Ночной морозец на самом верху смотрильной башни щипал за щеки посильнее, чем внизу. Мне понадобилась добрая дюжина минут, чтобы оторвать взгляд от плавного танца снежинок. Ни дуновения ветра, ни крика птицы

—  ничего. Только бескрайнее ночное небо, тонкая пелена снегопада и гаснувшие огоньки города. Царство Кощея погружалось в сон — тихий и безмятежный, но мне не уснуть, пока любимый не вернется. А как вернется — о сне и не вспомним...

Вот ведь как выходит — обретя великую силу, направить бы ее в нужное русло, да шиш с маслом. Колдовство загоняет в душу пустоту, пожирающую все, что годами там копилось: любимых, друзей, привычный уклад, самого себя. Наверное, оттого и не решилась его прочесть. Боялась пустоты, остаться в одиночестве, а Ярка не испугался. Мурашки прокатились по телу. С этой стороны я никогда не смотрела на поступок друга. Ненавидела за предательство, обижалась на злые слова, хотела убить... но ни разу не задумалась — как далось ему такое решение?

В моем сердце больше не осталось места для Яра, но шрамами застыло его имя. Пусть Кощей простит но эта память останется со мной до конца дней.

—  Матушка Василиса, — Тишка выдернул из тяжелых мыслей, — царь-батюшка велел тебе в подвалы спускаться.

—  Уже дома? — не оборачиваясь к писарю, я сжимала холодные перила смотрильни. — Проглядела, задумалась, видать.

—  Может, перед тем чего попросить изволишь? — уловив в моем голосе нежелание покидать башню, предложил молодец.

—  Чего тут попросить? — повернулась к нему с грустной улыбкой. — Разве подскажешь, как проклятье с Яра скинуть? О том все мысли сейчас.

—  Не ведаю, царица-матушка, куда мне до таких тайн. Одно скажу точно — любое зло добром победить можно. Коли сыщешь силы отбросить мысли лихие — сердце вмиг верный ответ подскажет.

***

Подвалы наших хором нечета Гороховым темницам. Просторный коридор, комнаты для узников — можно добрый кабак разместить. Жениху моему свойственно с размахом к жизни подходить, видимо, в отца, который терема строил и подвалы вместе с ними.

—  А, это ты там шлепаешь, — высунув крючковатый нос из комнаты в конце коридора, Яга поманила пальцем.

Залитое светом факелов помещение с земляными стенами пахло сильным колдовством. Видать, добро ведьма постаралась, чтобы полоненный самозванец чего лихого не выкинул. Да только при всем желании Яр сейчас ничего сделать не смог бы. Свернувшись калачиком на полу у стенки, он мирно посапывал под недобрыми взорами Кощея и Баюна.

—  Нашли тебя! — присев на колени, я потянулась к пушистому.

—  Не забыла про сметану и печку? — безо всяких приветствий, кот напомнил про обещания.

—  Не забыла, — я запустила пальцы в мягкий загривок Баюна.

—  Они ж меня в мешок и на сосну подвесили, — с жалостливым взглядом сетовал кот, — чтобы сказок не слышать. Додумались же!

—  Опосля плакаться будешь, — подбоченилась ведьма. — Думайте, как проклятье извести. Я весь день голову ломала, так ничего и не придумала. Кощей, может ты чего сообразил?

—  В голове ветер играет, — любимый подошел и крепко обнял меня, словно мы тут не для дела собрались.

—  Не ветер и не в голове у тебя играет, — буркнула Яга. — Баюн?

—  А я чего? — кот присел и, подвернув огромный хвост сощурился. — Мое дело усыпить, пробудить...

—  Ясно, — раздраженно фыркнула ведьма. — Порадуешь старушку, дочка?

Выглянув из-за плеча любимого, задумчиво уставилась на Яра. Не было на его лице уже привычной злобы. Тихое сопение да ровное дыхание — безмятежность, словно избавился колдун от клейма вечности, будто полегчало. Когда тяжкая хворь изводит тело, мы во сне короткое исцеление находим. На холодном полу спал не лиходей страшный, а Яр — кузнец из Косиселья. Глядела на него, и шрамы на сердце ныли: вот ведь проснется и снова себя потеряет а как вернуть в его душу тепло — мыслей нет.

—  Вижу, что ничего мы сегодня не придумаем, — вздохнула Яга. — Расходиться надобно. Ты, Кощей, хорошую охрану к дверям-то приставь, мало ли...

