Анна протянула руки и коснулась Ричарда. И он в ответ коснулся ее. Мгновение они стояли и тонули во взглядах друг друга. Потом произошел взрыв. Катаклизм. Смерть старой вселенной — и рождение новой. Она дернула ворот, с треском оторвались пуговицы, покатились на пол. Ставшая широкой рубашка с шелестом упала вниз, на мгновение задержавшись на бедрах и придавая ей сходство с античной статуей, у которой задрапированы ноги.

— Ты прекрасна, — выдохнул Ричард.

Красота в глазах смотрящего. Что ему было до несовершенств этого тела, когда он видел совершенство духа в него заключенного? Что ему за дело было до наметившихся морщин у глаз и рта, до седины, до излишне худых рук и ног? Все это не имело никакого значения!

Они легли на кровать, не разжимая рук, целуя друг друга так, будто никогда не целовали никого другого, и никогда никого другого не поцелуют. В мире ничего больше не существовало, кроме них двоих.

Прода от 30.08.2018, 13:41

Истребитель оказался еще более неисправным, чем казалось поначалу. Это Рассел выяснил уже выйдя за пределы атмосферы. Руки у него ощутимо дрожали, когда он опустил их на горящую мягким зеленым светом панель управления. Искусственный, лишенный эмоций голос произнес:

— Синхронизация с системами приближена к критическому уровню в шестьдесят процентов. Вы уверены, что готовы активировать ручное управление?

— Уверен, — сквозь зубы ответил Рассел. Отвратительно. Раньше его уровень синхронизации составлял восемьдесят пять-девяносто процентов, и он мечтал понизить его до пятидесяти, с таким низким показателем его бы в космос не выпустили.

Правда, столь низкий показатель указывал на то, что со здоровьем явные нелады. У Анны, к примеру, раньше, на пике формы, синхронизация с системами достигла девяносто пяти-девяносто семи процентов, то теперь — в лучшем случае тридцать. Рассел чувствовал, как колотится сердце. Система тоже знала об этом, и не преминула заметить:

— Высокий уровень адреналина. Рекомендовано успокоиться.

— Заткнись, жестянка, — ответил Рассел. — Нам с тобой умирать через восемь часов, так что это неважно.

Как все просто, удивленно подумал Рассел. Он пустил свою жизнь под откос из страха перед смертью в космосе, и что в итоге? Он все равно умрет именно так. Не стоило ли идти к своей смерти прямым путем? Быть может, он уже был бы мертв лет пять…

Анна была бы вдовой. И вспоминал бы о Расселе что-нибудь хорошее, а не как теперь. Неважно. Неважно!

Истребитель медленно, тяжело поднялся.

Кабина пилота истребителя узкая, как гроб. Под человека выделено минимум места, кресло позволяет оставаться в полулежачем-полустоячем положении. Такая странная конструкция позволяет правильно распределить вес тела, избавить мышцы от дискомфорта и затекания. Для любого нормального пилота это всего лишь рабочее место, для Рассела — гроб. Эта ассоциация преследовала его с первой минуты в симуляторе Летной Академии. И от нее было не избавиться. Итак, он добровольно лег в гроб.

Руки дрожали. Но нажимали на нужные кнопки, тянули за нужные рычаги. Страх и отвращение никуда не делись. Просто теперь Рассел был отдельно, а они отдельно. Он зачем-то пытался написать прощальное письмо. Не маме. С мамой и так все понятно. Анне. Но в голову лез всякий бред. Что сказать: «Люблю, прости идиота»? За такое не прощают.

Единственный способ искупить все, что он натворил — умереть. И умереть не просто так, а с пользой. Нужно быть благодарным судьбе за предоставленный шанс. Анна все-таки победила. Она сделала Рассела чуть лучше.

Анна проснулась рано утром — сказывалась разница с корабельным временем и здешним, планетным. Ричард спал на боку, на самом краю постели, стараясь не потревожить любимую. Стоило ей пошевелиться, как он открыл глаза и улыбнулся.

— С добрым утром!

