Хотя полк – это очень громко сказано, наши двенадцать самолётов, четыре первой эскадрильи и семь нашей, командирская машина формально относится к первой, но на деле особняком. А вот задачи нам нарезают как полку. И если бы налёт на станцию разгрузки немцев делал полноценный полк из тридцати с лишним машин, то мы бы вывалили на немцев больше шести тонн бомб, а так всего две с половиной, почувствуйте разницу! Впрочем, такие большие объекты нам выделяют не часто, наше преимущество в точности и точечности удара, мы – не топор, мы ближе к хирургическому ланцету. Вот на следующий день, вернее ночь, мы вылетели с Зоей разбираться с немецким штабом, вроде бы дивизии, а может полка. Они разместились в маленьком городке, хотя у нас деревни больше, заняли двухэтажное здание в центре. Сложность в том, что рядом с ним высокая кирха или костёл, словом, высокое культовое сооружение в которое можно влепиться в темноте и она определяет направления захода для атаки. Ещё на этом храме стоят мелкокалиберные зенитки, самые для нас опасные. И вылетаем мы ещё когда не стемнело окончательно, потому, что нам нужно разбомбить не здание, а штаб, когда он ещё работает, поэтому нужно успеть до конца их немецкого рабочего времени. Штаб, как и положено, ведь любое командование себя любит и заботится, очень хорошо прикрыт зенитками. Вначале думали работать минимум двумя или даже тремя парами, но после часа обсуждения на повышенных тонах, Зоя отстояла своё мнение, что лучше всего работать одной паре или тремя самолётами максимум, ведь можно успеть неожиданно выполнить только один заход, остальных встретят огнём и уйти без потерь не получится. Даже если обе или три пары постараются компактно разом появиться над целью, толку будет меньше, чем два или три самолёта отработают не толкаясь над целью. Потом решили, что работает Зоя парой и командир в одиночку, но как ни прикидывали, из-за этой колокольни троим не развернуться, либо мешают друг другу, либо надо идти второй волной, которую точно уже встретят.

В итоге мы летим с ней на пару. Ход подготовки и обсуждения мне комэск рассказала, чтобы я прониклась ответственностью, надо полагать. А ответственность действительно немаленькая. Мы с Машей должны сделать первый заход двумя бомбами по семь с половиной пудов и желательно сразу попасть, потому, что у нас нет задачи подсветить цель, Зоя идёт почти одновременно и должна положить в цель одну осколочно-фугасную двухсотку. Вот интересно, у нас две бомбы в сумме больше весят, а разрушительное действие у одной большой бомбы выше, мне сказали. Но нам дали две, потому, что шансы попасть одной из двух выше, чем одной, я же новичок, как ни крути. До самого вылета изучали с Машей схему городка, расположение улиц и нашей цели. На взлёте нам даже полосу не подсвечивали, светло ещё. Летим парой "низэнько-низэнько", над самыми верхушками деревьев, маршрут в обход всех известных постов и гарнизонов, где могут приветить огнём или засечь и передать по оповещению, обороты даже меньше средних, так что слышно нас не очень далеко, крадёмся и стараемся себя не выдать. До цели по маршруту больше двухсот километров, обратно полетим прямо, будет гораздо меньше, а пока мы должны всех обмануть и не всполошить свою цель, иначе всё напрасно, даже если точно попадём, ведь здание может быть уже пустым. После вылета зарядил мокрый снег, который налипает на очки и ещё больше ухудшает видимость, которая и так не ахти, нижняя кромка облаков всего метрах в трёхстах. Зоя жутко не любит такую сырость и очень эмоционально ругается и хочет на юг к солнцу и морю. Я её наверно понимаю, но я ведь ленинградская и мне такая сырость привычна.

