— Что за черт? Что за черт?

— Дело-то дрянь, — заявила Рюэ, окидывая взглядом несколько автомобилей в таком же состоянии: прижавшиеся к бордюру, мигающие фарами, с вопящей противоугонкой.

— Дело темное, — высказал свое мнение Тарен, провожая взглядом автомобиль, который только что совершенно спокойно проехал мимо без всяких неполадок.

— У меня тоже пропала сеть, — сообщил Штеллен, демонстрируя всем экран смартфона. Причем на втором, служебном смартфоне та же ситуация.

— Мой работает, — ответил Тарен, показав свой смартфон, который, судя по индикации, находился на устойчивой связи со станцией провайдера.

— Сейчас разберемся… — пробурчала Рюэ, и вытащила из карманов куртки сразу четыре разных гаджета. Между тем, мимо нормально проехали еще несколько автомобилей.

Она разбиралась около пяти минут и объявила результат:

— Упало больше половины сетевых провайдеров, и почти все сетевые СМИ. Новостные агрегаторы залиты трэшем про Третью Мировую войну с клипами атомных грибов.

— Массированная хакерская атака? — предположил Штеллен.

— Тогда это атака-чемпион, — сказала стажер-эксперт, — как два года назад в Китае.

— А мне, — произнес Тарен, — не нравится зарево на востоке, рановато для утренней зари.

— Да… — Штеллен кивнул и привычно определил азимут на тусклое зарево с помощью армейских наручных часов, — что-то горит немного южнее Люксембург-Сити.

— Вот и мне так кажется. Давайте пройдемся назад до полицейского дорожного пункта, который мы проехали. Это меньше километра.

Километр быстрым шагом — 10 минут. Они добрались до павильона — опорного пункта бельгийской дорожной полиции (последнего перед границей Люксембурга). Персонал опорного пункта, похоже, в полном составе находился на улице: полисмены глазели на зарево над восточным горизонтом. И тут опергруппа RCR допустила психологическую оплошность, предъявив свои служебные ID. Реакция оказалась неожиданной: полисмены, увидев эти ID, сразу послали гостей в… В общем, метафорически очень далеко и лексически очень грубо. Лишь благодаря профессионализму Штеллена и Тарена и обаянию Рюэ удалось хоть немного поговорить в информативном ключе. Итак: Во-первых, полисмены были абсолютно уверены, что в случившемся дерьме виноваты спецслужбы, прежде всего — INTCEN (в структуру которой входит RCR). Во-вторых (почему они виноваты), какого хрена было провоцировать зоофилов? Кому мешало, что они трахают улиток? Так нет ведь: надо было наехать и довести до этого. Во-третьих (о природе случившегося дерьма), сейчас горят два крупных дата-центра в Гаспериче, на южной окраине Люксембург-Сити: EDH и EBRC. По слухам, горят еще несколько дата-центров: в Амстердаме, Страсбурге, Франкфурте, Цюрихе, Базеле и на берегах Ла-Манша — и на французском, и на британском. Там же горит дата-станция трансокеанского оптоволоконного кабеля. Или может, станция горит южнее. В любом случае, дерьма столько, будто метагалактическая жопа насрала. Никто пока не сказал, сколько петабайт данных утеряно, но упали банковские серверы, упали диспетчерские службы аэропортов и морских портов, упала наземная трассировка грузоперевозок. Но страшнее всего то, что поджог дата-центров проведен чем-то радиоактивным, поэтому здания пришлось эвакуировать. Надежды восстановить работу в ближайшее время нет вообще. И все это из-за долбанных спецслужб, так что катитесь в… (Далее полисмены снова назвали метафорический адрес).

Опергруппе RCR оставалось только катиться… Точнее, идти пешком, поскольку было просто не на чем катиться. Впрочем — благодаря наблюдательности Тарена — был шанс решить проблему. Пока такси ехало, он видел дорожный магазин-«24 часа» с прокатом и продажей туристических велосипедов. Предстояло топать три километра — ну и ладно. Дорога была пуста: кто мог — проехал. Остались лишь заглохшие машины у бордюров. Водители и пассажиры растеряно торчали рядом, не зная, что делать. Некоторые даже окликали деловито идущих трех персонажей, надеясь получить какую-нибудь помощь. Тщетно. Сейчас опергруппа RCR не могла помочь никому из них. Они и сами пока не представляли, что делать дальше. Пока была высказана лишь идея, чего не делать.

