— Слушай, а сколько она у тебя?
— Со шторма.
— Значит правда, — заключил себе под нос, и чуть громче: — Два дня… А ты её кормил?
— Рыбу давал… Визжала… не ела.
— Она хоть пила?
— Вот этого не знаю… — почесал затылок, разглядывая тело девушки на песке. — Она вообще странно себя вела. От воды шарахалась, на стены бросалась…
— В пещере держал? — вскинул брови Штиль.
— Не был уверен, что выживет, поэтому сначала туда забросил. Не мог же я её сразу сюда…
— Почему? — изумился брат. — Ты и без того правила нарушил. Что уже теперь?
— Не умничай, — отрезал мрачно я. — Хотел убедиться, что она…
— Понравилась, — убил прямой младший.
— Нет, — упрямо буркнул я.
— Угу, поэтому не дал утонуть, — хмыкнул брат и выпрямился. — Дело конечно твоё, но не забывай: люди — враги. Мы с ними не имеем дел.
— Да-да, — угрюмо кивнул я. — Так она умирает?
— У неё обезвоживание… И много… — запнулся: — синяков, ушибов, царапин. Ты её бил? — Огорошил вопросом.
— Нет! — я даже руки развёл. — Она… падала со скалы, пока лезла наверх.
— Да ну? — съехались брови на лбу у брата. С недоверием покосился на самку. — Предпочла ползти, а не плыть?
— Вот и я о чём, — нехотя подтвердил, — странная… Так её можно спасти?
— Это не так просто, — проворчал Штиль. — Нужно унести её с берега. Желательно оборудовать место. Закрытое от ветра и дождя…
— В лагерь нельзя, — задумчиво прикидывал, куда бы её спрятать. Перебирал варианты, пока не зацепился за: — В ритуальную пещеру…
— Шутишь? — уставился с недоверием Штиль.
— Там несколько зал. И если такое укрытие пойдёт, почему бы и нет?
— Потому что в ту пещеру просто так никто не ходит! — сообщил очевидное и весьма колюче брат. — Это священное место…
— Это моя пещера! — сухо напомнил я ему. — И если захочу, могу её затопить, разрушить…
— Да-да, — кивнул насмешливо Штиль, — моя игрушка, пожелаю — сломаю, — отмахнулся безнадёжно, зашагав в сторону воды.
— Ты куда?
— За лекарствами, — брякнул брат, даже не обернувшись. — Болтовнёй хворь не лечат, — прикрикнул едко. — А ты пока её оттащи к себе в логово, — это прозвучало с издёвкой.
Мысль была неправильной, а вот Штиль прав! Но в груди свирепо сердце билось. Тоскливо и напугано одновременно, а в животе холод расползался.
Молоденькая самка показала удивительную жажду выжить. Выбралась из пещеры, даже прошла далеко… Борьба, достойная уважения. Жаль будет потерять ценный экземпляр для изучения, отдав хвори. В этом человечки — слабые создания. К ним липли сотни вирусов и болячек. Любая непогода их быстро одолевала…
Помялся немного, ещё утопая в сомнениях. Сглотнул пересохшим горлом, покосился на тёмные воды Океании и подхватил самку на руки.
Она была в огне. И если бы грозил долгий путь, боюсь, пришлось делать передышки, а мне спасаться в воде, охлаждая свою плоть, но мне повезло — к пещере ходу было несколько минут — девушка бы и сама на неё наткнулась чуть погодя, но раз не могла…
Шаг за шагом жар её тела передавался мне. Последние метры дались с трудом и диким желанием бросить ношу, срочно нырнув в небольшой пещерный источник с родниковой водой. Было нестерпимо горячо, и потому я торопился, но в главной зале застопорил подле каменного ложа. Только уместил спасённую на шкуру зверя, служившую настилом, подоспел и Штиль.
— Огня надо бы, — бросил, только вошёл в пещеру.
Я не привык, чтобы мной распоряжались, но в данный момент было не до выяснения ступени власти. Младший собирался врачевать деву, которая была нужна МНЕ, и сейчас ОН был главным.
Благо искать огонь не пришлось. В соседней зале со стены взял факел, огниво было тут же — на одном из ближайших выступов. Запалил и вернулся в главную залу.
