—  Ой, — отвлеклась от горшков, — к твоему дому простые дороги не ведут... я и забыла.

—  Ведут, отчего же не ведут, да только спрятаны они. На всякий случай... Худо будет, если найтмара на тайной тропе потеряем. Не надежное это место для таких существ, как он. Голубушка, не переживай, конюхи мои — ребята опытные, справятся. Не за такими ходили.

—  Кто твои? Конюхи? — брови поползли вверх от удивления. — Когда это ты прислужниками обзавелся?

—  Было время, обзавелся, — отмахнулся Кощей. — Выйдем на рассвете, до полудня по тракту прогуляемся, а там свернем в лес к тропе, и все — считай дома.

—  Тогда бы и нас перенес.

—  Одно дело — вещи и скотина, а другое — мы с тобой. Дурная это примета — домой возвращаться без дорожной пыли на сапогах.

—  Готово, — отряхнув руки, с гордостью заключила я, — все собрали.

—  Горшки ты тоже с собой возьмешь? — в раскрытом окне показался любопытный пяточек Досады.

—  Возьму, конечно. У домовухи даже ложки с секретом, а горшки и подавно, — наклонившись к подоконнику, прошептала я. — Чего в окна заглядываешь, заходи уже.

Пока я накрывала на стол, Кощей один за другим отправил сундуки к себе во дворец. Подруга только ахать успевала. Уж больно ей по нраву пришлись заклинания колдуна. Вроде ничего сложного, а на такое расстояние вещи закинуть можно.

Малуша и Немир пожаловали как раз к пирогу с налимом. Староста гордо водрузил на стол бутылку медовухи собственного приготовления. Напиток и правда удался на славу — не зря гордился. Малуша с Досадой наперебой рассказывали Кощею байки о жизни в Глухомани. Жених заливисто хохотал и требовал продолжения. Хорошо сидели, с добром и теплыми воспоминаниями.

—  Свадьбу то когда играть собрались? — Немир утер рукавом бороду после ложки заячьих почек.

—  С житьем-бытьем разберемся и сразу за свадебку. Да, голубушка? — Кощей вопросительно покосился на меня.

—  Можно, — улыбнулась, заметив хмельную искорку в его глазах.

—  Нас позвать не забудете? — Чертовка стряхнула крошки с белого меха на груди. — Правда, как добраться до вас один леший знает.

—  И он не знает. — хихикнул колдун. — Не переживайте: проводим, встретим и разместим. Как положено.

Уже заполночь гости собрались расходиться. Оставляя в Глухомани боль прошлого, оставляла и доброе. Близких людей, товарищей. По ним сердце тосковать будет. По уютной избе Малуши, за версту пахнущей чудесными пирогами. По подруге Досаде, по вечерним посиделкам. И по Немиру скучать буду. Отцом названным мне стал за годы жизни в селе.

Глухомань — место волшебное. Приходят сюда люди с душой раненой и исцеление получают. Счастье да покой найдутся для каждого, кому требуется.

Дорожная пыль липла к сапогам. Первый день осени встретил прохладным рассветом. Не пожалела, что с вечера приготовила в дорогу одежду потеплее. Кафтан на меху смело встречал утренний ветер, сохраняя тепло. Косу спрятала под цветастый платок — подарок Малуши. Сосновый бор уютно шуршал по обочинам дороги. Мы шли не спеша, взявшись за руки. Наверное, именно так люди и должны идти в новую жизнь: твердым шагом, с чистым сердцем и распахнутой душой.

—  Тебе не холодно? — от взгляда на тонкую рубаху Кощея и накинутый на плечи плащ я поежилась.

—  Нет, — улыбнулся колдун, — кровь давно застыла в жилах. Мне не может быть ни холодно, ни жарко, но за заботу спасибо.

—  Ты бессмертный потому что уже мертв, да?

—  В каком-то смысле да. Это давняя история.

—  Расскажешь? — В сердце заиграли искры любопытства.— О будущем муже ничего не знаю почти.

—  А чего знать-то? — пожал плечами колдун. — Ты главное помни — дороже тебя никого нет.

—  Расскажи, — протянула я, дергая жениха за рукав.

—  Ох, голубушка, бередишь старые раны. Ладно, слушай. — Кощей, поджав губы, вздохнул. — Давно, когда я был на тысячу лет моложе, звали меня Кощеем вполне себе смертным. Двадцать лет от роду было мне, когда отец отправился в Навь, оставив трон царский.

