Следующие несколько месяцев Ричард работал на грани законов, а иногда и вне них. Он и несколько бывших сослуживцев Анны организовали круглосуточное наблюдение. Сама госпожа Морган несколько раз выходила на связь, говорила, что собирает улики.

Несколько раз Ричарду показалось, что она едва сдерживает слезы.

В тот день они сидели в парке и пили кофе, которым снабжал самозванных защитников отец Себастьян, служивший теперь в храме неподалеку, так что на призыв своего подзащитного восемь крепких мужчин, бывших военных, отреагировали быстро. А отец Себастьян вызвал медиков, предполагая, в каком состоянии находится их подзащитная.

Те сведения, что Анне удалось собрать, разрушили репутацию адмирала Корсини, не оставив камня на камне. Акулы поменьше с удовольствием разорвали могучего соперника.

В остальном же ничего не изменилось: ни в законах, ни в обществе. Анна на суде не присутствовала по состоянию здоровья, и только из вечерних новостей узнала, что Рассела приговорили к пяти годам лишения свободы, а его мать — к трем. Супругов развели без их участия, и Анна надеялась, что больше они никогда не увидятся.

Ее каждый день навещали бывшие сослуживцы: те, с которыми она не мог общаться, находясь в изоляции, созданной Расселом. Анне сменили документы в упрощенном порядке, и она часто разглядывала их, привыкая к тому, что больше не Морган. Анна Воронцова — так ее снова звали.

Как-то раз к ней заглянул и детектив Кроули — на время разбирательств он был отстранен от службы. Они долго говорили, вернее, больше говорил Кроули, Анне было тяжело говорить: за тот год, что она не занималась и не принимала лекарств, ее состояние было почти таким же, как сразу после выхода из комы.

Ричард Кроули отчаянно стеснялся, что пришел с пустыми руками — он не знал, какие Анна любит цветы, и можно ли ей шоколад, а всякими полезностями ее и так завалили многочисленные посетители. Он спросил, что принести в следующий раз, и Анна ответила, что в качестве подарка подойдет любая бусина, на его вкус.

— Как любую? — удивился Ричард. — Я в этом ничего не смыслю. Как я смогу выбрать? Почему я?

Анна улыбнулась, и показала на свои четки.

— Потому, что этой бусиной будете вы.

Анне кроме всего прочего диагностировали клиническую депрессию. Это было вполне ожидаемо, после того, что она перенесла. Ее вполне устраивало такое состояние: она не чувствовала счастья, но не чувствовала и горя с печалью. Она будто бы отгородилась от мира стеклянной стеной, а в груди поселилась маленькая личная черная дыра. Ей даже нравилось это ощущение хрустальной льдинки в груди, морозной ясности мыслей. Так легче.

Анна просыпалась непривычно поздно для себя — в приюте, потом в летном училище и Академии она привыкла вставать в шесть утра по земному времени, во время службы иногда не спала по несколько суток, накачиваясь разрешенными стимуляторами. Последний год с Расселом вообще сливался в одну длинную ночь.

Теперь она вставал к девяти, с трудом выныривая из мутного потока видений, насылаемых малышом. Ему было грустно и одиноко там, в холодной межзвездной пустоте, но он не жаловался, понимал, что земляне еще не готовы. На таком расстоянии их связь ограничивалась набором картинок, иногда совершенно размытых. Говорить получалось очень недолгое время. И все же, это было лучше, чем ничего. Теперь они были друг у друга.

К девяти приходил помощница Анны чрезвычайно общительная молодая девушка, которую рекомендовал отец Себастьян.

Анна долго лежала в постели, прислушиваясь к беготне помощницы, жужжанию робота-уборщика, запаху кофе. Кофе ей было нельзя, так что помощница на какое-то время выходил из дома на кофепитие, как многие выходят на перекур из домов. Анне нравился запах кофе по утрам, ей казалось, что все эти кухонные запахи делают дом живым, поэтому она была совершенно не против того, чтобы Лиззи пила свой кофе в доме. Но та все равно уходила.

