Тяга чеботаря к нечисти просто не укладывалась в голове. Там, в лесном селе — мавка, здесь в городе мастеров

—  ночница. Зря Кощей ему молодость вернул — так и помрет в расцвете сил под чарами такой вот голубушки.

—  Чего вылупилась? — я ответила смелым взглядом. — Ведьму первый раз увидала?

—  Твоих сестер столько передушила — не сосчитать. — с бахвальством заявила нечисть. — Поди-ка сюда, и тебе достанется, — поманив меня тонким пальчиком, девушка неприятно оскалилась.

Растерянно моргая, я набрала воздуха в грудь, чтобы ответить, но изо рта выходило только возмущенное бульканье. Растерянность понемногу перерастала в злость и я, оставив попытки говорить, крепко сжала кулаки. Припоминая, как без топора ломала осину у дороги, отправила всю силушку к горлу ночницы. Тотчас девушка скривилась в беспомощной гримасе. Прижимая хрупкие руки к глотке, она выкатила глаза и захрипела. Ух, получишь у меня, окаянная! Мысли подогревали колдовство, хватка крепчала. Нечисть неуклюже корячилась в попытках сопротивляться чарам, но все зря.

—  Пощади! — не выдержал Сом мучений ночницы.

Завалившись на колени, молодец принялся бить лбом оземь и лепетать что-то не особо разборчивое, вроде Тишкиного «Не вели на кол!»

—  Цаца, а нельзя ли потише? — зашептал Потап.

Чуть ослабила кулаки, чтобы ночница не так громко хрипела. Поразмыслив пару мгновений, разжала ладони и, не дотрагиваясь до нечисти, толкнула ее на дверь бани. Петли мерзко вякнули, девушка завалилась через порог, а я, не мешкая, ринулась следом.

—  Что же, красавица, — переступила через кашляющую ночницу. — не счесть, сколько ведьм передушила, а со мной не управилась?

Тут же в баню заскочил Сом, а следом и Потап. Оба застыли, бегая взглядами от нечисти ко мне и обратно. Ночница только зло поглядывала по сторонам, приходя в себя после знатной трепки. Вовремя я сообразила, что она тикать собралась — тело девушки слабо мелькнуло туманом. Снова сжав кулак, ухватила ночницу за ногу колдовской силой и потянула на себя:

—  Куда?! Прежде объясни, как тебе днем удалось в баньке попариться?

—  Моя вина, моя! — с горечью ударил кулаком по молодецкой груди чеботарь. — Я ей обувку пошил — это из-за башмачков она на свету может...

Вот дела! Чуть не присела от удивления. Чеботарь-то наш не лыком шит — может, оказывается, когда хочет.

—  Для меня работу справить не из чего, — поджав губы, я зарычала на парня, — а для этой... смастерил, да еще и волшебством сдобрил?!

—  Случайно вышло, — каялся Сом. — я кусок кожи в той водице, что Кощей оставил, вымочил, а оно вон чего.

—  Ты что, с собой ту воду в Кузняград припер? — оторопел Потап.

—  Немного совсем, — шмыгнул носом чеботарь. — Там целая кадка была, жалко выливать — вот и взял с собой чуток.

—  Чуток — это глотнуть, — поправила я, — а чтобы кусок кожи вымочить, вся кадка понадобится. Смотрю, Сом, мужик ты головастый, наперед думаешь.

—  Виноват! Чего хочешь, сделаю, только девицу не убивай! — словно завороженный, умолял чеботарь.

—  Эка его привязало к ней! — присвистнул аспид.

—  Чтобы ты понимал, — не отрывая взгляда от ночницы, обратилась к Сому, — ты ей такой дар преподнес, что ни одной из их рода не снилось. Теперь можно средь бела дня являться в любой дом и душить детей сколько вздумается. Не ждут люди ночницу раньше заката и обереги не ставят. Ладно получается, да?

—  Так я же для любви хотел...

—  Сымай башмачки! — рявкнула нечисти, не обращая внимания на причитания чеботаря.

—  Загубишь, загубишь! — Сом снова грохнулся на колени и ухватил меня за штанину. — Она на свету сгорит босая!

—  Мешок тащи, — приказал Потап молодцу, глядя на душераздирающую картину.

Сом поменялся в лице, немного помешкав, вскочил с пола и резво побежал во двор. Ночница по-прежнему молчала и злобно зыркала на нас с Потапом. Нет у нее ни сердца, ни души, и любви нет. Придушит Сома, как развлекаться наскучит, тем и кончится. Жалко молодца, но сам долю выбрал.