— И очаг не забудь, — махнул на центр пещеры Штиль, где лежала груда сухих поленьев. Уж больно горячий это был очаг, но во время ритуала из-за него закипала кровь, и буйство становилось очень ощутимым.
Я с сомнением покосился на брата, возившегося с разными травами и чашами, и аккуратно развёл костер чуть поодаль от ложа.
Огонь для расы амфибий не просто опасен — смертелен, если забыть об осторожности, поэтому он редко бывал в нашей жизни, но для ритуала спаривания… был необходим. И эту пещеру мои соплеменники полюбили. И удобно, и тихо, и интимно спокойно. Я посмеивался, но именно главную залу новобрачные воспринимали, как святое место, где амфибии предпочитали осуществлять ритуал соития.
Седмица ночей для зачатия будущего потомства…
Я не видел улучшений, но веру соплеменников в ритуалы и их обязательное исполнение не убивал. Желали заниматься самообманом — пусть. Нравилось купаться в бесплодной лжи — их дело. Но то, что с каждым поколением наш вид становился все меньше, а чистокровки рождались реже — было неоспоримым. И это не раз становилось причиной ссор на важных территориальных собраниях главных повелителей морей и океанов.
Вымирание… Да, оно нам грозило! Пусть не сейчас, но уже в скором времени, ведь всё чаще семьи оставались без детей и редкие могли зачать и родить более одного. При том, что у нас уже давно утверждено многоженство.
Отец благодаря нескольким бракам и, в особенности, выходам на сушу и оплодотворению земных самок, смог увеличить род на десяток голов. Что удавалось не всем. И естественно было непозволительно рядовой особи. Лишь монаршей. Он таковым был! И наперекор другим, вплоть до распрей между братьями и сестрами своей династии, шёл на контакт с людскими самками. И успешно! А потом сам же ввёл на это запрет уже среди нас — своих детей и своего народа! Хотя и не отрицал, что при необходимости нарушать законы можно. Подчеркивая: НО НЕ без разрешения Вала!!! Вал — это и есть отец!
Как бы странно ни звучало, но при низкой рождаемости, повелитель вод был настроен против смешанных детей. Он утверждал, что из всего количества им зачатых, лишь пять братьев и одна сестра унаследовали его ген. Ген Амфибии. Остальные, кто был с нами в Океании — потомство от шести законных супруг. А сколько бродило по суше его отпрысков с человеческим геном, никто из водных жителей не знал, да и сам отец вряд ли бы взялся точно сказать, но фактом оставалось то, что сухопутные самки нам подходили для спаривания и рождения потомства.
Потому год от года, распри между высшими разгорались не на шутку, находились те, кто выносил вопрос о том, чтобы позволять каждому искать себе пару для спаривания не только среди своих, но и земных. Но к всеобщему удивлению, именно Вал был категорично настроен: «Слишком много заболеваний у сухопутных. Если позволять массовые спаривания, это приведёт к нашему заражению! А у людей есть такие, от которых нет спасения…»
Вот и получалось, что наш вид довольно дружен, но, увы, в некоторых вопросах совершенно не сплочен. Мы за одно — у каждого своё место: сфера деятельности и обязанности. Только кто-то плавал в верхних эшелонах власти — и прекрасно знал некоторые тайны, а кто-то в нижних — и искренне верил, что наш вид непобедим, не уничтожаем… И вообще, что люди скоро сгинут, и у нас станет житьё лучше, чем прежде.
Я тоже в детстве в это верил всеми фибрами души. И воспитывал в себе отвращение к ничтожным человечкам, кто губил природу, вёл аморальный образ жизни, забывался и слепо верил в своё превосходство над остальными.
А потом немного повзрослел, чуть поумнел и пока готовился вступить в наследование владением южными водами Океании, стал чаще следить за людьми и их поступками. В чём-то ненависть крепла, в чём-то сходила на нет. Люди не были однозначными существами. Мне всё больше хотелось их изучить.
Глупо, но я верил, что спасение нашего вида зависело напрямую именно от мелких и жалких людишек. Просто нужно понять, почему природа их так одарила плодотворностью? Почему миллионы вирусов и микробов до сих пор не изничтожили их вид…
Вот и смотрел на представительницу враждующего вида, кто загибалась от хвори. Молодую самку, готовую к производству потомства, но настолько слабую, что если бы не мы — уже давно бы кормила рыб и прочую водную братию.
