При всем расположении к его неиссякаемой фантазии и несомненному таланту рассказчика, вдохновляющего его самого в такие моменты до некого подобия веры в собственные разглагольствования, слушателю пришлось бы на слово поверить в такие случаи из его практики, как, например, убийство испугом, когда немилосердный губитель, зная о нежной привязанности жертвы к разведению георгин, уничтожил несчастного умышленной ложью о бесцеремонном вторжении соседских овец, вытоптавших всех обитателей его клумбы. Или не менее жестокое убийство нескончаемым смехом. Циничный наследник в том примере использовал целую серию заготовленных уморительных шуток. Жестокосердный произносил их с ледяными глазами и не позволил собственному хохоту сбить себя от намеченной цели, так и не допустив ни малейшей паузы, пока сотрясающееся, словно суфле, тучное тело его престарелого родственника окончательно не замерло в кресле под анекдот о сеттере, освоившем игру в карты, но так и не научившемся блефовать из-за виляющего хвоста. Были в его арсенале и случаи умерщвления щекоткой, вопросом, поставившим в тупик, парадоксальным афоризмом, не только разрывающим сознание, но и физически уничтожающим сам мозг, отвратительным пением и бог знает, чем еще.
Со своей вывернутой логикой в безруком ему легче всего было заподозрить карманника, а в безногом – тайного курьера. В замочной скважине он рассчитывал найти ресницы подглядывающего, но особенной его страстью был мусор. Он с упоением рылся в нем, для чего не ленился опрокидывать контейнеры. Разбросав их содержимое по мостовой и не найдя в них чего-то ожидаемого, он, рассеянно подперев подбородок рукой, тихо удалялся, оставив разбирательство с возмущенными жителями на долю дежурного констебля.
Первое время, пока эти господа лишь игрались в сыщиков в свое удовольствие, нас это до некоторой степени развлекало. В Ярде посмеивались над манерой Холмса театрально запахиваться в плащ после очередного "резюме", внезапно резко разворачиваться и быстро покидать место преступления, лихо сдвинув кепи набок. При этом старина доктор, замыкавший гордое шествие, часто оглядывался на нас с каким-то многозначительным прищуром, стараясь, вероятно, придать взгляду своих добрых и глупых глаз побольше сарказма и сожаления по поводу нашей ограниченности. Поначалу он так восхищался своим патроном, что зачастую не мог сдержаться, чтоб не пригласить нас присоединиться к его восторгам, толкая меня в бок или настойчиво стуча зонтиком по спине, если я, склонившись над трупом или сосредоточившись на каких-то деталях, пропускал мимо ушей блестящие заключения его друга. Его бесконечное и вечно невпопад "Холмс, это гениально!" нередко выводило меня из себя, пока, наконец, до доктора не стало постепенно доходить, что что-то не совсем так если не с его другом, то, как минимум, с результатами его усилий. Раз за разом доктор Уотсон убеждался в том, что, пока Холмс, к примеру, вставал на голову, чтобы определить, достаточно ли тверда в этом месте почва, и можно ли было получить характерную ссадину на макушке при вертикальном падении из кэба, само преступление тем временем вполне обыденно раскрывалось осмеянной им полицией. После этого доктор поскучнел и при всяком новом появлении этой парочки перед нашими глазами просто грустно слонялся неподалеку.
В Ярде еще продолжали смеяться, когда, начиная с июля девяносто первого года, в журнале "Стрэнд мэгаззин" стали появляться рассказы, подписанные именем некого Артура Конан Дойла, а затем вышел целый сборник – "Приключения Шерлока Холмса". Первые же номера "Стрэнда" сделались невероятно популярными, и многие из нас не удержались от того, чтобы прочесть их, и вот тогда никто в департаменте уже не знал, смеяться ли дальше или возмущаться, потому что их содержание вызывало шок. Записи Дойла неприятно поразили всех нас совершенно бесстыдным выпячиванием роли человека, лишь изредка, благодаря исключительной удаче, вносившему хоть какой-то вклад в работу по изобличению и поимке преступников. Если бы героем книги был вымышленный персонаж, все было бы воспринято нами гораздо благодушнее – что взять с домыслов фантазера, тем более, талантливо создавшего симпатичный и выразительный образ. Не исключено, что со временем это стало бы для некоторых из нас любимым чтением. Но недотепы с Бейкер-стрит и раньше пытались рекламировать свою работу, размещая крикливые объявления в газетах. Поэтому не было никаких сомнений в том, для каких целей родилось на свет это дрянное развлечение для публики, являющееся одновременно и пасквилем на полицию.
