Поэтому мы, воспользовавшись той же тропой, по которой поднялись, через 40 минут были уже у подножия, возле машины.

Сегодняшняя программа была выполнена, торопиться пока было некуда, и Иван решил, пользуясь возможностью, слазить под капот машины – уже недели две на приборной панели горел индикатор неисправности двигателя, а некоторое время назад появился посторонний шум при работе. Такой обычно возникает, если топливо не поступает или не воспламеняется в каком-то из цилиндров. Александр, тоже хорошо разбиравшийся в машинах, помогал Ивану.

Я, чтобы не путаться под ногами и не смотреть под руку, отошел еще раз взглянуть на гору Монах – удивительно, но ни террасы из гигантских кирпичей, на которую мы выходили, ни скальной площадки, на которой мы обедали, я найти так и не смог! Как же это?! Может, вон та? Или та? Да нет, там же дерево посередине не росло… А «сырная» скала где? В общем, разглядеть и опознать эти живописные вехи у меня не получилось – гора, благополучно нас отпустив, снова спрятала все свои секреты. Только лицо монаха продолжало грозно и издевательски взирать на меня сверху: «Что, хотели у меня на голове станцевать, жалкие муравьи?! Попробуйте же, поднимитесь еще раз и лазьте тут до посинения, пытаясь ее найти, пока не сорветесь вниз и уже в полете не обнаружите, что до нее всё-таки добрались! Но с добрыми намерениями – милости прошу. У меня еще много припасено того, чего вы не видели!»

И действительно, судя по рассказам, мы не видели и четверти того, что таила в себе эта гора, а где-то на вершине, говорят, были даже знаменитые дольмены. Ну, может, в другой раз…

Иван с Саней тем временем с физиономиями гаражных вивисекторов продолжали ковыряться в двигателе!

Наконец Александр вынырнул из-под капота с зажатой в руке свечой зажигания: «Ха… ну, и как ты хочешь, чтобы это работало?!» – скривившись в усмешке и рассматривая свечу, сказал он Ивану.

Я из любопытства подошел поближе, и даже мне, весьма поверхностно представляющему устройство двигателя, стало понятно, в чём была неисправность: контакты свечи были почему-то наглухо замкнуты, не давая ни малейшей возможности проскочить искре!

Иван задумчиво воскликнул: «Вот, блин! Кабарда… Ставрополье… и сюда еще доехали! Это что получается – всё на трех цилиндрах?!» – Он был не столько раздосадован, сколько недоумевал, как движок вообще еще не загнулся! Действительно, немедленными неприятностями неработающий цилиндр, конечно, не грозил, но пробег с этой неисправностью почти в две тысячи километров был чреват сильной неравномерностью износа деталей, вплоть до заклинивания и полного выхода двигателя из строя.

Но раз машина каким-то чудом до сих пор ездила – значит, скорее всего, обошлось… Иван быстро закрутил новую свечу (предполагая, в чём дело, он запасся ими заранее) и завел машину. Индикатор неисправности почему-то по-прежнему горел, но двигатель работал теперь ровно и без посторонних шумов. Значит, главная неисправность была устранена, и можно было ехать дальше.

Пользуясь тем, что еще не стемнело, мы доехали до слияния рек Белой и Киши – здесь проходила граница Кавказского заповедника и был один из участков, где на поверхность выступал красный гранит, который ниже по течению образовывал целый каньон, добавляя разнообразия местным и так невероятно разнообразным скальным породам!

Некоторое время мы сидели на бетонном парапете дороги, любуясь речными порогами и разбросанными в устье Киши гранитными глыбами, которые в сумерках приобретали цвет запекшейся крови.

Однако надо было ехать назад в Хаджох. Уже заметно стемнело, а нам еще нужно было разместиться в гостинице и пораньше завалиться спать – завтра предстоял первый тяжелый день основного похода.

Впрочем, гостиницу долго не искали – сезон уже заканчивался, и свободных мест было везде много. А так как у одного знакомого Ивана, держателя гостиницы, был сегодня день рождения, то решили у него и остановиться, чтоб поесть шашлыка на халяву, а заодно и день рождения самого Ивана отметить. А то вчера дома он практически сбежал с него, чтобы отправиться в этот поход.

