Это любовь к знакомым и друзьям, а также (особенно) к тем людям, которые мне неприятны или раздражают, – моим лучшим Учителям. Ну и, конечно, это любовь к самому себе, к своему телу. Честно скажу, тут сложнее.

«Радость» – следующий пункт назначения на моём пути. Моя задача – культивировать радость. А как? Ну, например, сегодня я иду утром гулять и радуюсь яркому солнцу, лёгкому морозцу. Тому, что я в данный момент великолепно себя чувствую. Тому, что воробушек, сидящий на ветке, какнул, и его продукт жизнедеятельности (физико-химические процессы в нём тоже проходят) просвистел в миллиметре от моего лица. Сразу с радостью вспоминаю фразу из детства: «Хорошо, что коровы не летают». Радуюсь общению с родными по телефону и по Skype. Радуюсь тому, что младший внук уже самостоятельно встаёт и может пройти несколько шагов. Радуюсь тому, что жизнь ко мне на самом деле начинает возвращаться. Радуюсь тому, что дело моё, несмотря на сопротивления и трудности, всё-таки развивается и крепнет. Радуюсь тому, что на остров уже завезли семью дельфинов-белух, и летом можно будет воспользоваться служебным положением и поплавать с ними. Радуюсь мелочам и великому.

А вот ещё – «Красота». А как же без красоты? Красота природы в этом замечательном крае. Это величие и красота океана, заливов и островов. Это необычайно важные и большие чёрные вороны. Это очень красивые сороки с синими крыльями и хвостом: прямо готовая «синяя птица». Это шустрые чёрные белки, которых можно встретить даже в городе.

А дальше – «Смех и веселье». Вот ещё важный пункт назначения. Мне явно сейчас это нужно.

Пожалуй, достаточно, дорожная карта расписана. Надеюсь, ничего не забыл, и это дорога, которая точно приведёт меня к Храму!

Постепенно я уже возвращаюсь на эту дорогу! В общем-то, мне казалось, что я и раньше шёл по ней. Шёл, да, но почему-то отвлёкся, сбился, заснул. В какой момент?

Всё, настало время пробуждения.

Встал и пошёл!..

Вот, значит, проба пера и написалась! И вроде неплохо, почти без правок обошлось, и с этим, пожалуй, можно и закончить. Надеюсь, мастерство и живость моего пера будут «оттачиваться» с каждой написанной новой страницей и радовать моих читателей. Предлагаю только им на досуге самостоятельно порассуждать: где во всём понаписанном выше правда, а где и не очень.

А сейчас, совместно помолясь Богу, мы двинемся в повествовании дальше, вернее, опишем самое-самое моё начало.

Но прежде – всё же скачки (помните, читаем с ударением в конце). Они во мне рождаются беспрерывно, множатся и множатся, и уже от недержания требуют срочного выплеска на бумагу. Ну, вперёд!..

Первые солнечные лучики упираются в подбородок, щёки, нос, лоб, закрытые веки и поначалу, как могут, только чуть подогревают всё, но, не достигнув нужного эффекта, меняют свою тактику. Часть из них, что поактивнее и поизобретательнее, профессионально используя свою корпускулярно-волновую природу, осторожно, на ощупь, протискиваются меж кровяных сосудиков век, даже самых тоненьких. И вот там уже, внутри зажигают ярко-красные сигнальные, пробуждающие фонарики и светят ими через линзочки хрусталиков в дно моих глаз и дальше, через ниточки нервов, прямо в мозг.

Ладно-ладно! Всё! Вот теперь у них получается, и сна уже не будет. Но… Да! Похоже, не только из-за настырных солнечных лучиков, но ещё и потому, что…

А вот, понятно – опять со мною это…

Какой уж тут сон, теперь снова надо разбираться, где я и кто. С опаской от неизвестности, но со смирением от неотвратимости открываю чуть ослеплённые глаза и через красные щёлочки пытаюсь осмотреться. В келье уже совсем светло. Ну конечно! Ведь весна отошла уж. На дворе красный месяц июнь – зачинатель лета. Месяц цветов, птенцов и светлых ночей.

