– Только не перепутайте, Ватсон. Чтобы не получилось, что проследили за вами. Если нас обнаружат, вся работа потеряет смысл. Заодно проверите, насколько точно Уилсон соблюдает наши инструкции.
Понимая, какое ответственное задание мне выпало, и какая огромная концентрация внимания мне потребуется, я приступил к ее выработке еще перед отходом ко сну, чтобы проснуться предельно собранным и достигнуть пика сосредоточенности именно тогда, когда приступлю, наконец, к самому заданию.
И вот в этот момент нашей хозяйке зачем-то понадобилось узнать, кто такой этот Трепов. "Причем здесь я!" – непременно вырвалось бы у меня в ответ, если б я вовремя не вспомнил, что встречал уже это имя в собственном рассказе, а значит, обязан, как вежливый автор, который неравнодушен к судьбе своего тиража, дать обстоятельный ответ одному из самых преданных своих читателей. Смущение бывает и выгодным. Все зависит от того, как его подать. Мое смущение, безусловно, относилось к невежеству миссис Хадсон. Во всяком случае, я сделал все зависящее от своего лица, чтобы она именно так и объяснила себе мою растерянность. В наше время всеобщего стремления к образованности стыдно не знать такие вещи, крайне тонко и деликатно намекнул я разинутым ртом и округлившимися глазами, а еще прибавил бровями в сторону Холмса, чтобы наша хозяйка отныне брала пример с того, кто с его кругозором никогда не позволил бы себе столь глупого вопроса. Но оказалось, что она затронула эту тему именно по просьбе моего друга. Холмс уже несколько дней ломал голову над тем, что это за странный человек, в связи с убийством которого, его, по моему мнению, вызывали в Одессу. "По мнению мистера Дойла!" – едва не воскликнул я, но снова сдержался. Пообещав миссис Хадсон, что она получит от меня все ответы в свое время, то есть, свободное от подготовительных процедур, коих она не замечает, так как ни черта в этом не смыслит, я встал из-за стола, так и не притронувшись к ужину, и, теряя с таким трудом добытую концентрацию, и взамен приобретая все более ощутимое раздражение, отправился к Холмсу.
Мой друг стоял перед зеркалом и также только с большим умением погружался в состояние глубочайшей сосредоточенности, совсем уже, как мне показалось, не обращая внимания на разительную перемену своей внешности.
– Настраиваетесь на завтрашний день? – спросил я.
– Настраиваюсь, расстраиваюсь – какая разница. В офисе Союза наверняка есть зеркало, хоть самое простенькое, и, дабы не шарахнуться от собственного отражения в присутствии Росса, мне нужно успеть привыкнуть, что эта отвратительная рыжая шерсть на голове является частью меня. Вы поужинали?
Я ответил утвердительно, подумав, что сыт по горло происходящим, и что пора уже, коль всех так одолевает любопытство, выяснить, что это за люди, места и прочие названия, кои так неприятно часто попадаются в моем произведении.
Самое ужасное состоит в том, что из-за обострившейся подозрительности я теперь во всем вижу тайные каверзы, дьявольски упрятанные подвохи. Во всем – значит, в поведении окружающих и особенно в этом чертовом рассказе. Мне все кажется, что автор наполнил текст двойным смыслом, расположив за героикой насмешки, нависшие молчаливыми, но такими красноречивыми тенями над общим фоном оптимистичного пафоса.
Я решил, что для начала было бы неплохо выяснить, куда это вызывали Холмса, чтобы подтвердить это в случае чего не просто абы как, а со знающим видом. Таким, какой появляется у человека, для которого слово "Одесса" не пустой звук, а целая кладезь воспоминаний. Одесса оказалась городом, вернее, довольно большим количеством городов с таким названием, расположенных в самых разных местах. Большинство из них – в Новом Свете, а один – в России. Это показалось мне еще более зловещим. При всем желании мы теперь не сможем ответить, куда же именно вызывали Холмса, в какую именно Одессу из такого изобилия возможных.
