—  Подлиза, — буркнула Несмеяна. — Добыл перстенек волшебный и убег невесть куда. — жаловалась мне девица. — Откуда знать, может, по бабам шастал? Пока я тут горем убитая по отцу слезы лью.

—  Какие бабы?! — возмущался аспид. — Я же хотел разузнать все, чтобы решить, как дальше быть. А там, вон, Василиса... Кощея грохнули...

—  Как?! — охнула девица, сложив руки на груди. — Он же бессмертный...

***

Ужин затянулся, как и мой рассказ. С голоду я приговорила три тарелки каши, в красках расписывая свои злоключения. Друзья только задумчиво молчали, лишь иногда переглядываясь.

—  Горю твоему помочь можно, — дослушав, заключил аспид. — По земле дорогу в Кузняград отыскать непросто, а с неба — раз плюнуть. Перстень оттуда, — Потап погладил рыжий камень на пальце.

—  Так и есть. — подхватила Несмеяна, — а что с Яром делать? Как его в Навь доставить? Если этот мерзавец умудрился Кощея со свету сжить, то и представить страшно, что с нами сотворить может.

—  Сначала башмачки для Смерти справить надобно. — обрадовавшись первым за долгое время хорошим новостям, я подскочила из-за стола. — А дальше будем думать.

—  И то верно, — согласился Потап. —Дело говоришь, цаца.

—  Времени маловато, — вспомнив про срок, что обозначила смерть, я поникла.

—  Ничего, — подбодрила царевна, — три головы, глядишь, сообразят. Если мы ирода этого в Навь отправим, освободится Рускала от его гнета.

—  Царицей станешь, — конопатые щеки аспида расплылись в довольной улыбке.

—  Поживем — увидим, — угрюмо отмахнулась девица. — Давайте-ка спать собираться. На рассвете понесешь нас в Кузняград, Потап.

Аспид пытался возразить любимой — мол, нечего жизнь будущей государыни опасности подвергать, просил дома остаться, да только царица будущая на дубину глянула — все просьбы вмиг оставил.

Для меня соорудили постель из шкур — вышло очень мягко, а главное — тепло. Укрывшись с головой, оставила нос снаружи и, наконец, начала по-настоящему согреваться. Сытый желудок и неимоверная усталость сделали свое дело — сон пришел быстро. Мягко касаясь головы, он лечил меня от душной боли, что ни на миг не покидала после смерти любимого.

***

Босыми ногами ступала по выжженной горячей траве. Остатки сухих стеблей с хрустом ломались, больно впиваясь в ступни. Засушенному полю, казалось, не было конца и края. Высоченное небо над головой, непривычно бледно-желтого цвета, испускало невозможно сильный жар. Будь я не во сне — сгорела бы, одним махом в головешку превратилась.

Мне чудились голоса людей, шум городских улиц. Готова поклясться, что кони цокали подковами совсем рядом, но глаза видели только пустошь. Вздрогнула от крика петуха и замерла. Нет здесь птицы — ни дикой, ни домашней. Ничего тут нет, кроме неба и земли. Стало жутко.

Продолжая путь, не знала толком, куда и зачем иду — ноги сами ступали. Звонким потоком в уши устремилось пение, сменив людской гам. Слов не смогла разобрать, но мотив мучил сердце. Так трогательно песня лилась, так складно голос молодецкий заходился в напеве. Слезы не успевали скатиться с ресниц, от жары высыхали прямо в глазах.

Резкий поток теплого воздуха толкнул в спину, распущенные волосы застелили лицо. Чуть не упав, расставила руки в стороны, удерживая равновесие. Нежданный рывок ветра унес прекрасное пение, оставив слуху глухую тишину.

Убрав налипшие на лицо волосы, углядела молодецкий силуэт впереди: мужчина сидел спиной ко мне прямо на земле, по иноземному скрестив ноги, он неспешно перебирал сверкавшие серебром нити.

—  Кощей! — мой крик вышел из горла слабым шепотом.

Тяжело дыша от волнения, спешила к любимому. Ноги заплетались, я падала. Поднимаясь, чертыхалась про себя и снова резала густой жаркий воздух шагами.

