Прыгал он, как и все новички, через дверку. На втором заходе самолета подошла его очередь. С замиранием сердца шагнул в бездну. Выждав 5 секунд, рванул вытяжное кольцо. Встряхнуло. Открыл глаза и увидел над собой потрескивавший под напором воздуха купол. Чувство радости переросло в необыкновенный восторг. «Годен я. Го-де-н! У-рр-а!» — во всю силу кричал, не стесняясь, Павел Петров.

Снижаясь, проделал все, чему научился из разговоров с опытными парашютистами, но на ногах не устоял — повалился на бок. Вставать не торопился, радость еще не прошла. «Здоров я, годен!» — думал Павел.

По прибытии к месту, где складывались парашюты, доложил командиру роты:

— Товарищ лейтенант! Красноармеец Петров выполнил первый прыжок. Материальная часть работала отлично!

Лейтенант Полозков всякое видел в жизни, но, узнав «негодника» Петрова, оторопело смотрел, как казалось тому, куда-то в пустоту и даже не приложил руку к головному убору. «Как же так, — думал ротный, — Петров в команде обслуживания, а прыжки совершает моя рота? Кто надел на него парашют? Кто вписал в списки?» Факт оставался фактом: Петров, признанный негодным в десантники, совершил прыжок.

Илья Полозков, разумеется, учинил Петрову допрос, и всем виновным в нарушении порядка влетело по первое число, но для Петрова главное было позади: он стал парашютистом.

В тот же день Павел пришел в бригадную санчасть и рассказал военврачу 3 ранга Виктору Рыбакову, что самовольно совершил парашютный прыжок и этим доказал об ошибочном заключении медицинской комиссии.

Начальник санитарной службы бригады начал отчитывать Павла. На его голос вышла жена. Не дав договорить мужу, заключила:

— У тебя же мог быть разрыв сердца.

— Придется его заново обследовать, — решил начмед бригады. — Подготовьте его на комиссию.

Петрова снова освидетельствовали и признали годным к службе в парашютных войсках. Так он стал незапланированным в бригаде десантником и известным для всех смельчаком. После этого случая особо благожелательно к нему относились начальник парашютной подготовки бригады Василий Веселов и комиссар бригады старший политрук Башашин. Хотел заполучить его для работы в штабе и начальник отделения кадров бригады капитан Бабинцев. И он этого добился. Павел стал завделопроизводством штаба бригады, а вскоре, не без рекомендации комиссара, и секретарем комсомольской организации. На его петлицах появились по три треугольника. Перед Павлом открылась дорога службы в воздушно-десантных войсках. Накануне Первомайской демонстрации он принял военную присягу.

В Смоленск десантники 47-й АБОН прибыли на полуторках. В отличие от других участников парада они были одеты в темно-синие комбинезоны и летные шлемы.

Ожидали команду для принятия военной присяги. Незадолго до парада из репродукторов донеслось:

— Приготовиться для приведении красноармейцев к военной присяге.

Через минуту-другую тот же голос, усиленный мощными громкоговорителями, начал ее первые слова:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…

И площадь в тысячи голосов повторила:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…

— Вступая в ряды Красной Армии, — неслось из динамиков…

Площадь дружно ответила. И так до конца текста присяги, которая в виде памятки была напечатана в Книжке красноармейца[13].

Преисполненные гордостью за Красную Армию — защитницу Страны Советов, молодые десантники принимали клятву на верность Родине и Советскому правительству. Затем состоялись военный парад и демонстрация трудящихся Смоленска.

Показалась колонна десантников. Улыбками и взмахами рук провожали трибуны парашютистов. Гордые за свой род войск, воздушные бойцы старались особенно. Четкий шаг, единый взмах рук и высоко поднятые подбородки отличали их от парадных колонн других войск.

На всю жизнь запомнил Павел Петров день принятия присяги и участия в первом военном параде.

В 1937 году разведотряды в батальонах заменили стрелково-парашютными ротами, а разведвзводы и взводы 45-миллиметровых орудий в отрядах стали отдельными.

