Влечёт меня старинный слог… Влечёт меня старинный слог, Есть обаянье в древней речи. Она бывает наших слов и современнее и резче. Вскричать: «Полцарства за коня!» — какая вспыльчивость и щедрость! Но снизойдёт и на меня последнего задора тщетность. Когда-нибудь очнусь во мгле, навеки проиграв сраженье, и вот придёт на память мне безумца древнего решенье. О, что полцарства для меня! Дитя, наученное веком, возьму коня, отдам коня за полмгновенья с человеком, любимым мною. Бог с тобой, о конь мой, конь мой, конь ретивый. Я безвозмездно повод твой ослаблю – и табун родимый нагонишь ты, нагонишь там, в степи пустой и порыжелой. А мне наскучил тарарам этих побед и поражений. Мне жаль коня! Мне жаль любви! И на манер средневековый ложится под ноги мои лишь след, оставленный подковой. Светофоры Светофоры. И я перед ними становлюсь, отступаю назад. Светофор. Это странное имя. Светофор. Святослав. Светозар. Светофоры добры, как славяне. Мне в лицо устремляют огни и огнями, как будто словами, умоляют: «Постой, не гони». Благодарна я им за смещенье этих двух разноцветных огней, но во мне происходит смешенье этих двух разноцветных кровей. О, извечно гудел и сливался, о, извечно бесчинствовал спор: этот добрый рассудок славянский и косой азиатский напор. Видно, выход – в движенье, в движенье, в голове, наклонённой к рулю, в бесшабашном головокруженье у обочины на краю. И, откидываясь на сиденье, говорю себе: «Погоди». Отдаю себя на съеденье этой скорости впереди. СнЫ о Грузии Сны о Грузии – вот радость! И под утро так чиста виноградовая сладость, осенявшая уста. Ни о чем я не жалею, ничего я не хочу — в золотом Свети-Цховели ставлю бедную свечу. Малым камушкам во Мцхета воздаю хвалу и честь. Господи, пусть будет это вечно так, как ныне есть. Пусть всегда мне будут в новость и колдуют надо мной родины родной суровость, нежность родины чужой. Свеча
Всего-то – чтоб была свеча, свеча простая, восковая, и старомодность вековая так станет в памяти свежа. И поспешит твоё перо к той грамоте витиеватой, разумной и замысловатой, и ляжет на душу добро. Уже ты мыслишь о друзьях все чаще, способом старинным, и сталактитом стеаринным займёшься с нежностью в глазах. И Пушкин ласково глядит, и ночь прошла, и гаснут свечи, и нежный вкус родимой речи так чисто губы холодит. Магнитофон В той комнате под чердаком, в той нищенской, в той суверенной, где старомодным чудаком задор владеет современный, где вкруг нечистого стола, среди беды претенциозной, капроновые два крыла проносит ангел грациозный, — в той комнате, в тиши ночной, во глубине магнитофона, уже не защищённый мной, мой голос плачет отвлечённо. Я знаю – там, пока я сплю, жестокий медиум колдует и душу слабую мою то жжет, как свечку, то задует. И гоголевской Катериной в зелёном облаке окна танцует голосок старинный для развлеченья колдуна. Он так испуганно и кротко является чужим очам, как будто девочка-сиротка, запроданная циркачам. Мой голос, близкий мне досель, воспитанный моей гортанью, лукавящий на каждом «эль», невнятно склонный к заиканью, возникший некогда во мне, моим губам еще родимый, вспорхнув, остался в стороне, как будто вздох необратимый. Одет бесплотной наготой, изведавший ее приятность, уж он вкусил свободы той бесстыдство и невероятность. И в эту ночь там, из угла, старик к нему взывает снова, в застиранные два крыла целуя ангела ручного. Над их объятием дурным магнитофон во тьме хлопочет, мой бедный голос пятки им прозрачным пальчиком щекочет. Пока я сплю, злорадству их он кажет нежные изъяны картавости – и снов моих нецеломудренны туманы. |