К этому празднованию, кстати, сегодня должен был присоединиться еще один человек. Угадайте, друзья, кто? Конечно, это Виталик! Куда же без него! Он тоже был в Хаджохе и должен был завтра вести свою последнюю в этом сезоне группу по «Тридцатке».

Добравшись без приключений, разместившись в номере и приведя себя в порядок после восхождения и всех переездов, мы подошли к беседке во дворе гостиницы, где хозяин (тоже, кстати, Володя – мой тезка) жарил мясо, ловко переворачивая решетки над большим кирпичным мангалом.

Виталик, уже разместивший своих подопечных, был тоже здесь и помогал с готовкой.

Увидев нас, он воскликнул: «О, вот и вы! Ну рассказывайте, как день прошел, где сегодня были?» Виталик, как всегда, излучал радушие, так характерное для представителей кавказских народов и которое с образом наглого, коварного и свирепого бандита, навязанного за время кавказских конфликтов, не имело ничего общего!

Виталик даже по-русски говорил абсолютно чисто, причем получше некоторых «наших русских» собратьев, которых за дебильный блатной акцент хотелось иногда удавить на месте!

У Виталика, правда, была необычная речевая особенность: он иногда заикался, причем только на глухих согласных в начале слов и только в те моменты, когда что-то увлеченно рассказывал на публику. Нет, перед аудиторией Виталик, разумеется, никогда не робел – не тот человек, – просто такое происходит, когда у рассказчика в голове роится куча мыслей и он, не прерывая повествования, обдумывает, какую и как именно высказать!

Каждый по-разному выходит из этого положения: кто-то мычит между фразами, кто-то растягивает окончания, кто-то заполняет смысловые промежутки словами-паразитами, кто-то делает резкие паузы, как наш президент, а Виталик выкручивался таким вот образом… Впрочем, эта фирменная речевая изюминка совершенно не раздражала и не портила впечатления, придавая личности Виталика дополнительную индивидуальность и обаяние и говорила скорее не о каком-то недостатке, а об уважении к своим слушателям и о том, что ему не всё равно, как он и что несет.

Это, кстати, принципиально отличало его от Ивана. Нет, разумеется, Иван тоже думал, что говорит, но если Виталик при общении руководствовался в основном эмоциональными порывами, предпочитая говорить и думать одновременно, то Иван обдумывал любой разговор или беседу хоть немного, но заранее. Виталик, например, заметив, что группа, поднимаясь по склону, неправильно ставит ноги, мог тут же всех остановить и прямо с ходу начать объяснять, как это делать правильно. Или, неожиданно заметив, что у кого-то что-то неправильно сидит или закреплено из снаряжения, тут же подходил, объяснял, что́ не так, и помогал исправить, попутно обращая внимание на похожие нюансы. Или ему могло неожиданно прийти в голову что-нибудь показать или рассказать (если это не была, конечно, запланированная программой достопримечательность), и он так же мог остановить группу у какого-нибудь камня, растения или дерева и рассказать о них всё, что знал.

Иван же так поступал крайне редко, да и то только в том случае, если отсутствие немедленного нравоучения не грозило каким-нибудь ЧП. Обычно он в течение какого-то времени подмечал окружающие детали, обдумывал, что рассказать или что спросить, и, только выстроив четкую цепочку мыслей, начинал разговор или беседу.

Поэтому речь Виталика была немного сбивчивой, но более душевной, а речь Ивана – четкой, но более строгой. В общем, роли души и мозга своей организации они оправдывали по полной программе.

Но в одном они были здесь похожи: ни Виталика, ни Ивана застать какой-то неожиданной темой или вопросом врасплох было практически невозможно. То есть это собеседник думал, что тема неожиданная, – на самом деле оба инструктора прекрасно чувствовали окружающую обстановку, настроение группы и отдельных ее персонажей. Поэтому что Виталик, что Иван практически никогда за словом в карман не лезли, заранее предполагая, что за вопрос или претензия могут в той или иной обстановке последовать.