Кстати, о рубашке – это вовсе не ночная сорочка, а монашеский хитон или власяница, но не из верблюжьего волоса или овечьей шерсти, как у других монахинь, а из тонкого и действительно дорогого льна с вензелем «М».

О недавнем постриге свидетельствует только простой, деревянный, тонко-искусно точёный крест – во свидетельство о крестных страданиях Сына Божия и в знамение последования Ему в несении своего креста.

Всё! Вот теперь всё! Вот оно! Всё встаёт на своё место. Становится очевидным и само собой разумеющимся – я Марфа! Царевна Марфа, дочь покойного государя Алексея Михайловича и сестра по отцу ныне царствующего государя Петра Алексеевича…

Но вот нет! Всё так, да не так! Не Марфа теперь уж! Марфой звалась в миру, а ныне, две луны как – по велению моего царствующего брата пострижена под именем Маргариты. И нынешней осенью ещё приговорена сюда, в Александровскую слободу, в Успенский монастырь, где брат приказал пристроить для меня к Распятской церкви-колокольне монастыря палаты, частью которых как раз является вот эта опочивальня-кабинет.

Вот теперь действительно всё. Вспомнилось и расставилось по своим местам. А ещё, и это тоже очень важно для меня сегодня, на столе лежат и ждут призывно пустые пока листы бумаги. Это будущее жизнеописание моё, биография по-научному. Странно, но вот после пострига вдруг родилась потребность глаголить.

Ой!.. Вот ещё новость! Что это?

Господи!.. Господи, Боже мой!.. Господи, как это странно!.. Необычно, удивительно, потрясающе! Вдруг чувствую, ощущаю что-то новое внутри себя. Это словно кишки шевелятся в животе, что ли, прямо ходуном ходят. И так вот уже несколько дней, по несколько минут, и всё чаще и дольше. Может, это болезнь какая? Надо будет дохтура, медикуса позвать. Пускай посмотрит.

Хотя… хотя зачем звать? Не обманывай себя, царевна-инокиня, и так всё ясно. Ясно становится уже, как только кровь перестала приходить, вот уже четвёртый месяц, однако сомневалась поначалу. А вот теперь всё, какие сомнения – грудь вон набухла как, да и плод зашевелился! И ясно, откуда всё – от любви, конечно, но ведь на старости лет уж! Странно! Удивительно!

Действительно странно, но ведь истинно, не молода уж! Сорок шесть лет тебе, подруга! Сорок шесть – это многова-а-ато! Думала, что жизнь уже заканчивается. Ведь не я первая, не я последняя – большинство царевен из нашей семьи, да и из Рюриковичей тож, вершили свою жизнь в обители Божьей. Сёстры мои, вон и Софья, и тётеньки Анна и Татьяна в монастырях прозябают и молятся во славу Господа. И я теперь тут, в Александровской слободе. Но вот вдруг чудом чудесным Господь осенил: и любовь, и вот теперь результат этой любви заявляет о себе в полный голос. Что теперь будет со мной? Господи Иисусе Христе, Сыне Божие, помилуй мя, грешную!

Ладно, что же, подумаю обо всём потом. А теперь вставать уж пора, надо идти к заутрене.

Короткий взмах колокольчиком, и услужливая Иринка уже входит в келью для одевания. Она расчёсывает и убирает волосы, помогает надеть рясу и всё остальное. Даёт выпить кружку студёной колодезной воды и сопровождает в летнюю церковь, где отец Иоаким уже начал праздничную службу в честь Рождества Предтечи.

Молитва, потом завтрак, но не в трапезной, а у себя (прислужницы подают). Потом три часа послушание, игуменья почтительно наложила только заботу о растениях в аптекарском огороде. Потом опять молитва и обед, после которого снова цветы. А вечером ужин, чтение Часослова и Псалтыри и молитва перед сном. Именно так теперь проходят мои дни, в общем-то, только цветами они отличаются от предыдущей теремной моей жизни.

Ах нет, не только этим, вот ещё потребность в писании появилась, которой не было ранее.

И вот снова листы «Книги глаголемой…» передо мной. Нет, скорее я перед ними. Волнуюсь очень, пожалуй, даже страшно. Зачем я это делаю? Для себя, для людей?

