— Да, при такой оценке совсем нет желания в этот муравейник лезть… Только я ведь уже почти пообещала…

— Вот и нужно придумать, что тебя от этих слов освободит и комиссара не обидит…

— Например?

— Ну я же не Бог, откуда могу знать, нужно вместе думать…

Как-то вечером пару недель спустя у нас возник ещё один любопытный разговор:

— Знаешь, Мета, а я тебе наверно даже немного благодарен. Видимо судьбе был нужен ребёнок от тебя. И если с беременностью я ещё как-то могу смириться, но вот то, что меня, пусть и в твоём теле будет, извини за пикантность, иметь мужчина, для моей психики был бы уже перебор…

— То есть быть беременным мужчиной, ты считаешь более нормальным, чем жить с мужчиной?

— Ну в нашем с тобой случае говорить о нормальности вообще сложно… Но, я же тебе рассказывал про то, что в моё время появилось уж очень много своеобразных мальчиков и их кавалеров, которые у меня кроме брезгливости ничего не вызывали. А тут я сам вроде как оказываюсь в таком же положении в некотором роде… А беременность… Беременность – это один из самых естественных процессов в жизни… Знаешь, наверно большинство думающих мужчин немного завидуют женщинам в том, что они допущены к чуду рождения новой жизни. В моё время считалось, что наука шагнула в несусветные выси. Изучили ядро атома и в космос запулили консервную банку с человеками внутри. А вот даже создать всего одну живую клетку никто не сумел. Синтезировать самый примитивный зародыш какого-нибудь горошка или пшеницы, ведь вроде под микроскопом вдоль и поперёк всё разглядели и изучили, химики какую только дрянь не синтезировали, так и воссоздайте по вашей изученной модели зародыш горошка, он вроде бы простой, как верстовой столб. Но не могут и даже не пытаются. Взяли из клетки в клетку ядро перетащили и от криков, что они там чего-то клонировали оглохнуть можно. Но на деле ничего не создали, а только намухлевали, если разобраться. А любая мышка или лягушка создаёт новую жизнь без всяких аппаратов и учёных степеней. А уж про рождение нового человека я вообще молчу. Не зря наверно в православии самой почитаемой фигурой поклонения является Богородица, не католическая Мария прославленная своей девственностью, не пророк Бога, а та, что создала новую жизнь…

— Как-то не думала никогда с такой стороны. Это же так просто – мама взяла и родила ребёночка…

— А самое сложное – оно на вид всегда самое простое. Моя бывшая жена обожала всякие тортики делать, и подруги вечно друг перед другом хвастались кто вычурнее чего соорудит. И как-то возник спор у кого лучше и кто более умелый, и нефиг было меня в эту склоку втягивать, я им и сказал, что все эти торты конечно красиво. Но вот реальное мастерство они смогут показать, если просто испекут настоящий вкусный хлеб. Им очень мои слова не понравились и они даже на смех меня поднять пытались. Только потом сам видел, как жена пыталась хлеб испечь, и ничего у неё не получилось. А я бабушкины караваи из печи до сих пор помню, как она на деревянной лопате их вынимает и запах по всем окрестностям свежего хлеба. Нет, чего-то она испекла, даже есть можно, но назвать это вкусным настоящим хлебом довольно сложно, тем более, что из трёх попыток только одна давала съедобный результат. А дед мне как-то рассказывал, что самым трудным экзаменом для столяра было не сделать красивый резной буфет с десятком ящичков и в разных финтифлюшках, а простую табуретку, чтобы она не была скособочена, не скрипела, не шаталась и могла прослужить без ремонтов несколько лет, то есть от рассыхания её не вело и детали не начинали болтаться в пазах и соединениях…

— Слушай, а чего мне нужно опасаться? Ну, какие есть болезни и патологии, ну, ты понимаешь…

— Понимаю, только тебе ничего рассказывать не буду. Ещё герой Джером Джерома в своё время заметил, что при чтении медицинской энциклопедии смог обнаружить у себя все описанные болезни, кроме предродовой горячки.[15] В своё время это вообще называлось "болезнью третьего курса", тогда основные болезни и симптомы учили именно на третьем курсе, и почти все студенты у себя обнаруживали многие из изучаемых болезней. Не нужно тебе этим голову забивать. А так как я чувствую всё, что чувствуешь ты, то на всё требующее внимания успею обратить твой внимание. Договорились!?