Боевая и политическая подготовка набирала темпы. В учебном городке появилась парашютная вышка.

В роте, где старшиной был Петр Терещенко, служил и его брат Игнат. «Раз братья, пусть служат вместе», — решили в штабе. Но братья о своих родственных отношениях обычно не говорили. Во время очередного учебного прыжка старшина Терещенко подозвал Игната Терещенко, предложил:

— Возьми на всякий случай мой нож.

— Зачем?

— Всякое бывает, может, потребуется. Сегодня ты прыгаешь с турели. Это — сложный прыжок.

— Не выдумывай, — ответил Игнат, а нож все-таки взял.

И надо же случиться такому: под конец прыжков послышались голоса:

— Смотрите! На хвосте парашютист!

Аэродром замер. У всех одна мысль: «Что случится с десантником при посадке самолета?»

Бомбардировщик уже над Починком. Полигон для приземления остался позади. Самолет с ношей на хвосте уходил на второй круг. Вот он снова вышел на уровень полигона, и аэродром ахнул:

— Отцепился! Отцепился!

Человек летел вниз.

Наконец над ним раскрылся купол.

— Ура! У-рр-а! — выкрикивали десантники.

Вскоре все выяснилось: за хвост самолета зацепился Игнат Терещенко. Но он проявил находчивость, обрезал стропы основного купола, воспользовался запасным.

Под конец прыжков братья встретились:

— Ну что, Игнат, помог тебе нож?

— Как видишь. Спасибо, Петя!

— Перетрусил? Наверное, больше не будешь прыгать?

— Как это не буду? Буду!

Игнат посмотрел на брата, на его треугольники в петлицах и приложил руку к головному убору.

— Разрешите идти, товарищ старшина? — спросил как ни в чем не бывало Игнат.

— Идите, — тоже официально ответил Петр.

И так всегда. Между братьями установились строго официальные отношения. И это естественно: Петр — начальник, которому подчинялась вся рота, а Игнат — красноармеец.

Казармы еще отдавали сыростью, но подразделения и штабы уже обживали военный городок. Четыре трехэтажные казармы, столовая, Дом Красной Армии, пять трехэтажных домов для комсостава, кирпичные склады, а рядом — большой летний лагерь, — все это называлось теперь военным городком Боровское. Слово «Боровское» передавалось в разговорах, вписывалось в пропуска, даже в удостоверения для проверки караула. А парашютная вышка особо подчеркивала жизнь воинов городка.

Зашумела ветрами осень. Прибыло новое пополнение. Убывали в запас отслужившие срок красноармейцы и младшие командиры. На их счету, как правило, значилось 20–25 парашютных прыжков. Но какие это прыжки? Из кабины Гроховского! Со всех точек ТБ-3! С личным и групповым оружием!

В августе 1936 года на совещании комбриг представил прибывшего на должность начальника отделения тыла штаба бригады капитана Александра Казанкина.

Когда Ф. Ф. Кармалюк назвал его, поднялся невысокий смуглолицый командир с малиновыми петлицами.

— Прошу вас, товарищ капитан, кратенько рассказать о себе, — предложил комбриг.

И Казанкин начал:

— Родился пятнадцатого апреля тысяча девятисотого года в Буинске Татарской АССР, в семье портного. По национальности татарин. После окончания церковно-приходской школы начал работать по найму портным. И так до девятьсот девятнадцатого года, до призыва в ряды Красной Армии.

Разглядывая худощавую фигуру нового начальника отделения тыла, командиры обратили внимание на его жесткое, в оспинах лицо, лысеющую голову.

— Далее служил в третьем Приволжском полку в Чистополе, — продолжал Казанкин. — В двадцатом году учился на командных курсах, затем служил рядовым в пятом и девятом Туркестанских стрелковых полках на должности начальника хозяйственной команды. Участвовал в борьбе с басмачами в районах Шихризябс, Бойсун, Гузары и Душанбе. После демобилизации с марта двадцать третьего года работал статистом в Буинском райисполкоме.