— Благодарю за приятную весть.

До вечера отряды Белентьева, Гагаскина и Бадарина вместе с милицией арестовали около сотни офицеров — примерно пятую часть дружины. Поэтому Исполком был заполнен вооружёнными красногвардейцами с алыми бантиками на груди или с ленточками на шапках, кепках и картузах. Кто из рабочих не имел этих революционных знаков, те решительным выражением лиц подтверждали свою верность советской власти. В пестроте штатских выделялись шинели солдат, которые уже давно спороли погоны, сорвали с папах кокарды, заменив их треугольными лоскутками красного сукна. В сдержанный говор собравшихся то и дело вплетались реплики на ломаном русском языке, а то и вообще слышалась чешская, немецкая, румынская, венгерская, сербская речь бывших военнопленных, вставших на защиту родной советской власти. Табачный дым туманом колыхался над штыками. Выйдя из кабинета вместе с командирами отрядов, Костя улыбнулся:

— Вот так завеса... Аж войска не видно. Дорогие товарищи, сегодня утром Леонид Проминский арестовал в английском консульстве белогвардейский штаб во главе с полковником Боткиным, который разработал план уничтожения в городе нашей власти. К настоящему времени арестовано около сотни переворотчиков. Но ещё многие из них на свободе и, возможно, даже готовы свершить намеченное. Следовательно, все, кто поднимет на вас оружие, должны караться. Немедленно. Прямо на месте. Ибо сейчас жалость к врагам смертельна для самой революции. Так или нет?

Взметнув к потолку клубящий полог дыма, все хором гаркнули:

— Смерть контре!

— Вперёд! — приказал Суханов и, провожая на крыльце отряды, посетовал, что такую молниеносную операцию приходится осуществлять пешком.

А мимо катили вместительные автомобили, шуршащие тугими шинами шикарные пролётки. Некоторые останавливались напротив — под иллюминированной вывеской кофейни Кокина, где явно меньше всего пили кофе. Кто-то прямо с крыльца мощным басом на всю Светланскую упоённо затянул:

А дружная компания в несколько лужёных глоток клятвенно рявкнула:

Вот как уже переиначили пролетарский гимн добры молодцы. Возможно, из той же офицерской дружины. Только уцелевшие от ареста. Вполне вероятно, что это могли быть новые добровольцы, прибывшие из России. Держа руки на воткнутых за пояс гранатах, часовой мечтательно сказал:

— Шарахнуть бы в них парочку, а? Ведь контры, товарищ Суханов. Натуральные контры, каких надо сажать на штык!

Это было точнее. Лишний шум ни к чему. Только штык оказался единственным. Да и тот не удалось применить потому, что певцы умчались в машине. И Костя, пожелав часовому сохранять выдержку, пошёл в насквозь прокуренный кабинет. Вынул из письменного стола уже черствоватый ломоть хлеба, плеснул в стакан остатки воды и подвинул ближе телефон. Звонки были редкими. Лишь с квартир местной знати, которую побеспокоили отряды. А Проминский, Мельников и Драгошевский не очень спешили докладывать о победах. Одолевающую дрёму неожиданно разогнал Кокушкин, ворвавшийся в кабинет.

— Слышь, как его после ванны вести в тюрьму? Ведь на улице морозно! Он тут же схватит воспаление лёгких! — голосил Яков.

— Кто-о-о? — опешил Костя.

— Да мой бывший полковник Савченко! Мы ж застали его прямо в ванне! Он распаренный, будто краб! Вытащили, понятно, и не знаем, как быть?

— Заверни в одеяло, взвали на спину и гони в тюрьму во всю мочь, чтоб не успел простыть.

— Да ты что? Как это я дотащу такого бугая?!

— Тогда несите посменно или вдвоём. Сколько человек в твоём отряде?

— Четырнадцать!