—  Вот. спит он, — не моргая, глядела на друга, — и будто прежний. Словно пробудится сейчас, попросит благословения и в путь соберется.

—  Какой путь, какое благословение? — мурлыкнул Баюн. — Этот ирод чуть нас всех не положил.

—  Погоди-ка усатый, — Яга шикнула на кота. — Чего говоришь, дочка? Благословения?

—  Мысли просто. — отмахнулась я.

—  Видать, не просто! — старая ведьма оторвала меня от любимого и сунула в руки потрепанную книгу с былиной. — Баюн, буди супостата!

—  Зачем? — Кощей сурово свел брови.

—  А затем! — Яга щелкнула его по носу. — Любое проклятье может благословение извести. Только идти оно должно от самого сердца, в котором есть доброта да любовь.

—  Вот это мне совсем не по нраву, — голос суженого заиграл волнением.

—  А тебя кто спрашивал?! — разошлась Яга. — Буди, Баюн!

—  Я ведь и в жабу могу... — угроза Кощея вышла слишком неубедительной.

Яга только ехидно сощурилась, мол, много вас таких страшных землю топтало. Баюн не стал дожидаться третьей просьбы и ловко вскочил на грудь Яра. Вышли из мягких лап когти, цепко впились в рубаху колдуна, каплями крови ткань окрасилась.

Задышал Яр чаще, заворочался. Спрыгнул Баюн с груди молодецкой да зачихал, зафыркал.

—  Он нам тут беды не наделает? — кот между делом поглядывал на ведьму. —Даже цепей не набросили.

—  Знай — буди, — холодно кинула Яга. — Он в этих стенах и шикнуть лишнего не сможет.

Успокоившись, кот продолжил будить Яра, то и дело вскакивая ему на грудь, оставляя алые отметины.

Чем дальше уходил от колдуна сон, тем сильнее билось мое сердце. Ляпнула о благословении, а что делать-то не знала. Ладони вспотели от волнения. Только крепче сжимала старинную книгу, стараясь выровнять дыхание.

Не одна я в комнате тревогой заходилась. Взгляд любимого кожей чуяла. Ледяной моросью катились его чувства по моему сердцу. То не ревность молодецкая — страх потерять навсегда только что вороченное.

—  Одолели все же, паскудники, — открыв глаза. Яр сообразил, что он в полоне.

—  Тебя, пса. надо на куски порубить и свиньям скормить, — злобно зарычал Бессмертный.

—  Поруби-поруби! — поднимаясь на локтях, заорал Яр. — Все одно твое царство разорю! Тебя и девку твою по миру пущу!

—  Ах ты, гадина языкастая! — Кощей дернулся в сторону Яра.

Яга ухватила моего жениха за рукав и, нахмурив брови, гаркнула:

—  Цыц! Разошлись, что петухи в курятнике! Вася, чего встала?!

Ноги будто вросли в пол дубовыми корнями. Жаром, холодом, холодом да жаром обливалось тело. Кровь в жилах бежала, что речка горная. В ушах сердце слышалось, в голове страх звенел. Да как же к нему подступиться?

—  Дочка, ты его лучше всех знаешь, — словно издалека звучал скрипучий голос Яги. — Он все тот же, проклятый только!

«Все тот же, все тот же...» — повторяла про себя. Наконец, сделав первый шаг к Яру, уже смелее зашагала. Упав перед ним на колени, раскрыла книгу и, не глядя на страницу, отшвырнула от себя.

—  Ярка. — хотела в голос, но вышел шепот, — ты ведь прежний — я знаю.

Колдун смотрел мне прямо в глаза, и не было в его взгляде ничего от кузнеца Косисельского.

—  Решила доброй обернуться? — ухмылка заиграла на его губах. — Убить меня хотела, со свету сжить... — Ладонь самозванца дернулась в попытке сотворить морный шар, но чары Яги надежно сковали его силы.— Вот как... — Яр опрокинулся на пол и, глядя в потолок, широко улыбнулся.

—  Помнишь, как мы с тобой в Косиселье на речку бегали рыбу доставать? — сама не ожидала, что припомню прежнюю жизнь. — Тетка Фекла тебя за это ругала на чем свет. Дома-то дел тьма у меня...

—  Пойди прочь, — зашипел Яр.

—  ...А еще мы с тобой в кузнице могли днями напролет спорить, расцветет папоротник на Ивана-Купалу или нет. В избе у тебя тогда домовой разошелся, всю посуду переколотил, а я его усмиряла. Помнишь?..