— Хорошо, наверно ты прав. Слушай, а почему у меня нет желания есть кисленькое или солёное, да и не тошнит, слава Богу?

— А кто тебе сказал, что у тебя нет извращения вкуса?

— Но я же не плачу по солёным огурцам…

— Огурцы – это только один из вариантов, как и мел с извёсткой во второй половине беременности. А у тебя уже с месяц, как появилась страсть нюхать запах авиационного бензина, ты даже специально у самолёта встаёшь так, чтобы ветерок доносил к тебе этот запах. Неужели сама не заметила?

— Ой! И правда… А я как-то и не задумывалась почему мне хочется именно туда встать. А это правильно? А не вредно?

— Ну а что может быть сильно вредного в запахе. Вот если бы ты пить его начала литрами и ацетоном запивать, тогда да…

— Скажешь тоже, ацетоном запивать…

— Я тебе уже говорил, что кто в медицине поработал, тому в цирке не смешно. И не такие фортели случаются… Пока могу тебе вполне квалифицированно доложить, что здоровье у нас с тобой хорошее, плод развивается совершенно нормально… Летать бы я тебе не советовал, но ты ведь не передумаешь?

— Ну ты же сам знаешь…

— Знаю… Честно сказать, мне и самому интересно. Я ведь был очень далёк от самолётов, не считать же, что летал пассажиром… И чтобы снизить нежелательное влияние на плод от нервных встрясок, постарайся во время полётов сознательно вызывать у себя яркие положительные эмоции. То есть не просто осматривайся, в поисках возможной опасности, а ещё обращай внимание на красоту вокруг…

— Я постараюсь…

А чёрные брюки-галифе я пошила ещё до конца мая. У Митрича оказалась заначка из того материала, который он в свой время приготовил для меня, но я отказалась что-нибудь кроме кителя шить, вот и остался отрез на брюки. Мастер нашёлся в Сланцах, его тыловики фронтовые привезли с собой. Объяснить ему, что мне требуется оказалось совсем не сложно и он даже обрадовался, что мне не требуется, как многим подгонять в точности по фигуре и даже запас запáха в поясе он оставил. Как сказал Сосед, я теперь вышла в точности как морской пехотинец, только флажок красный сбоку на берет и не отличить. Мне самой понравилось, что получилось. Галифе без безумных парусов по бокам, просто чуть расширено на бёдрах, сверху китель свободно, который я не затягиваю ремнём, а надеваю ремень под китель. Думаю, что в такой форме даже подушку засуну, никто не заметит…

Лето началось внезапно духотой и грозами с проливными дождями. Ещё в конце мая немцы как-то резко активизировались, ходили разговоры, что Гитлер объявил на весь мир, что в летнюю кампанию этого года Рейх возьмёт реванш за прошлые поражения. В ходе почти постоянных стычек на передовой немцев оттеснили уже почти до старинного Дерпта или эстонского Тарту. Ночи стали короткими, пришли белые ночи, широта можно считать как в Ленинграде. Но нагрузка на наш полк только выросла и два вылета за сумеречную ночь по обработке передовых немецких позиций стали для нас почти нормой. А так, как нашей главной спасительницы – темноты не было, то у нас начались потери. Если за всю весну у нас было только два ранения и погиб один стрелок от зенитного огня в восстановленной третьей эскадрилье, то за июнь у нас погибли и не вернулись уже пять экипажей, вернее, один штурман остался в живых после аварийной посадки и сейчас в госпитале. Катерину из авиации списали, и в полк она не вернулась, если помните, это она с Мухиным летала на Мишке до меня.

Я словно одеревенела от накопившейся усталости и постоянного риска во время бомбардировок. Что бы мы ни придумывали и как ни извращались, но эффект внезапности над окопами удавалось обеспечить только в первые секунды. А потом с немецких позиций в нас стреляли из всего, что могло стрелять. Понятно, что немецкая пехота нас люто ненавидела и вымещала так свои страх и ненависть из всего, что могло стрелять, с каждого вылета машины возвращались с десятками пулевых пробоин в крыльях и осознанием, что в очередной раз прошли по лезвию ножа. Выполнять задачу, когда в тебя садят из десятков стволов и любой выстрел может стать фатальным, когда от этого осознания невольно сжимаются мышцы, и каждую секунду ждёшь удара пули разрывающей тело, кромсающей мягкую и беззащитную плоть, а нужно маневрировать, выискивать цели и производить бомбометания. Наверно поэтому организм и защищается как умеет таким эмоциональным одеревенением.