—  Здравствуй, Василиса Дивляновна. — отираясь о мои колени, замурлыкал Баюн. — Здравствуй, Потап.— Аспиду нежностей не досталось.

—  Здорово, — ошалело выдал аспид.

—  Вот и встретились. — улыбаясь, с удовольствием почесала пушистый затылок старого знакомого.

—  Кощей просил тебе помочь, Василиса. С радостью постараюсь.

—  Спасибо на том. Для начала придется слетать в Кузняград. Не откажешься? — я с надеждой глянула на кота.

Баюн не отказал, кажется, даже обрадовался путешествию в город мастеров. И человеку, и нечисти всякой интересно глянуть на товары диковинные да на ремесленников добрых.

Кот ловко запрыгнул на спину аспиду и, удобно устроившись у меня на коленях, вытянул шею. Как и все кошки, он любил забраться повыше, а уж такая высота Баюну, поди, и не снилась.

***

К вечеру взмахи крыльев Потапа потяжелели. Чувствовала, как дыхание змея становится все глубже, а мы летим по холодному простору неба, теряя в скорости. Погода угроз не исполнила: припорошила землицу первым снегом, и стихло ненастье — тучи мирно уплыли за острые верхушки далеких гор, а ветер хоть и играл с морозом, но нашему полету шибко не мешал.

—  Все, — устало заявил аспид, — пора отдохнуть.

Для ночевки мы выбрали небольшую полянку в лесу у речки. Отойдя от прохладной воды подальше, сообразили огонь. Как умела, огородила нашу стоянку зельным кругом. Вышло, конечно, не так складно, как у Кощея, но хоть что-то. Признаться, сердце сжималось от страха провести ночь в лесу. Из головы еще не выветрились воспоминания, и боязнь холодила кровь не хуже вечернего морозца.

Баюн наловил для себя мышей, а нам с Потапом добыл зайца. Шепотком освежевала тушку, устроила на вертеле и принялась готовить. Ужин почти царский, еще бы хлеба горбушку и кваса березового. Аспид обернулся конопатым молодцем и, присев рядом, с аппетитом облизывался от дурманившего голодный живот запаха.

—  Пойду я спать, добрые люди, — оголяя белые клыки, Баюн широко зевнул.

Обменявшись с нами пожеланиями спокойной ночи, кот ловко вскарабкался по толстому стволу ели и исчез в дупле.

—  Кот всегда место для ночлега найдет, — проводив взглядом Баюна, заключил Потап. — Хорошо ему.

—  Жаль, мы не кошки, — улыбнулась я, поворачивая заячью тушку сырой стороной к углям.

—  Нисколечко. — замотал лохматой головой друг. — Мышей я бы жрать не стал.

—  А вдруг вкусно? — кивнула в сторону недоеденного ужина Баюна.

—  Дрянь какая. — Потапа передернуло. — Ты мне лучше вот что поведай, цаца, как Яр умудрился Кощея загубить без иглы-то?

—  Сама толком не разберу, — горечь ощутимо заиграла на языке. — Бывало так, что от сильных чувств сердце Кощея биться начинало. Раз, два, три ударит и стихнет. А в темницах я ему таких слов наговорила, что разошлось оно и не унялось... в тот миг Яр... — на глаза навернулись горячие слезы.

—  Ну, будет тебе, цаца, — друг осторожно погладил меня по плечу, — я понял. Хочешь, сказку расскажу? Ты такой не слыхала — зуб даю.

Покажите мне в Рускале того, кто в трезвом уме от сказки откажется. Тут любой уши развесит, хоть человек, хоть нечисть, и я не исключение. Утерев выступившие слезы, в ожидании уставилась на конопатого молодца.

—  Слушай, — тоном опытного сказателя начал Потап. — В стародавние времена, когда твои пращуры под лавку с головой войти могли, правил Навью колдун силы редкой. Имени его никто не знал, а прозвище было — прозвали его люди Кощеем.

—  Неужто...

—  Так и знал, что перебивать будешь, — вздохнул аспид. — Не твой Кощей это был, не твой.

—  Все, молчу, — я прижала ладонь к губам.

—  Долго правил, чин-чинарем все — в Яви люди мрут, в Нави перерождаются. Смерть на него нарадоваться не могла — хороший прислужник. В ту пору поговаривали, что прекраснее ее лика нет ничего на свете. Кто видал да в живых остался, сказывал, мол, кожей бела, березкой стройна, коса золотая до полу и глаза, что небо ночное в звездах.