Общественное мнение, подстегнутое этим сенсационным изданием, подхватилось почти мгновенно. Скотланд-Ярд в сознании лондонского обывателя превратился в сборище забавных в лучшем случае ротозеев. Эта мысль налогоплательщикам оказалась удивительно близка. Они давно подозревали, что содержат на свои деньги ораву бездельников. Едва мы прибывали на место преступления, родственники жертвы первым делом принимались придирчиво вглядываться в наши действия и без стеснения их обсуждать. Сбор сведений, обычный опрос людей превращался в какое-то безобразное выяснение отношений и определение ими степени нашего профессионализма. Нам постоянно приводили в пример Холмса и сокрушались, что, к сожалению, похоже их дело не вызвало у него интереса, или он слишком занят другой умопомрачительной головоломкой, коль не смог появиться у них. Иногда нам объясняли чуть ли не у дверей, что специально вызвали нас, потому что не сумели застать Холмса у себя. И, поскольку полиции-то должно быть известно, как связаться с ним, нас просили не тратить попусту время и поскорее вызвать на сцену главное действующее лицо. Некоторые, благодаря рассказам, посчитали себя настолько грамотными в методике расследования, что уже и сами готовы были примерить плащ и кепи легендарного сыщика. По крайней мере, считали, что без советов с их стороны нам уж точно не обойтись. Все это сильно затрудняло проведение следственных действий и отнимало немало времени. В Ярде ломали голову над тем, кто скрывается за именем Артура К. Дойла, и некоторые из моих коллег склонялись к выводу, что это никто иной как доктор Уотсон, тем более, что повествование в рассказах всегда велось от его лица. Но я с самого начала скептически смотрел на это, потому что гораздо чаще остальных имел с ним дело и успел достаточно неплохо изучить его, чтобы иметь здесь собственное мнение. Господин, единственный выглядевший более-менее джентльменом в этой компании, еще мог бы заблуждаться по поводу так называемых талантов своего друга, но он никогда бы не опустился до вульгарных и необоснованных поношений организации, охраняющей порядок на территории Ее Величества. Кроме того, при всей безупречности поведения доктора, особенно заметной и благоприятной на фоне откровенного нахального высокомерия Холмса, и моих некоторых симпатиях в связи с этим, я имел достаточно четкое и нелестное представление о его умственных способностях.
Чтобы разгадать авторство, мне пришлось тоже ознакомиться с этой гнусной поделкой. Ее изучение я находил для себя полезным по нескольким причинам. Во-первых, в рассказах достаточно подробно и методично излагалась система Холмса, которая выглядела, должен признать, весьма эффектно и убедительно. Но при нашем общении он никогда не приводил своих доводов, никаких логических цепочек и т.п., а лишь пытался огорошить очередным "окончательным выводом". Поэтому мы не имели никакого представления о том, на чем основаны его "заключения". Почему Холмс в действительности не добился никаких успехов с помощью своего волшебного дедуктивного метода? Может, он хорош только на бумаге? Может, это чистое теоретизирование, и практические трудности разбивают все эти великолепные мыслительные конструкции? Или же никакого метода у него не было, и он работал бессистемно и потому так неудачно? Тогда зачем автор, кто бы он ни был, наделил Холмса наблюдательностью и исключительными способностями аналитического мышления? Приложить столько труда для восхваления бездарного выскочки, вместо того чтобы попытаться извлечь из этого выгоду для себя – если у автора хватило ума придумать такой метод, почему он не попытался собственноручно взяться за увлекательную, полную азарта, работу по поимке воров, убийц и прочих преступников? Ни Холмс, ни доктор Уотсон естественно не могли придумать такой метод. У них на двоих не хватило бы мозгов даже просто им воспользоваться, познакомь их кто-то с этой системой. Но, тем не менее, именно эти двое, и в особенности конечно Холмс, получали всю выгоду из сложившейся ситуации. У них появилась клиентура. Люди, начитавшись Дойла, теперь предпочитали обращаться к Великому Сыщику либо наряду с официальным заявлением в полицию, и тогда после высокомерного заявления Холмса, что они действуют по поручению своего клиента, мы работали параллельно, либо и вовсе не связываясь со Скотланд-Ярдом. В таких случаях до нас доходила лишь некоторая информация постфактум, и то далеко не всегда. Мне сейчас трудно даже представить себе, сколько дел прошло мимо нас, о которых в полиции даже никогда и не узнали.