— С добрым утром, — откликнулась Анна и потянулась всем телом, чувствуя небывалую легкость. — Мне снился такой странный сон. Будто бы я лечу на истребителе. Старом, раздолбанном истребителе, который того и гляди рассыплется. И руки…

Вдруг оборвала сама себя. Во сне она видела руки, но не свои, чужие. Широкие мужские ладони с обгрызенными ногтями и несмываемыми пятнами мазута. Знакомые, слишком знакомые ладони.

— Так что же там со сном, моя любовь? — спросил Ричард внимательно.

— Так, ничего, — откликнулась она. — Во сне я была другим человеком и управляла истребителем. Мне иногда снится такое.

Ричард ласково провел по ее обнаженному плечу.

— Ты скучаешь? По полетам.

— Ужасно! Иногда это похоже на фантомную боль — я чувствую под пальцами панель управления.

— А Питер?

— Знает о моей тоске. Но мы оба ничего не сможем с этим поделать. Все правильно — родители часто отдают своим детям все самое важное. Вот и я отдала.

Ричард притянул ее ближе, обнял и поцеловал в седой висок, потом провел рукой по коротким волосам.

— У тебя такие красивые волосы. — произнес он задумчиво. — Тебе не нравится, когда они длинные?

Анна издала короткий смешок.

— Это грустная история.

— Если не хочешь, не говори, — поспешно сказал Ричард.

— У моей мамы были очень красивые волосы. И очень длинные — кажется, она не стриг их ни разу в жизни, разве что кончики. Всегда за ними ухаживала — в доме могло не быть хлеба, но всегда были всевозможные шампуни, кондиционеры, бальзамы и маски. Мне так нравились длинные волосы, всегда хотелось их расчесать. Но мама мне не разрешала. Кроме одного раза…

Анна перевела дыхание, и продолжила ничего не выражающим тоном:

— Она принял смертельную дозу снотворного, легла в кровать и разрешила мне играть с ее волосами. Я была счастлива. Пока не поняла, что это был отвлекающий маневр.

Ричард не знал что сказать. Его всегда коробило, когда Анна без всяких эмоций рассказывала о самых тяжелых событиях в своей жизни. Будто бы все это происходило не с ним, или не имело никакого значения. Психологу было где развернуться. И потому Ричард не лез в дебри ее души — он был излишне пристрастен.

Потом они занимались любовью. Теперь ласково и никуда не торопясь, пока не принялись просыпаться остальные домочадцы. Тогда Анна проскользнула в свою комнату и как раз вовремя — в комнату вошла, даже не постучавшись, Мария, мать Ричарда.

Вырванные с мясом пуговицы на ночной рубашке вызвали у нее улыбку, но никаких комментариев не последовало. Отец увел Ричарда колоть дрова, а Анну утащили с собой на кухню женщины, готовить завтрак. Появился Малыш, одетый в домотканую рубашку и штаны и такой же босоногий, как и вся местная ребятня. Он как всегда крепко прижался к Анне, и попросил:

— Ребята на речку идут. Можно мне с ними?

Анна вопросительно посмотрела на женщин. Доверят ли Питеру детей? Они молчали.

— Да, конечно иди, — И мысленно прибавила: «Будь аккуратен. Не пугай их. Но если кому-то понадобится помощь — действуй.»

Малыш кивнул и выбежал за дверь. Анна хотела было расспросить его о своем утреннем сне, но отвлеченная разговором двух девушек, замешивавших тесто для пастушьего пирога, решила поговорить с Питером чуть позже.

Ричард вошел на кухню, держа руки за спиной и загадочно улыбаясь. А потом одним быстрым движением опустился на колени. В руках у него была простая, деревянная шкатулка, а в ней — не менее простые и скромные кольца. Лицо у Анны сделалось испуганным и странным. Она спрятала руки за спину, неуверенно улыбнулась и сказала:

— Но. У меня все руки в фарше!

Одна из женщин засмеялась и подала полотенце. Анна протянула руку, и Ричард наконец сделал то, о чем давно мечтал — надел кольцо на ее палец. Анна с интересом разглядывала его. Сделанное из термоглины, — бросового материала, украшенное стилизованным изображением тонких ветвей, кольцо привлекало взгляд своей оригинальностью и безыскусностью. Прямая противоположность тому ювелирном шедевру, что она носила когда-то. Анна провела кончиками пальцев по лицу Ричарда и нежно улыбнулась.