Пожалуй, для себя – это как исповедь да молитва во имя Господа на бумаге! А ещё ради чадушки моего будущего! Может, он прочтёт когда-нибудь и простит меня грешную и неразумную.

А с чего начать? Не знаю. Ладно, начну тогда с самого начала…

Родилась я в лето от сотворения мира семь тысяч сто шестидесятого или от Рождества Иисуса Христа, Господа нашего, одна тысяча шестьсот пятьдесят второго года, августа месяца, двадцать шестого дня, после полудня. По сему случаю в книге государевой соответственно написано было: «Бог разнёс царицу ребёночком… Дал Бог дитятко моленное, да непрошеное, не в том смысле, да не в ту силу: родилась дочь».

Батюшка мой, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея великая и малыя и белыя России самодержец, хотя по прозвищу Тишайший, кроткий по нраву владетель, не мог не взволноваться рождением именно дочери, то есть меня… нужен был сын, наследник, царевич!..

Ладно, пусть так! Написано, и хорошо! Решено, надо полностью отдаться тому, что пишет рука. Поправлять потом буду. А пока по порядку.

Итак, царственный батюшка мой, Алексей Михайлович, на девятнадцатом году своей жизни озаботился богоугодным делом – продолжением царственного рода своего и обвенчался с матушкой моей милой, Марьей Ильиничной Милославской. По истечении девяти месяцев брачной их жизни, как водится, царственные супруги были утешены рождением сына одна тысяча шестьсот сорок девятого года, октября двадцать второго дня.

Но новорождённый брат мой, царевич Дмитрий, прожил, по воле Божьей, только не вступило год, скончавшись тож октября, шестого дня.

На третьем году брачной жизни своей царица-матушка моя родила дочь Евдокию, царевну, сестру мою старшую.

И по сему, глаголемому, я – третий ребёнок своих царственных родителей и вторая дочь.

По обычаям и по порядку быта, царь-батюшка в тот же час указал послать с благой вестию о моём рождении к боярам, окольничим и ближним людям, а также к гостям, и особенно к патриарху Никону, епархиальным архиереям и духовным властям и во все важнейшие московские монастыри, особливо в Троице-Сергиев.

На следующий день обычным чередом государь слушал благодарственный молебен в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы, а потом, по обычаю, следовало оповещение народу от царя и патриарха богомольными грамотами, что Бог простил государыню, благоверную царицу и великую княгиню Марию Ильиничну: родила дщерь, благородную царевну, великую княжну.

На радостях государь, встречая Новолетие одна тысяча шестьсот пятьдесят третьего года, сентября первого дня в соборе Успения вносил меня, своё новорождённое чадо, а через три дни крещена была, и наречено мне имя Марфа – в честь преподобной Марфы, матери преподобного Симеона Столпника, именуемого в народе словом Летопроводец.

Право слово – имя Марфы для нашей царственной фамилии не чуждо. Ведь инокиней Марфою именовалась моя прабабка, в миру Ксения Ильинична, супруга Феодора Никитича Романова. Впоследствии оный наречён станет патриархом всея Руси под именем Филарет. Марфою же ещё звалась одна из моих тёток, сестёр царственного батюшки моего, волею Господа нашего, скончавшаяся во младенчестве.

День же крестин был значимым для меня ещё тем, что в это одно время во всю свою жизнь я, так же как, впрочем, и другие меньшие и большие царевны, явилась для всенародного лицезрения в первый и последний раз. Ведь по быту нашему, теремному, после выноса царское дитя женского пола не показывалось уже более до совершеннолетия.

По рождению передали меня кормилице, которую привели к крестному целованию при клятвенном обещании и поместили в хоромах меньших царевен.

Мамкой мне определили Ульяну Петровну Шереметьеву, вдову из ближних бояр, помню ея хорошо и почитаю за любовь и верность безграничную…

Ну что же? И неплохо писано! Продолжаю.

Детство моё и юность проходят безмятежно, в тишине и спокойствии, в общении только с сёстрами да мамками и няньками. В любви, конечно, но без должного внимания со стороны милых батюшки и матушки. Все их родительские заботы в основном о рождённых после меня царевичах, наследнике Алексее, царевичах Фёдоре, Симеоне и позднее Иване.