—  Царем, значит, стал?

—  Ну да, — кивнул Кощей, отгоняя от меня приставучую осу, — только молодость глупа и беззаботна. Царство наше больше на города нынешние похоже. В ту пору вся Рускала из таких складывалась. Колдовскому делу меня с детства учил отец. Что скрывать — наука давалась легко, даже сложное на раз-два получалось. Навел морок, спрятал царство от глаз врагов — и получил неплохое такое преимущество. Сам в походы военные ходил, а ко мне никто пожаловать не мог.

—  Это какая же силища у тебя колдовская...

—  Той силищи я тогда не сознавал. По Рускале мало колдунов было, не с кем сравнить. Меньше чем за год всех разорил: мой край процветал, остальные еле концы с концами сводили. Скучно. Тогда царей обязал платить дань, сам слово дал — набеги прекратить. Чтобы им не затратно, а мне нескучно, плату брал молодыми девками: раз в три года по одной девице с каждого царства.

—  Боюсь спросить, что ты с ними делал.

—  Одну девицу в хоромах оставлял, остальных в свое царство жить отправлял. Никто не жаловался.

—  Бабник.

—  Был, — смущенно отвел глаза колдун, — цену настоящим чувствам не ведал. Да и девки, которые со мной оставались, потом или среди прислужников моих мужей себе находили или просились на волю. Отпускал. Ни одна из них мне люба не была, а я им. И ни злато, ни серебро рядом удержать не могли. Время шло, молодость переходила в зрелость, и когда мне стукнуло тридцать пять, задумался о женитьбе. Решил — женюсь на той, что в следующий раз со мной в хоромах останется. Не захочет — силой заставлю.

—  И правда глуп был, — остановилась у широкого камня на обочине. — Давай передохнем, но ты рассказывай, рассказывай. Дюже какая история интересная.

—  Следующая дань стала особенной. Была среди прочих девица, от которой сердце замерло на мгновение, а потом загрохотало и уняться не смогло.

—  Вот как, — к горлу подкатил комок обиды, — люба, значит, тебе оказалась девица.

—  Оказалась. А я ей не люб. И так она мне в душу запала, что силой не смог ее женой сделать. Сердце разрывалось, когда она из дворца уходила. Такая счастливая была, — во взгляде Кощея мелькнула настоящая боль. — Домой отправил, от себя подальше. Маялся тоской — не вымолвить. Тогда от всей души в голос пожелал, чтобы сердце в груди биться перестало. Боль эту проклятую не чувствовать больше. Сердце остановилось, а душа разрываться не перестала. Десятки лет сложились в сотни, сотни близились к тысяче, а я все по белу свету ходил. Время смягчило боль, но вкус к жизни потерял. В конце концов, триста лет назад нагнал на царство сон, а сам в затворники ушел.

—  И что же... люди там триста лет спят? — по рукам поползли мурашки.

—  Спят. — Кощей пристально посмотрел мне в глаза. — Нет. голубушка моя, пока такого человека, что с царством Кощеевым управиться.

Путь продолжили молча. Права Малуша — не знаю толком за кого замуж собралась. Да будь как доля перстом укажет. Сомнения меня к добру еще не приводили.

К полудню солнце разошлось, распарилось, согревая околевшие за холодную ночь верхушки сосен. Расстегнув кафтан, стянула с головы платок. Ноги начинали ныть. С непривычки бодрым шагом топать по тракту несколько десятков верст — сомнительное удовольствие. Кощей заметил мои мучения и подбадривал, мол, скоро уже к тропке выйдем.

Скоро не случилось. Оставив пыльный тракт за спиной, мы с женихом долго топтали сосновые иголки в поисках тропы. Нам навстречу она явно не спешила. Я плюнула на эту затею и устроилась на поваленном стволе отдохнуть. Пока Кощей в очередной раз обходил вековые деревья, внимательно всматриваясь под ноги, от скуки начала считать грибы. Подосиновиков народилась целая поляна. Сейчас бы лукошко и побродить по лесу.

—  Ну, голуба, не повезет нам сегодня, — заключил Бессмертный, задумчиво оглядывая истоптанную землю.

—  Вечер скоро. Надо бы на ночлег собираться.

—  Тут недалече есть селенье — десяток домишек. Попросимся на ночь.