— Ша, я сказал! — рявкнул лысый. — Взял не взял, не знаю. Но впоследствии денежки меченые у него в кармане обнаружили. Да и дело не в этом. А в том, что когда доктор наш недужного пользовать стал, тут-то из-за занавесочек наркоконтроль и повылез, врача за руку сцапал.

— Чем же он больного-то потчевал? — спросил кто-то — Ани не видела, кто.

В сторону, откуда голос Нелдера раздался, она старательно не смотрела.

— Чем надо, тем и потчевал, — посуровел старший, — без фанатизма. И не в этом вся беда, а в том, что больной-то наркоман со стажем, но это потом выяснилось. А тут на лицо оказание помощи не по профилю, да еще продажа препарата строгой отчетности. Вот так-то. Операция же проведена по всем правилам, с засадой, протоколом и понятыми.

— Опять пошли ловить врачей-наркодилеров? — с ленцой протянул Кайрен. — Как бы нам не разбогатеть ненароком. А что? Ампула в одну смену, парочка в другую, так, глядишь, и на загородный особняк накопишь.

— Хохми не хохми, только взялись за нас, кажется, всерьез, — попытался призвать к порядку лысый. — Врача того задержали.

— И что, посадят? — ажиатированно спросила толстуха.

— Да не посадят, — раздраженно отмахнулся Кайрен, вставая — это Анет краем глаза заметила, — но уволят, а то и сертификата лишат. Непонятно, нам-то что делать прикажите? Помощь не оказывать, чтоб в подставу не вляпываться?

— Оказывать, но осторожненько, — пояснил старший, — с оглядкой, чтоб, значит…

— Все ясно, — подытожил Нелдер, — в очередной раз расслабляемся и получаем удовольствие. Бараш, пойдем кофе пить? У меня в кой-то веки приличный, в больнице на прощание презентовали.

Сатор встала, сунула кулаки в карманы халата, спотыкаясь, неловко переступая через вытянутые ноги, протискиваясь в узком ряде кресел, пошла к дверям, буквально кожей чувствуя чужие взгляды, на самом деле жгущие не хуже клейма.

— Ну что, сваришь? — как ни в чем не бывало, спросил Кайрен, выйдя в коридор.

— Нет.

— Почему? — искренне удивился «пират».

— Не хочу, — совершенно серьезно ответила Ани. — И если ты еще хоть раз позволишь себе что-нибудь подобное…

— То что? — заинтересовался Нелдер, наклонив голову к плечу.

— Стрихнина в кофе насыплю.

— Страшно, — согласился Кайрен, серьезно кивнув. — Бараш, когда ты успела стать такой занудой? Мое отсутствие на тебя плохо влияет.

— Это твое присутствие на меня плохо влияет, — отрезала Сатор. — И я рада, что ты по-прежнему весел и бодр. От всего сердца желаю таким и оставаться.

— Тебе не кажется, что все это отдает откровенным идиотизмом? — помолчав, поинтересовался «корсар».

— Отдает, — не стала спорить Ани, — поэтому предлагаю дальше не продолжать.

— Объясни, по крайней мере, на что ты так разобиделась! Ну так, на будущее.

— На будущее? — Пальцы Сатор, по-прежнему в кулаки сжатые, от злости аж судорогой свело и, кажется, щека дернулась. — Ну хорошо, на будущее. Ты мерин, Нелдер, эмоциональный мерин. То есть выхолощенный жеребец. С первого взгляда конь конем, а по сути…

— Не помню, чтобы ты жаловалась, — обозлился «корсар».

— Нет, — самокритично поправилась Ани, — ошиблась, не мерин. Ты валух[2], причем на оба уха глухой. Все, Кайрен, мне пора. Счастливо оставаться!

Сатор сделала оторопевшему «корсару» ручкой и побежала вниз по лестнице, едва не срываясь со ступенек.

Кто скажет, что романтика — это плохо? Разве что невеста, чей жених в день свадьбы решил взгромоздиться на конную статую императора Карреда III, как известно, самую высокую в Кангаре, а, значит, и во всем государстве. Залез он — жених, то есть — не просто так, а со смыслом, хотел о своей любви всю столицу оповестить. По крайней мере, так пояснили угорающие от хохота дружки. В общем, поступок трогательный, а где-то даже и героический. Одно плохо: на голову императора, между прочим, отлитого не из бронзы и даже не из чугуна, а по новой моде обшитого стальными листами, парень-то залез, а вот обратно никак.

