемингуэй так ничего и не узнал[189]. «Никакие попытки отыскать саквояж не увенчались успехом, – вспоминала Хэдли. – А Эрнест был настолько глубоко погружен в эту работу, что, по-моему, так никогда и не оправился от боли, вызванной невосполнимой потерей»[190]. Исчезновение дебютного романа, который Хэдли называла «святыней», стало для Хемингуэя особенно ощутимым ударом, добавляла она. Если это правда, значит, Хемингуэй был весьма снисходителен к Хэдли, когда речь шла о том, что его друг Билл Смит звал «великим ограблением поезда» – по крайней мере на бумаге, вспоминая этот ужасный инцидент много лет спустя[191]. Бедняжка Хэдли была, как он писал, «прелестной и преданной, просто ей не везло с рукописями»[192]. Хемингуэй никогда, в сущности, не винил ее, как утверждал он в другом случае. Ведь «никто не нанимал ее выполнять функции хранителя рукописей», продолжал Хемингуэй, добавляя, что «то, что она действительно должна была делать – выполнять обязанности жены, – она делала чертовски здорово»[193]. (Справедливости ради отметим, что подобные великодушные заявления были сделаны после того, как прошло более четверти века, и гнев успел остыть.) Черный юмор помог Хемингуэю пережить потерю. Когда «Cosmopolitan» отверг и вернул ему «Моего старика», он начал называть этот рассказ «Das Kapital», утверждая, что он внезапно стал его единственным «литературным капиталом»[194]. На самом деле не единственным: «непристойный» рассказ «У нас в Мичигане» тоже уцелел, потому что «по какой-то причине завалялся в ящике стола, отдельно от других рукописей»[195]. Хемингуэй добивался сочувствия от своих новых наставников, однако нянчиться с ним никто не собирался. «Вы, наверное, слышали, что я лишился своих ювенилий? – писал он Эзре Паунду через несколько недель после кражи. – Вы, конечно, сказали бы „вот и хорошо“ и т. п. Только не говорите мне это. Я еще не в том настроении. На эту чертову писанину я потратил 3 года»[196]. Эзра ответил, что это «Божья воля» и добавил, что Хемингуэю следовало бы попытаться восстановить утраченное. Ведь память – лучший редактор, написал он. А Гертруде Стайн с самого начала не нравился его роман. Хемингуэй скрепя сердце признал, что, «возможно, эта потеря и к лучшему»[197]. С его точки зрения, вопрос не стоял о воссоздании всего утраченного, его вынудили начать с чистого листа. Однако то, что появилось дальше, почти неизбежно должно было стать улучшенным вариантом того, что потерялось. Ведь создавать его предстояло в атмосфере интеллектуального Парижа, руководствуясь наставлениями Паунда и Стайн. Теперь ранние работы вместо того, чтобы отдавать «ювенилиями», придадут ему сходство с Афиной, которая родилась полностью зрелой из лба Зевса. В сущности, в наличии имелось не только глубокое влияние: Хемингуэй уже приготовился подняться еще выше и заявить о себе дерзким и новым, своим собственным голосом. «Я знаю, к чему стремлюсь в прозе, – писал он Эзре Паунду. – И если только она не чертовски хороша, я пойму это»[198]. К концу января 1923 года Хемингуэй сообщил Паунду, что уже работает над новым материалом. Годы спустя Хемингуэй создал для неопубликованного рассказа «Незнакомая страна» (The Strange Country) персонаж, жена которого потеряла все его ранние произведения. И хотя этот человек, Роджер, отчаянно тосковал по потерянным рассказам, он «уже видел, как заметно над водой, когда ветер уносит грозу в океан, что мог бы написать роман получше»[199].
В феврале того года Хемингуэй с женой отправился в Рапалло, Италия, где жили Эзра и Дороти Паунд. Атмосфера в этих местах, казалось, обещала скорое выздоровление – свежий инжир, хорошее вино, теплый итальянский хлеб, долгие прогулки и теннисные матчи с Паундами. Но вместе с тем существовала и пугающая перспектива создания совершенно нового литературного наследия. Поначалу процесс был мучительным, и Хемингуэй требовал поддержки у Паунда и Стайн. Он работает не покладая рук, сообщал он Стайн, и уже закончил пару новых вещей. Все ее уроки Хемингуэй держал в памяти, но добавлял, что если она хочет посоветовать ему что-нибудь еще, пусть напишет[200]. А пока его отношения с Хэдли немного наладились: в настоящее время, как писал он украдкой, он чувствует себя самым счастливым в постели с ней[201]. вернуться«Яркой, детальной…», «я видел то же…» и «не так…»: Линкольн Стеффенс, «Автобиография Линкольна Стеффенса» (Lincoln Steffens, The Autobiography of Lincoln Steffens, Berkeley: Heyday Books, 2005), стр. 834. вернуться«В состоянии…»: телеграмма Эрнеста Хемингуэя Хэдли Хемингуэй, 25 ноября 1922 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, том I, 1907–1922 гг.», под ред. Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона; eds. Sandra Spanier and Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, Volume I, 1907–1922, Cambridge: Cambridge University Press, 2011, стр. 369. вернутьсяПозднее Хэдли Хемингуэй рассказывала биографу Чарльзу Фентону, что сама приняла решение привезти в Лозанну все произведения Хемингуэя, потому что «в письмах Эрнест пел дифирамбы своему новому другу Линкольну Стеффенсу, который, как я считала, захочет увидеть эти главы». (Источник: Чарльз Фентон, «Эрнест Хемингуэй на пути к мастерству: ранние годы» (Charles Fenton, The Apprenticeship of Ernest Hemingway: The Early Years, The Compass Books Edition, New York: The Viking Press, 1965), стр. 196). Однако истинные мотивы остаются предметом споров. В некоторых источниках утверждается, будто Хемингуэй велел собрать все произведения, чтобы показать их Стеффенсу, и она, не решаясь отправить их почтой, решила привезти лично. Однако в «Празднике, который всегда с тобой» Хемингуэй возлагает вину на Хэдли, полагая, что она везла материалы в Лозанну «как сюрприз… чтобы я мог поработать над ними во время нашего отпуска в горах», и ничем не упоминая о письмах с похвалами Стеффенса и просьбами привезти материалы. Эрнест Хемингуэй, «Праздник, который всегда с тобой. Авторская редакция» (Ernest Hemingway, A Moveable Feast: The Restored Edition, New York: Scribner, 2009), стр. 69. Стеффенс мог также сам попросить Хэдли: в письме 28 ноября 1922 г. Хемингуэй сообщает жене, что «Стеффенс написал тебе письмо», возможно, содержавшее такую просьбу. Но Стеффенс не упоминает ни о какой просьбе в автобиографии, а письмо Стеффенса к Хэдли считается пропавшим. Биограф Хэдли Джойя Дилиберто утверждает, что «письмо Стеффенса к Хэдли не сохранилось». (Джойя Дилиберто, «Париж без конца: подлинная история первой жены Хемингуэя» (Gioia Diliberto, Paris Without End: The True Story of Hemingway's First Wife, 2011 Edition, New York: Harper Perennial, 2011), стр. 129.) Что особенно удивляет биографов, так это решение Хэдли привезти и машинописные копии, хотя ее биограф Джойя Дилиберто указывает, что решение Хэдли «имело некий смысл»: если Хемингуэю предстояло вносить правку во все произведения, правка должна была затронуть и копии. (Источник: там же, стр. 130.) вернуться«Она плакала…»: Эрнест Хемингуэй, «Праздник, который всегда с тобой. Авторская редакция» (Ernest Hemingway, A Moveable Feast: The Restored Edition, New York: Scribner, 2009), стр. 70. вернуться«Я помню, что…»: там же, стр. 70. Время этой поездки в Париж не установлено. Принято считать, что она произошла сразу же, хотя в письме от 23 января 1923 г. Хемингуэя Эзре Паунду сказано, что поездка состоялась через несколько недель после злополучного приезда Хэдли в Лозанну: «На прошлой неделе я ездил в Париж, посмотреть, что осталось». вернутьсяЭто таинственное происшествие могло иметь самое прозаическое объяснение. Если верить беллетризованному рассказу о краже и возвращении Хемингуэя в Париж, чтобы подтвердить полную потерю, то есть опубликованному посмертно рассказу «Незнакомая страна», то Хемингуэй буквально заполз в спальню и улегся, обнимая в отчаянии две подушки. После этого безутешный персонаж-писатель поведал о том, что случилось с неряшливой консьержкой дома, которая сначала сочувственно всхлипывала у него на груди, а потом отправила его ужинать в местное кафе. (Источник: Эрнест Хемингуэй, «Незнакомая страна», в Ernest Hemingway, The Strange Country, The Complete Short Stories of Ernest Hemingway: The Finca Vigia Edition, New York: Scribner, 2003), 648–649). Дальнейшие примечания о форме «Незнакомой страны»: примечание редактора в этом конкретном издании рассказов объясняет, что «Незнакомая страна» включает четыре главы незаконченного романа, над которым Хемингуэй работал в 1946–1947 и в 1950–1951 гг. Эти сцены представляют собой предварительный материал для ранней версии «Островов в океане», романа, опубликованного посмертно в 1970 г. (Примечание редактора, там же, стр. 605). В