—  Диво! — Чуть не забыв вертеть кролика, вовремя опомнилась. — Нынче она как ребенок выглядит.

—  Дойдем до этого, — строго глянул на меня аспид. — Повадился тот Кощей в Явь наведываться и как-то повстречал здесь девицу, что сердце его любовью наполнила. Только никак у них не складывалось. Царь Навью править обязан у Смерти в подчинении, а девушка из Яви никуда уходить не хотела. Не выдержал разлуки с голубкой своей и решил оставить трон. Пошел к Смерти, стал просить вольную. Три года упрашивал, да только все одно — не отпустила его Смерть. Отломил тогда кусок Нави и в Явь перебросил, сам следом ушел. Вроде как и в Нави остался, а вроде и в Явь убег. Злилась Смерть, являлась к Кощею часто, да только стребовать ничего не могла. Надоело колдуну, что она по пятам ходит, и кинул заклятье крепкое. Велено Смерти босоногой девчонкой ходить, чтобы ни одни башмачки ей впору не пришлись. Тотчас потеряла Смерть красоту свою, ребенком обернулась. Холод ли, жара — топтала голыми пятками миры, к Кощею и носа не совала больше. Многих просила девчонка отыскать для нее обувь, но все напрасно. Как найдутся башмачки для Смерти, так снова станет она ликом прекрасной, вернется девичья стать.

—  Вот оно что! Я все гадала-угадывала — на кой башмачки ей сдались.

—  Что бы ты без меня делала?.. — Потап гордо расчесал пятерней копну волос.

—  А с тем Кощеем что?

—  Жить-поживать стал с любимой своей. Из куска Нави царство сотворил — тридесятое. Тогда в Рускале раскол был страшный — куда ни плюнь, в государство угодишь. Потом у них наследник народился, тоже Кощеем назвали. Вот сын как раз и есть твой Бессмертный.

В голове все лоскутки одним покрывалом сложились. И про башмачки и про любимого моего в услужение. А Смерть-то хитра, как погляжу. По договору с Кощеем без башмачков бы осталась, по уговору со мной — без прислужника. Теперь все получит, если сдюжим. На сердце заметно полегчало — не самая плохая учесть для Яра готовится. Усадит его Смерть на трон в Нави, пусть в неволе да при деле. Авось, научится уму-разуму под чутким взором владычицы.

***

Следующие дни Потап несся к намеченной цели сломя голову. Затемно аспид в небо подниматься не решался, а посветлу гнал так, что уши закладывало. Баюну пару раз даже нехорошо становилось. Растерял кот радость от высоты, да ничего не поделаешь.

Дюжину рек пролетели, не меньше десятка дремучих лесов оставили позади. Пыталась города и села считать, но сбилась. Погода осенняя по-прежнему прохладой грозила, но против нас не шла. Пробрасывала дождичком время от времени, снегом мокрым приправляла, чтобы жизнь медом не казалась. В остальном пожаловаться нельзя — угодила осень.

Третьим днем среди полысевших лесных верхушек показался город красоты невероятной. Золотой монетой в центре дубовой рощи лег. Сверкал Кузняград крышами-луковками, цветастыми стенами выхваливался. Озерце у окраины кувшинками украшено, что зеркальце для такой красоты. Издалека просто диво как хорош город мастеровых.

Аспид мягко опустился на землю поодаль от городских стен в лесу. Посадка у крылатого змея стала получаться куда лучше, чем прежде. Больше Потап никого не давил и рытвин не оставлял — наловчился, видать.

—  Вот и прибыли, — друг тяжело дышал после полета.

—  Что-то плохо мне снова, — жаловался Баюн, нервно перебрасывая пушистый хвост из стороны в сторону.

—  Кошки к полетам не особо приспособлены, — съязвил аспид.

—  Вы идите, а я отлежусь, — попытки Баюна пройтись закончились разочарованием. — Представлю, что обратно лететь — и жить не хочется.

—  Идите, — буркнул Потап, — простой какой. Кузняград, конечно, не столица, но, думаю, и тут у Яра глаза сыскаться могут. Нельзя нам соваться туда при своих личинах. Наворожила бы чего, цаца, а?

—  Гляжу, и ты несложный, — приподняв бровь, с укором глянула на друга. — Я тебе что. ведьма на все руки?

—  Как быть тогда? — в желтых глазах змея появилось разочарование. — Хоть попробуй, иначе скрутят нас — матюгнуться не успеем. Сама подумай, — коготь друга ударил по моей маковке, — Яр и меня, поди, раскусил, а про тебя и говорить нечего.