Щелкнув дробовиком, Джером прижался к холке коня, прося его ускориться. И он послушался его. Топот копыт превратился в непрерывную барабанную дробь. Аллюр был слишком рискованным в таком мареве и требовал чрезвычайно большого напряжения от жеребца, но выбора не было. Ему надо было оторваться от преследователей.

Скорость и полнейший мрак были союзниками Джерома. Он слышал выстрелы, но пули проходили где-то далеко. Деамоний начал сбиваться с темпа и тяжело дышать. И трое преследователей постепенно нагоняли его. Прогремел выстрел, и один всадник обмяк в седле. Следующий выстрел предназначался Джерому. Пуля попала в спину, пробивая лопатку. Джером, словно волк, взвыл от боли. Еще около мили они упорно продолжали перестрелку, пока не остался всего один преследующий его всадник. Который больше всех хотел его смерти.

— А ты упорный, — донесся слабый голос Бэрроу. — Когда я тебя убью, то приведу твою шлюху полюбоваться твоим вонючим трупом. Бэрроу сделал несколько выстрелов, и они в опасной близости просвистели рядом с головой Джерома и с искрами врезались в землю. Киллар гнусно выругался, когда обнаружил, что у него остался последний патрон.

— Прибереги силы Бэрроу, они тебе еще понадобятся вымаливать жизнь у Всевышнего, — заорал Джером, донося смысл до его слуха. И выпустил последнюю пулю в надежде, что она найдет свою последнюю цель. Лошадь Бэрроу взвыла и протяжно замычала. В мгновение послышался удар туши о землю и невнятный скрип падающего Бэрроу. Его затянуло под копыта коня и войлоком протянуло его тело по земле. Он оказался прижат не подъемной обездвиженной тушью. Даже если он и выжил, на запах крови сбегутся гиены, и Киллар ему нисколечко не сочувствовал. Так же как и себе. Сейчас он еле держался в седле, и от каждого толчка его распирало от пронзающей боли. Он схватился за плечо, из которого по спине непрерывно стекала кровь. С каждым тяжелым вздохом из него уходила жизнь. Она сочилась такой липкой, омерзительно железистой рекой забирая его сознание с собой. Такова была его жизнь. Но пока были те, кто беспощадно ранил, будут и те, кто эти раны исцеляют. Путь, по которому он бежал, между рождением и смертью.

В его туманные мысли прокрались изумрудные глаза, которые излучали свет. Как бы он хотел сейчас окунуть свое ледяное тело в это манящее тепло. И он погрузился в пелену, которая нещадно обволакивала, и его обессиленное тело обмякло, без какой-либо надежды увидеть эти глаза вновь.

Прошло уже пару дней, как Курт беспрепятственно ее привез домой. Он предлагал ей какую-либо помощь с его стороны, но Джесси лишь открестилась от него. И тот умчался прочь. Сейчас ей необходимо было увидеть Пенни.

Зайдя в дом, Джесси обнаружила ее на кухне, она стояла спиной и усердно натирала тарелку. Очевидно, она затянула это занятие так как, тарелка уже скрипела от чистоты, но Пенни продолжала елозить тряпкой.

— Еще немного, и там будет дыра, — Джесси нарушила тишину.

Пенни вздрогнула и белоснежная, с таким рвением отполированная тарелка, полетела вниз, распадаясь на мелкие осколки. Ее карие глаза-бусины уставились на Джесси. Она будто призрака увидела перед собой. Ее нижняя пухла губа начала трястись и из глаз брызнули слезы. В унисон с ней, слезы Джесси пролились такой же рекой.

— Ты жива, — хрипло выдавила из себя Пенни. Джесси кивая, подошла к кухарке и заключила ее в крепкие объятия. Вдоволь выплакавшись, она усадила Джесси за стол.

— Где же ты была? Что произошло? — Пенни закидала ее вопросами, которые требовали немедленного ответа. — Я с ног сбилась, ища тебя.

Джесси не собиралась скрывать от Пенни правду, да и ей было необходимо сбросить с себя этот тяжкий груз, и рассказать хоть кому-нибудь, как жестоко обошлась с ней жизнь. Что ее похитили и увезли, для того что бы отдать тому самому Бэрроу, по вине которого убили ее отца. Она говорила и говорила, пытаясь облегчить свое сердце. Ее хрупки плечи, тряслись в рыданиях, а Пенни, словно мать успокаивала свое дитя. Джесси вывалила на нее все свои горести и переживания, свою боль, ненависть, разочарования и сумасшедшую больную любовь к человеку которого она возненавидела еще сильнее, яростно, безгранично и необратимо.