примечании редактора в Эрнест Хемингуэй, «И восходит солнце» (Ernest Hemingway, The Sun Also Rises: The Hemingway Library Edition, New York: Scribner, 2014), стр. 287, это произведение названо как «посмертно опубликованный рассказ». вернуться«Никакие попытки…»: Чарльз Фентон, «Эрнест Хемингуэй на пути к мастерству: ранние годы» (Charles Fenton, The Apprenticeship of Ernest Hemingway: The Early Years, The Compass Books Edition, New York: The Viking Press, 1965), стр. 196. вернуться«Великое ограбление…»: это выражение применительно к краже рукописей Хемингуэя в поезде Париж – Лозанна придумал друг Хемингуэя Билл Смит, о чем упоминается в Дональд Сент-Джон «Интервью с „Биллом Гортоном“ Хемингуэя», The Connecticut Review I, 2 (1968 г.) и III, 1 (1969 г.), в «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 175. вернуться«Прелестной и преданной…»: Эрнест Хемингуэй, вступление к «Памятке Хемингуэя» под ред. Ли Сэмюэлс (A Hemingway Check List, Lee Samuels ed., New York: Charles Scribner's Sons, 1951), стр. 6. вернуться«Никто не нанимал…»: А. Э. Хотчнер, «Папа Хемингуэй», (A. E. Hotchner, Papa Hemingway, New York: Random House, 1966), стр. 160. вернуться«Das Kapital» и «литературным капиталом…»: Эрнест Хемингуэй, вступление к «Памятке Хемингуэя» под ред. Ли Сэмюэлс (A Hemingway Check List, Lee Samuels ed., New York: Charles Scribner's Sons, 1951), стр. 6. В январе 1923 г. Хемингуэй сказал Эзре Паунду, что даже этих материалов у него не было: все, что он сумел восстановить на тот момент, – «три карандашных наброска паршивого стишка», несколько писем и перепечаток статей. Письмо Эрнеста Хемингуэя Эзре Паунду, 23 января 1923 г., в «Письмах Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 6. вернуться«В ящике стола…»: Эрнест Хемингуэй, «Праздник, который всегда с тобой. Авторская редакция» (Ernest Hemingway, A Moveable Feast: The Restored Edition, New York: Scribner, 2009), стр. 69. вернуться«Вы, наверное…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Эзре Паунду, 23 января 1923 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 6. вернуться«Возможно, и…»: Эрнест Хемингуэй, «Праздник, который всегда с тобой. Авторская редакция» (Ernest Hemingway, A Moveable Feast: The Restored Edition, New York: Scribner, 2009), стр. 70. По крайней мере, один из его современников считал потерю «ювенилий» Хемингуэя счастливым случаем; сегодня некоторые эксперты согласны с ним. Эта кража – «лучшее, что когда-либо случалось с ним», – утверждает основатель Общества Хемингуэя Аллен Джозефс. (Источник: интервью Аллена Джозефса, данное Лесли М. М. Блум 1 апреля 2014 г.). Специалист по Хемингуэю Г. Р. Стоунбэк добавляет, что если бы эти материалы не потерялись, реестр ранних работ его «выглядел бы как „Мой старик“, то есть в стиле Шервуда Андерсона». (Источник: интервью Г. Р. Стоунбэка, данное Лесли М. М. Блум 2 июня 2014 г.) Оба эксперта указывают, что писателям свойственно переписывать то, что уже имеется под рукой, но теперь Хемингуэю пришлось начинать с чистого листа. вернуться«Я знаю, к чему…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Эзре Паунду, 8 ноября 1922 г., в «Письмах Эрнеста Хемингуэя, том I, 1907–1922 гг.», под ред. Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона; eds. Sandra Spanier and Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, Volume I, 1907–1922, Cambridge: Cambridge University Press, 2011, стр. 369. вернуться«Уже видел, как…»: Эрнест Хемингуэй, «Незнакомая страна», в Ernest Hemingway, The Strange Country, The Complete Short Stories of Ernest Hemingway: The Finca Vigia Edition, New York: Scribner, 2003), стр. 650. вернутьсяХемингуэй умоляет Стайн о советах и поддержке: письмо Эрнеста Хемингуэя Гертруде Стайн, 18 февраля 1923 г., перепечатанное в «Письмах Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 11. вернуться«Самым счастливым…»: биограф Карлос Бейкер цитирует эти слова по «обрывку без даты», но датирует его «ок. февраль 1923 г.» и относит к написанным в Рапалло (Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 580. Также фрагмент приведен у Майкла Рейнольдса в «Хемингуэй: парижские годы» (Michael Reynolds, Hemingway: The Paris Years, New York: W. W. Norton & Company, 1999), стр. 104: «В постели мы самые счастливые. В постели мы довольны. В постели нет никаких проблем». |