Гораздо больших успехов я сумел добиться при выяснении личности Трепова. Оказалось, это градоначальник столицы Российской империи. Он умер два года назад своей смертью, но за десять лет до этого на него было совершено покушение. Выходило, что дело это оказалось столь запутанным, что, спустя такой долгий срок, расследование покушения, не добившись результатов, вынуждено было признать свое бессилие, и российские власти пригласили Холмса. А поскольку Трепов за это время успел умереть (причем в самом расцвете сил – он только-только разменял девятый десяток), дело о покушении превратилось в дело об убийстве. Здесь все сходилось, и я воспрял духом, но самое неприятное ожидало меня впереди. Я выяснил, что фамилия этого политического деятеля происходит от глагола "трепать". В русском языке это довольно двусмысленное слово. В перечень его значений входит и излишняя разговорчивость, если использовать данный глагол в сочетании с существительным "язык". Молоть чепуху, нести чушь, болтать пустое – вот что вскрылось, едва только я утрудил себя чуть более внимательным прочтением! Это ли не доказательство, что мистер Дойл воспринимает весьма иронично кажущиеся на первый взгляд такими значительными успехи моего друга! И сколько еще подобных намеков на шутливый, комедийный характер его произведения можно отыскать, если только вглядеться по-настоящему!
От тяжелых дум меня оторвала миссис Хадсон, принесшая мне горячего молока на ночь. Она все еще пребывает под сильным воздействием "моего рассказа", и ей все труднее удерживать себя в прежних рамках ненавязчивого присутствия поодаль. Она напрямую поинтересовалась, когда же я на деле воплощу то, на что решился в своем произведении, и не является ли упоминание об этом доказательством моей тайной мечты.
С упавшим сердцем я спросил, что она имеет в виду.
– Ну как же, доктор! – воскликнула она. – Конечно же, вашу женитьбу!
И действительно, уже в самом начале чертова рассказа присутствует недвусмысленный намек на мое семейное положение. Я пытался прочесть это место так и эдак, надеясь убедить себя, что оно предполагает свободное толкование, но в итоге был вынужден признать, что наличие слова "женитьба" в значительной мере лишает этот намек тонкости, отчего ему не достает столь желательной мне размытости смысла. Настолько, что предположить женитьбу без жены или, что моя женитьба тем не менее подразумевает более тесную жизнь с Холмсом нежели с супругой, становится весьма затруднительно. Упомянутые "собственный дом", "безоблачное счастье", "семейные интересы" не оставляют сомнений в том, что я чувствую себя прекрасно вдали от Холмса, погруженный в пресную, лишенную опасных приключений идиллию. Это ли не издевательство?! Видите ли, я иногда захожу в гости! Когда мне нечем заняться, от скуки я притаскиваюсь к Холмсу, по сути навязывая ему свое общество. Уже за один только этот мой нелепый образ автор заслуживает крепкого тумака, только где ж его искать?
Миссис Хадсон по-прежнему здесь и, похоже, не замечает моего испортившегося настроения. Следует отдать ей должное, она все еще старается держаться скромно. Во всяком случае, она хотя бы делает вид, что рада находиться в тени (то есть там, откуда она давно вышла, устраивая мне допрос за допросом). Тень эту на нее отбрасывает псевдоним, что ей присвоил от моего имени Дойл, но она так старательно уверяет меня, что ничуть не обижается за "экономку миссис Тернер", что я впал в уныние. Если оскорбление, по ее мнению, вышло таким непростительным, станет ли она и дальше выручать меня деньгами, если вдруг мои новые творения вопреки моей воле вырвутся из под моего пера на просторы журнальной беллетристики?
Однако прочь хандра и страхи! Утром мы покинули нашу уютную квартиру и поехали на Флит-стрит, а там уже отыскали нужный адрес. Что ж, если мы имеем дело с коварными заговорщиками, следует признать, что замаскировались они весьма качественно. Попс-корт, семь оказался трехэтажным серым зданием, одним из массы неотличимых собратьев, выстроившихся вдоль улицы. Никто бы и не заподозрил, что в этом непримечательном месте скрыта ужасающая тайна самой необыкновенной организации в Лондоне. Возможно, эта тайна заключалась в содержании «Британской энциклопедии», которую никто из нас, признаться, раньше не то что толком не читал, но даже в руках не держал. Поэтому после нашего тщательного обсуждения тревожной ситуации, занявшего почти всю ночь, я на правах автора дедуктивного метода настоятельно заявил Холмсу, что ему следует не только переписывать статьи на букву "Б", до которой дошла очередь, но и читать то, что он переписывает.