Но, окрыленный любовью, собственными подвигами и, наверное, не хилым количеством вина, чудик, в смысле герой, попыток слезть самостоятельно не бросал. А от неимоверных усилий вспотел. Да еще, видимо, в какой-то момент едва не сорвался, пузом проехался по щеке достославного императора. Пиджак и рубашка на женихе распахнулись или пуговицы отлетели, что ли? Только вот на дворе же не весна красная, морозец вполне серьезный стоял. В общем, итог закономерный: висел герой, судорожно вцепившись в край императорской шляпы, животом прилипнув к венценосной щеке, и орал блажиной, поочередно взывая к маме, Близнецам и требуя себя немедленно снять.

Понятно, такое развлечение кангарцам не каждый день видеть приходилось, да и свадебный кортеж был богатым, большим. Народу у подножья злосчастного памятника собралось немало, потому и атмосфера царила такая праздничная, ярмарочная. Только невесте, рыдающей в три ручья на ступеньках и утирающей сопли фатой, было как-то нерадостно.

Впрочем, смех смехом, а сорвись романтик — и кости его пришлось бы собирать долго. Висел он высоковато, да и постамент гранитом выложен. Но в беде несчастного, конечно, не оставили. Городовые прискакали, место происшествия оцепили, толпу на безопасное расстояние оттеснили, порядок навели — помогли, чем смогли. А там и пожарные подоспели. Когда Ани приехала, они уже лестницы налаживали, собираясь бедолагу снимать.

— Ну, дела! — протянул саторовский водитель, по кошачьи нашкрябывая за волосатым ухом. — Эк его угораздило-то.

— Любовь, — глубокомысленно заметил пузатенький городовой, поспешивший на встречу СЭПовской карете.

Видимо, толстячок тут за главного был

— Любовь — это, конечно, прекрасно, — согласилась Ани, — только нас-то зачем вызвали?

— Положено, — насупился представитель власти. — А ежели он скребанется?

— А если не скребанется?

— Всякое случается, — не пошел на попятную городовой. — Опять же, пузом малец прилип. Обдерется, когда снимать будут.

— Сильно прилип?

— Да нет, больше перетрухал, — не стал врать городовой. — Но медицина на месте происшествия должна быть обеспечена должным образом! — добавил непримиримо.

Анет подумала, подумала, но дальше спорить не стала. В таких лучше всего армейская логика помогает: солдат спит — служба идет. В смысле, чем меньше дергается врач, тем спокойнее вызов.

— Ладно, пойду, обеспечу должный уровень медицины, — проворчала, доставая укладку.

— Куда это ты? — насупился водитель. — Холодно там.

— У тебя то темно, то холодно. Послушаешь, так из кареты вообще вылезать не стоит.

— Ну! — покивал дядька Ретер, обрадованный аниной сообразительностью.

— А людей спасать?

— Без тебя спасут, — хмыкнул лысый, — тоже мне, спасительница нашлась.

И с ним Сатор спорить не стала, поволокла чемодан к всхлипывающей невесте.

Анет накапала в раскладной стаканчик успокоительного, протянула «счастливице». Конечно, такие зелья стандартной укладкой не предусмотрены, потому как не лечат ничего, но порой очень выручают, обычно помогают с чересчур нервными родственниками справиться.

Невеста от снадобья не отказалась, махнула, как водку, занюхав измочаленной фатой.

— Идиотка! — выдала гундосо, но очень эмоционально.

— Я? — тяжко поразилась Анет.

— Я! Мы ведь уже в храме побывать успели и в мэрии, — новоиспеченная жена длинно всхлипнула. — И что мне с этим кретином теперь делать?

— А вы раньше не замечали, что он… — Сатор попыталась сформулировать свою мысль как-нибудь помягче, но не получилось.

Поэтому она предпочла фразу совсем не заканчивать.

— Замечала! — в сердцах выкрикнула невеста. — Все его тянуло куда-то! То на фонарь залезет, то на дерево, вроде как яблок мне надрать. Только я ведь, дура, думала, у него это от любви! Пройдет потом.

— Любовь пройдет? — невесть зачем уточнила Ани.

— Идиотизм! Станет, как все, на диванчик ляжет с газеткой, я ему котлеты жарить бу-уду, а он… — Счастливица снова завыла, уткнувшись лицом в фату.