— 300 километров до Карлсруэ на велосипедах мы не поедем, — твердо сказал Штеллен.

— Мы можем проехать 60 километров до Тьонвиля, — предложила Рюэ.

— Гм… — Тарен помахал руками на ходу, — Тьонвиль. 40-тысячный городок, где всем скучно кроме туристов. И что мы будем там делать, потратив два часа на дорогу?

— Там, — сказала стажер-эксперт, — мы зайдем к Юхану и одолжим его пикап. Это старая японская тачка без дурных сетевых вставок.

— Гм… А ты не хочешь сначала позвонить ему?

Жаки Рюэ кивнула и уточнила:

— Позвоню, когда мы добудем велосипеды.

— Ладно, давайте-ка прибавим шагу, — сказал майор-комиссар и сделал это.

— Давайте, — согласилась она, и тоже ускорилась.

— И давайте обсудим ситуацию, — произнес Штеллен, тоже перейдя на быстрый шаг.

— Ситуацию? — Рюэ фыркнула. — Это не ситуация, это метагалактическая жопа, как нам лейтенант полиции заявил.

— Конкретнее? — спросил полковник.

— Конкретнее: ты помнишь, чем угрожал фантомный улиткофил Руди?

— Помню. Дословно: «я сотру Четвертый рейх из памяти человечества».

— Вот, — продолжила Рюэ. — Практически так и сделано. Я, разумеется, против грубого и циничного именования Евросоюза «Четвертым рейхом»…

— Жаки, мы поняли, что ты против именования. А что по существу?

— По существу, если тот лейтенант не ошибся про разрушения дата-центров, то Европа действительно стерта из памяти человечества в социально-техническом смысле. Такой объем информации о людях, имуществе и корпорациях невозможно восстановить. На цифровом отражении мира, которое только и имеет значение для нынешней культуры, Европа похожа на труп, эксгумированный из брюха акулы через год после съедения.

— Но… — не очень уверенно произнес майор-комиссар, — остались какие-то архивы на бумажных носителях.

— Ну конечно! — откликнулась она. — В библиотеках и нотариальных конторах что-то из прошлого века. Еще в музеях, рядом с вавилонскими клинописными табличками или средневековыми пергаментами. Чертовски актуально для сегодняшней экономики. Но, впрочем, я не уверена про библиотеки и нотариальные конторы. Там все оцифровано в прошлом десятилетии, и бумага утилизирована. На дворе эра цифровой бюрократия, а жизненный принцип бюрократии — загружать общество максимумом информационного мусора. В прошлом веке мусор исчислялся мегабайтами, сейчас — петабайтами. Проще говоря, бюрократического мусора стало в миллиард раз больше, чем 100 лет назад. И разумеется, каждый долбаный байт мусора считается очень важным для общества.

Майор-комиссар снова помахал руками на ходу.

— Погоди, Жаки! Ты хочешь сказать, что эта прорва петабайт безвозвратно пропала?

— Нет, Поль. Я думаю, пропала примерно четверть, в общем, меньше, чем половина.

— Это, — заметил полковник, — даже хуже, чем если бы пропало все.

— Так и есть, — откликнулась она.

Остаток пути они прошагали в быстром темпе и вышли на парковку с типовым ярко освещенным павильоном магазина-24. На парковке стояла одинокая малолитражка и жалобно гудела, мигая фарами. По самому павильону уныло слонялся единственный сотрудник — мальчишка чуть старше двадцати лет.

— Простите, пожалуйста, но у нас ничего не функционирует, — сообщил он, когда трое посетителей вошли через автоматически открывшиеся стеклянные двери.

— Сраный цифровой мир, — ехидно прокомментировала Рюэ. — Без подключения к сети нельзя купить даже бутылку воды.

— Воду всю скупили еще до полуночи, — сообщил сотрудник. — Еще консервы, сахар и спагетти. Еще мыло. В общем, все, что для апокалипсиса нужно.

— А ты самый смелый и не испугался апокалипсиса? — предположил Тарен.

— Не то что я смелый, но мне предложили тройную ставку за эту ночную смену. Вот я и подумал: может, ничего не случится. Но — на всякий случай — я запасся чернобыльскими таблетками с йодом от радиации. Как апокалипсис начался, я сразу принял две штуки.