—  Присядь, — ровным голосом безо всякой радости предложил колдун, когда я добралась. Он не отрывал глаз от серебрящихся ниток. Пальцы суженого ловко отделяли одну от другой. Кощей перекладывал, сматывал, перевязывал — завораживающее занятие. Застыв идолом, не решалась сесть. — Присядь же, — повторил жених.

Опустившись на землю рядом с Кощеем, я кожей почувствовала мертвый холод, исходивший от него. Он стал другим. Нет, выглядел любимый по-прежнему — крепкая фигура, те же широкие плечи, серьезный взгляд медово-карих глаз... но что-то неуловимо изменилось. Появилась пугающая легкость в движениях рук

—  не может такой у человека быть. Слова слетали с узких губ, что порхали. Обычно резкий, отчетливый говор Кощея теперь казался птичьей трелью.

—  У меня есть три сна, как у любого покойника, в которых могу явиться к близким, — колдун не прекращал заниматься нитями. — Долго размышлял, стоит ли встречаться с тобой, Василиса... — любимый замолчал.

—  Прости меня. Прости, прости, Кощей!

—  Не надо, — на мгновение он замер, будто борясь с нахлынувшей тоской. — Наша встреча не для того. Смерть сказала, что ты снова заключила с ней уговор.

—Да, я верну тебя в Явь. Слышишь?! — в сердцах я ухватила жениха за запястье.

—  Не о том думай, — Кощей мягко освободил руку. — Мне уже все равно где быть, но если ты приведешь сюда Яра, это многое может исправить.

—  Обязательно приведу, чего бы ни стоило!

—  Слушай внимательно, Василиса Дивляновна — один сон я потратил, чтобы явиться Соловью. Отправил его в царство мое предупредить обо всем Ягу — филинов ее, похоже, Яр извел. Пусть готовятся к войне, ты можешь не успеть. Надеюсь, разбойник мои указания верно уяснил и исполнит точно. Второй сон сейчас использую, а третий для кота Баюна припас. Отправлю его тебе навстречу, пусть поможет Яра усыпить. Иначе не доставить погань эту в Навь. Долгими чары кота не будут — придется спешить. Все поняла?

-Да.

Меня, как из ушата окатило. На что надеялась? Не станет Кощей со мной лобызаний сердечных устраивать. Стоит принять — если сдюжим и вытащим колдуна на сеет белый, мне больше на его любовь рассчитывать не придется. Долг его как царя-батюшки царство защитить, уберечь народ от гнета самозванца любым способом. Для того наша встреча, а не для речей ласковых.

—  Ты себя не казни, — вдруг коснулся края моих мыслей любимый, — моей вины в беде тоже хватает. Может, больше даже, чем твоей. Должен был догадаться — знает Яр, что мы по Рускале расхаживаем, но потерял нюх, осторожность оставил. За то и поплатился. А теперь ступай, Василиса, той же дорогой, что пришла. По пути пробудишься.

—  Кощей, — я осторожно заглянула в его глаза, — ни слова правды тебе в темницах не сказала. Яр обманул меня. Говорил — если с ним останусь, от тебя отрекусь, оставит трон Рускальский.

—  Коли не было бы искры к нему в твоем сердце и веры словам его не случилось бы.

—  Как же теперь тебя воротить?

—  Зачем?

—  Нет без тебя жизни.

Поднявшись, я зашагала прочь от милого. Кончились слова, только выть осталось. Прибавляя шагу, жмурилась в надежде скорее проснуться. Чудилось, чувствовала спиной его взгляд — мурашками по коже. Свидимся или нет — не знала, но надежды не оставляли ноющее сердце. И это, пожалуй, самое горькое.

Проснувшись, обнаружила Несмеяну за шитьем. Царевна, похоже, ночь не спала — справляла из своей одежи для меня дорожный наряд. Отправляться в путь холодной осенью в рваной рубахе — так себе затея. Девице пришлось неслабо потрудиться, чтобы ушить свои вещи до моего размера — Несмеяна у нас баба в теле. Как говорит Потап: «Дана такие прянички подивиться — уже сладенько».