— О чем речь? — тихо спросил Данко.

— Сватают меня за «козленка».

— При живом муже? Безобразие, — не открывая глаз, прошептал он.

— И не говори.

— Так как? Сейчас я напишу тебе телефон…

— Я счастлива замужем и вашему сыну звонить не буду, — выпалила я.

— Что-то на счастливую, ты не похожа, — выдала бабушка.

— Это почему? — Данко аж поднялся. Внимательно на меня посмотрел. — Вроде неплохо выглядит.

— Молодой человек, когда женщина счастливая, то у нее глаза горят. А не такой замученный вид, как у твоей матери.

— У нее он замученный, потому что устала в дороге. Отдохнет. Освоится на новом месте, а там и глаза зажгутся. Уж я за этим прослежу, — он еще мне подмигнул, отчего я почувствовала, как кровь к щекам прилила.

— Молодой ты еще, чтоб понимать такие вещи.

— Бабуль, не надо мне ребенка портить. Рассказывать о своей бурной молодости, — вступилась я.

— Не такая уж она у меня и бурная была. Вот в сериале, у Маринки, у нее да…

Разговор плавно перетек в пересказ похождений сериальной Марины. Бабушке явно не с кем было поговорить, вот она и нашла в нас слушателей. Можно было бы сказать, что меня это совсем не интересует, но она тогда бы обиделась. Еще неизвестно, какая я в старости буду. А так, пусть говорит. Главное меня за козлов не сватает. Бабушка вышла на следующей станции. Ее место занял уставший мужик, который тут же лег спать. Сережка забрался на верхнюю полку и тоже приготовился ко сну. Данко продолжал сидеть со мной.

— Ты спать идешь?

— Не пойду. Стоит отвернуться, так уведут. Замуж за козла выдадут. Уж лучше рядом посижу, — ответил он. — Почему ты ей не сказала, что мы как бы женаты?

— Зачем? Я ей ничего не говорила. Она сама все выводы сделала. Отвечать на вопросы, почему мы вместе я не хочу. Как ответить, чтоб люди поняли? Кто понимает, что люди вместе не просто так, тот такое не спросит.

— А я бы сказал.

— И нарвался или на осуждение или на лекцию. Я уже столько этих лекций наслушалась. Ведь все знаю лучше меня и про наши с тобой отношения, и про планы. Таких людей не переубедить, потому что они считают себя изначально правами. Говорить про любовь? Так они будут говорить про корысть. А те, у кого отношения закончились плачевно, их не переубедить, что может быть все иначе у другого человека. Поэтому и спорить не хочу. Разница в возрасте в любую сторону, в национальности, росте, весе, доходах — это всегда будет вызывать споры и дискуссии. Но ведь людям надо о чем-то говорить. Так что я решила не обращать на это внимания, — ответила я.

— А тебя это не смущает?

— Раньше смущало. А сегодня, после козленка Сашеньки, какая разница кому-то по какой причине мы вместе? Меня бы больше беспокоило, если у меня муж был бы козленком, который налево ходит.

Стук колес. Поезд то и дело останавливается на станциях. А мы все едем. Люди заходят и выходят, а поезд несет нас вперед. В душе поселилось спокойствие. Я так устала переживать, что переживания отупели. Или так действовало присутствие Данко, который дремал, положив мне голову на плечо? Вместе. Главное доверится ему. Доверится сложно. Везет меня в какую-то глушь, в которой я могу и не прижиться. А мне все равно. Он рядом, поэтому и спокойно. И только стук колес, что похож на стук сердца, все не прекращается. Он отмеряет секунды до начала новой жизни, которая уж точно не будет скучной, как я переживала еще в сентябре. В руке зажат талисман. Сама ведь хотела, чтоб было не скучно, чтоб мужик был рукастый. Ведь получила, как загадала. Так чего теперь удивляться? Я же не загадывала миллионера. Мне нужен был человек, который бы любил, кто мог починить сломанные вещи. Кто смог бы залечить мое сердце. Научил верить. Пусть этим человеком оказался Данко. И пусть он младше. Про возраст я тогда забыла уточнить. Главное, что с ним действительно хорошо, как с родным, своим человеком. Может это и есть судьба. Время покажет. Пока же оставалось лишь закрыть глаза и слушать стук колес…

Мы приехали где-то около полудня. Я думала, что будет вокзал. Нет, вокзалом служил маленький домик. У нас в похожих, раньше продавали билеты на станции. А когда поставили турникеты, то отдали эти домики под палатки с газировкой и чипсами. Самое то, что нужно в дороге. Здесь же такой домик именовался вокзалом. Народу вместе с нами вышло всего лишь два человека, которые торопливо пошли по грунтовой дороге вниз. Мимо нас пронесся товарняк. Вокруг много зелени. У нас кусты выстригали. Здесь же они росли в своем первозданном виде, но трава при этом была подстрижена.