Костя печально разглядывал вроде бы смекалистого и боевого председателя солдатского комитета. Именно поэтому ему поручили арестовать бывшего командира, который прославился тем, что в пятнадцатом году приказал расстрелять у казармы своих непокорных солдат и собственноручно обнёс чаркой всех палачей. Пусть за время революции Яков стал председателем полкового комитета, членом Исполкома, для солидности вырастил белёсые усы и возглавил оперативный отряд, — всё равно не сумел избавиться от раболепия перед их высокоблагородием, ждать, что он поймёт, какую сморозил глупость, было бессмысленно. Костя приказал:

— Ми-илай, немедленно мчите его на любой пролётке в тюрьму. Не то подоспеет его ударный отряд, и от тебя первого останется только папаха. Вперёд! У тебя ещё несколько адресов. Неужели остальные ударники станут ждать до утра, пока ты будешь этак нянчиться с каждым из них? Вперёд!

Лихо козырнув, Яков ринулся прочь и застрял в двери. Перекинутая за спину винтовка штыком и прикладом упёрлась в косяки. Шедший навстречу Пётр улыбнулся:

— Стоп, Аника-воин, погнёшь ствол.

Красный, как собственные погоны, Яков по-лошадиному протопал мимо. Костя стоял у окна, следя в протаенный глазок за крейсерами. Пётр невольно посочувствовал:

— Ждёшь ответ?

— Ага...

— Хм, станут господа портить себе ночь из-за какого-то пустяка. Вот когда вдоволь выспятся...

— А тем временем тот же полковник Савченко после ванны будет маяться в холодной камере...

— Если он схватит насморк — это лишний раз докажет нашу бесчеловечность и превратится в дополнительный повод захватить город. Но пока важней другое. Тюрьмой командует правый эсер Голубев, который может всех выпустить.

— Это бывший латинист гимназии Сибирцевых?

— Кажется...

— Умный, порядочный человек. За последнее время изрядно переменился. Я слышал его на собрании левых эсеров. Нет, Голубев не позволит свинства.

— Всё равно уж больно велик риск. Там для надёжности нужен свой человек.

— Поставь... Если найдёшь согласного... — вздохнул Костя, по-прежнему глядя на чёрные, хищные силуэты эскадры.

Это судорожное ожидание десанта напомнило Петру первые ночи в камере смертников. Лишь какой-то прежний опыт позволил всё равно уснуть на тугом губернаторском диване. Поднял с него привычный звонок телефона. Проминский по-дружески первому доложил, что в тюрьме не хватило места, и самого опасного контрика пришлось уложить на собственную койку. Интервенты от высадки пока тоже воздержались. Явно из-за стужи. На кой чёрт им страдать? Лучше подождут весну.

Другая новость, принесённая Маном, была значительно хуже. Всех чиновников так возмущала советская власть, что они начали общую забастовку до полной победы над супостатами. Это обрекало город на паралич. Кто мог подумать, что образованные чинуши способны на подобный абсурд. Ведь штаты всех государственных учреждений по-родственному или по-дружески были раздуты, как дирижабли. А какой несли прок? То же управление строительства крепости ещё год назад прекратило свои работы, кроме возведения собственных особняков и дач — не пропадать же уйме заготовленных материалов. Но Пётр всё равно был обязан платить лихоимцам, состоящим на службе. Сколько миллионов улетало впустую... Страшно сказать! Надо бы к чёрту сократить дармоедов, тоже вздумавших бастовать. Вот какова благодарность!.. Графиня Апраксина, директриса братства «Во имя Царицы небесной», тоже так ненавидела подлую советскую власть, что в отместку перестала кормить своих подопечных — эпилептиков и слабоумных детей. Сплошной маразм, садизм и гнусность сводили скулы. Пётр заявил на экстренном Исполкоме:

— До сих пор мы, учитывая обстановку, старались избегать обострений. Кое-кто истолковал это как робость или даже трусость. Всё, хватит миндальничать. Предлагаю комитетам рабочего контроля за время стачки перетряхнуть штаты своих контор до нормальной потребности. Коль их сидельцы не хотят служить власти рабочих и крестьян, пусть отдыхают за свой счёт. Банк выдаст зарплату лишь тем, кто заработает её. Согласны?