Чеботарь вернулся быстро. Сжимая в руке здоровенный мешок, он с такой нежностью глядел на костлявую ночницу, что тошно делалось:

—  Может, передумаешь? Загубит тебя эта девка.

—  Плевать, — он поднял на меня зеленые, полные надежды глаза. — мне с ней хоть ночку — уже счастье.

—  Ой, дура-ак... — замотал косматой головой Потап.

Ночница забралась в мешок и уже через мгновение худенькая ручка выкинула наружу пару башмачков. Мастерски сшитая обувка из тонкой кожи мягко шлепнулась о доски — справно сделаны, чувствуется рука набитая. Сом аккуратно сложил края мешка, чтобы свет не достал любимую, и поднял башмачки.

—  Вот, забирай, — он с грустью протянул мне пару. — Слово даю — не знал, что волшебными окажутся. Хотел подарок ей сделать, все сокрушался — кожи мало, в размер не попаду. Они возьми, да и облепи ее ножку как надо — диво. Я и на себя примерял, тоже впору.

—  Чудеса, да и только, — съязвил аспид, — на любую ногу подойдут, от света дневного ночницу спасут. А ты — не ты, и хата с краю.

—  Хорошо бы им сноса не знать. — я задумчиво повертела башмачок в руках.

—  Можешь не сомневаться, — хоть и грустно, но с гордостью заявил чеботарь,— мои сапоги и без чар колдовских сносить сложно.

***

Только мы вышли за калитку, Потап принялся уговаривать меня отправиться в местную корчму. Набивать живот совсем не хотелось. Спрятав за пазухой драгоценные башмачки, я и думать ни о чем другом не могла — добраться бы скорее до столицы, усыпить Яра и к Смерти ветром дуть, но аспид лихо давил на жалость. Совестно стало — бедняга который день недоедает, недосыпает, машет крыльями что есть мочи, а я на уступки не иду. Пристыдил меня Потап, и, махнув рукой, согласилась потратить немного драгоценного времени на задабривание его урчащего пуза.

Корчма Кузняграда спряталась на самой окраине. Кому пришло в голову поставить ее в такой глуши — ума не приложу. Пока дошли, успела вдоволь налюбоваться городскими видами и продрогнуть от холодного ветра. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Завидев питейное заведение, Потап в предвкушении обеда прибавил ходу, и я за ним поспешила. Потратить время на еду уже не казалось плохой идеей. Особенно на еду в теплом месте. Окруженная голыми березками корчма приветливо поскрипывала дверьми, впуская и выпуская гостей. Зря подумала, что на окраине будет немноголюдно. Здесь, что на ярмарке, только козла в лентах не хватает. Говорят, нет лентяев в Кузняграде — врут. Вон, сколько народу бездельничает, и все, поди, мастера.

Внутри оказалось просторно: несмотря на то, что почти все столы окружали тугие хороводы посетителей, места хватало. Расшитые скатерти, полки с посудой и дурманящий запах чего-то вкусного мигом заставили сомнения раствориться. В конце концов, башмачки мы добыли быстро, можно и пообедать.

—  Цаца, здесь такие вареники лепят — с ложкой проглотишь, — мечтательно закатил глаза друг.

—  Не врет, парень! — зычно гаркнул за спиной знакомый голос. Кузнец Горыня довольно улыбался, глядя с прищуром. Не заметила его в многолюдном зале, а вот он нас приметил. — Давайте к нам за стол, сейчас пару стульев сообразим. — Не дожидаясь согласия, Горыня подтолкнул к веселой компании из четырех человек. Мужики за столом поддержали друга дружным да веселым гулом. Кузнец лихо нашел два стула и, усадив нас с Потапом, плюхнулся напротив. — Знакомьтесь, други верные, — тоном рыночного зазывалы завел бородатый кузнец, — гости наши из Горок. Запамятовал, как звать? — состряпав растерянную рожу, он замер, глядя на меня.

—  Я Ваца. а это сестрица моя Проська, — выручил аспид.

—  Точно, да! Пришли за башмачками для матушки. Ну как, справился чеботарь с заказом?

—  Удачно ты нас отправил, спасибо, — поблагодарив кузнеца, поняла, что в мужицкой компании «девице Проське», мягко говоря, неуютно.