— Нам надо выйти к дороге. Там недалеко автостанция. А на ней таксисты тусуются, — сказал Данко.

— Данко! — из кустов вынырнул мужик с аккуратно подстриженной седой бородой, крепкого телосложения. Футболка в обтяжку не скрывала мускулов. Короткая стрижка, в ухе серьга, чем-то похожая на такую же, как у Данко. Кажется, я начала понимать, откуда такая нестандартная внешность была у Данко.

— Дядя Вася, да не надо было приезжать. Сами бы добрались, — сказал Данко.

— Мать послала. Пока в квартире пыль с девчонками гоняет, отправила меня, вас встречать, — стрельнув в мою сторону глазами, сказал он. Мужик смахивал на капитана пиратского корабля. Ему еще банданы не хватало для антуража и сабли. — Василий.

— Эля, — закашлявшись, представилась я.

— А это Сережка. Все. Знакомство закончилось. Теперь поехали домой, — подхватывая сумки, сказал резковато Данко.

— Давай сумку возьму, — предложил мне Василий.

— Лучше у Сережи. Он у нас из больницы недавно, — ответила я.

За кустами был грунтовой пятачок, на котором стояла машина, в которую мы и загрузились. Город был небольшим. С плохими дорогами, деревянными двухэтажными домами и пятиэтажными в центре. Как я поняла, чтоб добраться до квартиры Данко, мы проехали почти весь город. Я рассматривала зелень, плохой асфальт, по которому подпрыгивали новые автобусы, заросший парк и думала с ужасом, что теперь мне придется здесь жить.

Мы подъехали к двухэтажному многоквартирному дому с покосившимся крылечком. Вокруг было буйство травы. Рядом росла береза и чахлый куст жасмина. Из подъезда выскочила детвора. Мальчик и девочка. Впереди них бежала собака настоящей дворовой породы. У таких собак еще хвосты заворачиваются бубликом. А пса звали гордо Рексом. Он сразу облаял нас. Из окна выглянула женщина. Лет двадцати пяти.

— Данко! Вернулся!

— Так говорил, что вернусь. А ты мне не верила, — доставая сумки, сказал он. Она сразу скрылась. Через минуту она уже повисла у него на шее.

— Сто лет тебя не видела!

— Два года, — ответил он и сразу ко мне повернулся. — Эль, это Вера. Сестренка моя, про которую я тебе рассказывал. А это моя жена.

— Серьезно? — Вера, похоже, не поверила.

— Тебе паспорт показать? — хмыкнул Данко.

— А обещал, что у тебя я туфли стопчу, так плясать буду.

— Еще напляшемся. Денег не было, чтоб приехать.

— А говорят, что в Москве они на каждом шагу, — сказала Вера.

— Говорят, что кур доят. Мы с тобой проверили. Молока не нашли, — ответил ей Данко. Сережка рассмеялся. В этот момент Василий уже понес наши сумки в сторону дома. — Вер, потом загляну, поболтаем. Я еще мать не видел.

— Она уже и окна помыла. Говорит, что у тебя там все паутиной заросло.

— Угу, так там и жили пауки. А теперь мы будем, — ответил ей Данко.

Скрипучие ступеньки, на которые ступить страшно. Доски в подъезде прогибаются и трещат. Пахнет сыростью как в деревенском доме. В квартире мы сначала вошли в небольшой предбанник, из которого дверь вела в квадратный коридор. Данко уже во всю обнимался с матерью. Две девочки со светлыми хвостиками кружились рядом. Видно, что Данко здесь ждали.

Мы с Сережей стояли чуть в стороне. Мать у Данко была высокой. Выше меня. А выглядела молодо. С короткой стрижкой, крашенными в рыжий цвет волосами и мелкими морщинами около глаз, который несильно намекали на возраст — ей можно было дать лет тридцать пять. Я и то выглядела старше.