Весь вечер и почти все ночь Пенни была рядом с ней, она бережно обнимала и баюкала ее. Усталая Джесси почти сразу провалилась в сон и в этот раз ее не терзали кошмары. Они сжалились над ней, но обещали прийти снова.

Следующий день Джесси не покидала своей кровати. Практически весь день и всю ночь она спала. Толи ее сморила скачка, и она восстанавливала силы, толи попросту не хотела просыпаться и снова пытаться жить. А в тех редких случаях, когда она открывала глаза что бы заткнуть свой протестующий желудок едой, она непрерывно рыдала в подушку.

На третий день она все же решила взять себя в руки. Она сполна уже оплакала себя, свою жизнь и свою смерть. Пора было вновь возвращаться к жизни.

Пенни как некстати помогала ей в этом. Загрузив ее сполна работой, она более не позволяла ей проливать слезы. А Джесси больше и не хотела. Женщина, у которой и правда болело сердце, была спокойной. Не было никаких шума, криков. Боль в сердце проходит тихо, спокойно. Потому что у того, кто испытывает эту боль дыхание поверхностное. Она ни сможет не только кричать. У кого болит сердце, тому не хватает дыхания даже на шёпот. Тот, кто испытал это, знает, боль в сердце немая.

— Ты все еще думаешь о нем? — как-то поздним вечером поинтересовалась Пенни. Она заметила, как глаза Джесси потухли.

— Очень тяжело оставлять все позади и уходить, не так ли?

— Уходить не тяжело, — сипло ответила Джесси. Ей было невыносимо вспоминать о нем. — Я все время хотела протянуть руку к двери и уйти оттуда. Но теперь дорога, по которой я иду, полна разочарований и осколков печали. Куда бы я ни пошла, они вонзаются в мои ноги и напоминают о нем. Насколько далеко я ухожу, настолько сильнее болит моя душа.

Пенни приобняла ее за плечи и крепко стиснула, что бы заглушить ее боль.

— Сколько же ты вытерпела, моя девочка, — мягким голосом произнесла Пенни.

— Откуда я могла знать, что тот, кого я приму в свое сердце как любимого, окажется раной в нем.

— Не расстраивайся, милая, — все, что могла она произнести.

— Знаешь, куда бы человек ни пошел, яд находиться внутри него. Ты словно носишь пламя в сердце. И я, все еще ношу огонь в своем сердце.

— Выброси это пламя из своего сердца, — жалобно попросила Пенни.

— Так, не получается, — она приложила руку к груди и ладонью скомкала ткань платья. — Это останется во мне. Я чувствую. Это словно молитва, которую не выговорю.

— Чччч…, - успокаивала ее Пенни. — Все пройдет. Пусть пройдет, дорогая.

Уже через неделю Джесси чувствовала себя куда лучше. Она возилась по дому, хозяйничая и смахивая каждую пылинку. Так же само она хотела навести порядок в своей голове. Невольно сами собой предательские мысли проскакивали об этом человеке, чьё имя она себе запретила вспоминать, и тем более произносить вслух. В таких случаях она гуляла по городку, наслаждаясь сумбурным шумом, который вытеснял нежеланные мысли. И этот, был очередной из таких дней.

Джесси шла размеренными шагами пытаясь запечатлеть каждую мелочь, которая сдвинет мысли о нем куда-то в самый конец. А лучше совсем сотрет из ее памяти. Но этот мерзкий человек, будто въелся под кожу, заполнил собой каждую клеточку ее тела. Ей хотелось содрать с себя кожу лишь бы больше не чувствовать покалывания там, где он ее касался и от воспоминаний снова горело. Перед ней открылся самый волшебный вид, который когда-то согревал ей душу. Луговой тенистый берег и небесное озеро. Она и сама не заметила, как ноги ее привели сюда.

Джесси тягостно вздохнула. Еще одно место, которое причиняло боль. Но сейчас, по сравнению с новой раной, эта казалась просто случайной царапиной. Она села на искусно сделанную скамью, и зачарованно смотрела, как неохотно спускался малиновый шар огромного солнца за полосу горизонта. Он вернул ей вкус жизни, когда Джесси считала, что больше не в состоянии радоваться чему-либо. Этот мужчина изменил ее. Заставил снова чувствовать, заставил поверить в эти чувства и заставил ненавидеть их в себе. По лицу потекли слезы предательства. Как же она могла так заблуждаться? Она думала, что сможет пройти через это. Сможет закопать эти мерзкие чувства внутри. Но они гадким пламенем обжигали душу, прожигали ей легкие, оставляя зияющие раны.