Часам к десяти, одержав очередную победу над немногочисленными пылинками, проникшими в дом, помощница поднималась в спальню и деликатно стучалась.

— Госпожа Анна, — смущенно улыбаясь, говорил она, возникая на пороге. — Кашу будете? С фруктами!

Она был уверена, что нет утром ничего лучше каши. Лиззи знала такое количество рецептов, что за два месяцы работы пока ни разу не повторилась. Анна, несмотря на то, что сама бы от голода тоже не умерла бы, и не представляла себе, что на свете существует столько способов соединять между собой обычные в общем-то продукты. Анне требовался постоянный пригляд: она не был способна самостоятельно управляться с хозяйством, да и даже в обслуживании самой себя ей требовалась некоторая помощь, даже ботинки все еще зашнуровывала помощница, Лиззи.

Трижды в неделю Анна занималасьс логопедом и достигла значительных успехов, по крайней мере, ей уже не приходилось делать огромные паузы между словами, переводя дух, она почти перестала с трудом подыскивать слова. Занималассь лечебной физкультурой, ходила к психологу.

И думала. Очень много и напряженно думала, пытался найти способ интеграции Малыша в человеческое общество так, чтобы это не принесло никому вреда. Еще требовалось подумать и о том, что рано или поздно она умрет. Конечно, были бы деньги, а медицина может продлить жизнь на достаточно долгое время — к примеру, Алистеру Моргану на момент смерти было сто тридцать пять лет.

Но когда-нибудь Малышу все же понадобится новый оператор. Это неизбежно, но Анне не хотелось обрекать кого-то на те муки, что она сама едва перенесла. Малыш должен был приносить пользу человечеству, это было в его природе, в его программе. Но не испортит ли его помощь человечество, не превратится ли появившееся извне всемогущество в медвежью услугу? Если все будет подноситься на серебряном блюдечке, захотят ли люди сами решать свои проблемы?

Анна вспоминала, что говорил ему нейрохирург объясняя, как работает теперь его поврежденная нервная система: Малышу пришлось во многих местах разрушить миелиновую оболочку нервных тканей для того, чтобы войти в контакт. Он выжигал нервные волокна, затем они зарубцевались неправильно, заменив нервную ткань соединительной, и именно это было причиной всех его проблем со здоровьем — сигналы мозга просто не доходили до нужного места.

Врачи объясняли Анне, что у нее есть надежда на улучшение, если ни на полное выздоровление, но только в том случае, если она будет работать над собой. Разумеется, с ее деньгам можно сложить руки, повесить все заботы о себе на технику и помощников, и в общем-то, неплохо жить, деградируя незаметно. Анна боялась, что появление Малыша может поставить человечество в такое же положение: увы, нужно иметь силу воли, чтоб идти самому, когда тебе заботливо, из лучших побуждений предлагают залезть на ручки…

Целыми днями Анна вертела в голове эти вопросы, но пока вопросов было больше, чем ответов.

После обеда Анна и Лиззи отправлялись гулять в парк неподалеку от дома. Теперь она жила не в пафосном районе адмиральских особняков, а в районе попроще. Прошлое место жительства навевало слишком много воспоминаний, а на соседней улице жил вдова адмирала Корсини и его младший сын, сам адмирал был найден мертвым через месяц после того, как его лишили места Главы Генштаба. Его нашли мертвым в кабинете. Скорее всего, он предпочел уйти сам, спасая остатки семейного состояния. Здесь, в районе попроще тоже селились военные, и в парке Анна возобновила дружбу с бойким старичком-полковником, служившим в свое время под началом Алистера Моргана. Тем самым, которому она с друзьями помогала в последний раз полетать на корабле.

Старика беспокоили старые раны и возрастные недуги, но она не собиралася сдаваться. Должно быть, они забавно смотрелись рядом — старый и молодая, одинаково нетвердыми шагами гуляющие по парку или играющие в шахматы на скамейке.

Несколько раз Анна случайно смахивала непослушными руками шахматные фигуры с доски, но упрямо продолжал сама продвигать их. Старик на это только одобрительно хмыкал, поддерживая в ней огонь упрямства.