Так, размечталась! Удар в педаль, это Маша напоминает, что пора поворачивать по маршруту, валюсь на крыло, выравниваюсь… Давно ли было дикостью соотнести движения рук и ног с необходимым для управления самолётом? А вот гляди ж ты! Жму, давлю, тяну, уже не думая совершенно, просто выполняю то, что нужно и действительно лечу. Закаты ещё довольно ранние, хотя день весеннего равноденствия уже миновал, то есть день уже стал длиннее ночи. Сейчас как раз время, когда на экваторе вертикальные предметы не отбрасывают тени в полдень. Как нам географ это на уроках рассказывал, ему так нравился его предмет, и он наверно очень хотел заразить нас своей страстью. Вечер набирает силу, уже вся восточная часть неба стала тёмной и серо-синей и мы в неё после выхода из атаки должны будем скрыться. До выхода на цель всего минут пять, мы набрали высоту и после поворота и выравнивания выключаем двигатели, которые и до этого не очень шумели, и есть надежда, что мы не привлекли к себе внимания ПВО противника. После того, как звук двигателя сменяется шелестом и свистом в снастях самолёта ещё успеваю несколько секунд слышать двигатель машины комэска, которая заходит на цель правее нас. В густых сумерках тёмная громада городка видна очень хорошо, и даже шпиль собора, или как там его назвать, выделяется торчащим в небо штыком. Тихо планируем на городок, высота позволяет даже набрать скорость…

Метров за четыреста до цели меня вызывает Маша и просит принять вправо, я её сначала не понимаю и пока соображала, нас уже выносит, но не на цель, а левее почти прямо на колокольню. Не смогла я правильно оценить боковой ветер и спешу вывернуть машину вправо, что в оставшиеся секунды сделать сложно, то есть на сброс выхожу в вираже, что очень не приветствуется, так как сильно снижает точность прицеливания. Но самолёт "вспухает" облегчённый на пятнадцать пудов, Маша радостно что-то кричит, при неработающем моторе её крик слышно прекрасно, машину швыряет, но мне удаётся её удержать. Десять секунд выставленного во взрывателях бомб замедления текут долго и тягостно, мы уже снизились почти до деревьев на окраине городка и пора запускать мотор…

Вместе с первыми прочихиваниями запускающегося двигателя, сзади догоняет сдвоенный грохот взрывов наших бомб. Туда сейчас смотрит Машенька, а я выравниваю самолёт и ложусь на обратный курс. Верчу головой в надежде, вдруг удастся увидеть машину Зои. Но кажется это она раньше нас увидела и сейчас поравнялась с левым крылом. Самолёт видно тенью, если бы было светлее, можно бы было что-нибудь показать жестами, а так, только покачала крыльями и пошла вперёд, включив для меня синий хвостовой огонь. Настроение замечательное, по цели отбомбились, ни одна зенитка даже ни разу не выстрелила, после взрывов была какая-то суматошная пальба, но даже не в нашу сторону. Скорее, это прозевавшие зенитчики просто показывали своё рвение и остальные это понимают, поэтому и постреляли для проформы. Попали и куда – это выяснится уже на земле, стрелки это должны были хорошо видеть. И повлиять на этот результат уже невозможно, так чего переживать, есть повод для радости. К моменту посадки уже тёмная глубокая ночь, в которой словно в какой-то сказочной мистерии вдруг в темноте появляется ниоткуда островок посадочной полосы, словно висящий в чёрной пустоте. На самом деле я знаю, что это не островок, а просто освещённая приспособленными светить вдоль ВПП фарами дальняя часть взлётки, что дальше весь аэродром, а не чёрная пустота. Но так похоже то, что видят глаза на какую-то декорацию, и что кроме этого освещённого кусочка заснеженной земли ничего нет и он, как и мы со своими самолётами, просто висит в этом НИЧТО и НИГДЕ! Очень хочется верить, что это не шизофрения…

После посадки и заруливания к нашей стоянке, где нас встречает насупленная физиономия нашего печального Матвея. Обнимаемся с Машей и шлёпаем к Баймухаметовой для доклада и совместного вояжа в штаб, где докладывать будет уже комэск. Машу распирают впечатления:

— Знаешь! Я точно видела, как одна наша бомба прямо в окно влетела, прямо в оконный проём! Представляешь?! А потом как бахнуло, и Зоя кажется тоже попала, потому, что куски дома во все стороны летели, я точно видела!.. — мы уже подошли, я докладываю Зое:

— Товарищ гвардии капитан, экипаж полученное задание выполнил. Со слов штурмана, одна из бомб даже в окно влетела. Повреждений нет, все здоровы! Разрешите получить замечания!