Ладно, а день какой сегодня? Ах да! – праздник Рождества Предтечи и Крестителя Господня.

Через русскую готику обоих окон, сквозь стеклянные, не слюдяные, пластины (как богато!) в келью врывается всё более мощный поток именно того самого солнечного света, который ослепил и окончательно пробудил меня.

Келья, понятно, монастырская, но большая, почти квадратная и богато убранная. В углу, почти напротив застеклённых окон-бойниц и слева от входа за массивной дубовой резной дверью большая печь. Она облицована изразцами с яркими экзотическими растениями, животными и птицами и переходит, похоже, частью своего огромного согревающего тела в соседнюю комнату, а топится монастырским истопником вообще из подвального помещения.

Под окнами стоит резная французская горка-секретер с выдвинутой столешницей-поверхностью для письма. На её тёмно-зелёном фетре выделяется венецианский серебряный резной изящный гарнитур для письма и серебряный же, но другой работы, подсвечник о семи потушенных с вечера свечах.

В чернильнице торчит оставленное с вчера перо, а ещё с десяток таких же ждут своего часа в серебряном гарнитурном стаканчике.

Меж яркого, но не главного тут гарнитура посередине столешницы смысловой доминантой располагается нетолстая стопка аккуратно разрезанных листков плотной бумаги. Всё это ещё с третьего дня заботливо заготовлено Иринкой, моей служанкой-послушницей. Господи, откуда я это знаю?..

Эта стопка бумаг притягивает мой взгляд и призывно манит к себе целиком. Чувствую, что притягивает, но и пугает неизвестностью. За прошедшие дни на верхнем листке образовались только задумчиво выведенные моим округлым почерком сиротливые слова «Книга глаголемая. Жизнеописание…».

Что означают они и в чём заключена магия пустых листов на столе, не понимаю, но разберёмся, а пока осматриваюсь дальше.

Слева от кровати, на которой я лежу, – небольшой ночной столик, на нём – подсвечник с задутой перед сном свечой и Евангелие в дорогом кожаном, тиснённом золотом переплёте с шёлковой тесёмной закладкой меж страниц. Там слова от Матфея: «Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них».

Ещё на столике – маленький серебряный колокольчик, похоже, чтоб Иринку вызвать или кого-то ещё из прислужниц.

Рядом со столиком придвинутый на ночь мягкий стул – пара к горке-секретеру, на котором на ночь уложена монашеская одежда: подрясник, напоминающий об обете добровольной нищеты; пояс, ибо Господь говорит: «Да будут чресла ваша препоясана»; ряса; мантия и сверху клобук – словно шлем спасения и непостыдного упования. Надо же, и это я знаю откуда-то!

По правую руку от кровати – красный угол, в котором узкая дубовая, резная же кафедра, на которой стоит семисвечие, и там же дневное место Евангелия. Кафедра обращена к небольшому иконостасу, в котором – из родного Коломенского, от моей бабушки ещё (Царствие ей Небесное) – старинные и почерневшие образа Вседержителя и Казанской, а ещё совсем недавно писанная икона «Страшный суд». С потолка на серебряной цепочке свисает пред образами вечно горящая лампада из рубинового стекла.

На полу перед кроватью место ковра – подарка персидского посла. Ковёр таков, что при хождении по оному босыми ногами утопаешь в ворсе прямо по щиколотку.

Видно, что келья имеет вид недавно обживаемого помещения, при этом всё тут убрано дорого и со вкусом. Пахнет восковыми и отгоревшими в ночь свечами и чуть – свежей побелкой, по которой совсем недавно писаны жизнеописания Богородицы.

Теперь самое время оглядеть себя. Я лежу на спине, на огромной дубовой кровати с балдахином и резными колоннами по углам. Постельное бельё из дорогого тонкого, выбеленного льна, а также огромное, но практически невесомое стёганое пуховое одеяло, заботливо и искусно сшитое руками монастырских белошвеек и украшенное трёхцветной шёлковой гладью с витиеватой заглавной буквой «М».

Энергично откидываю лёгкое одеяло (в конце концов, надо разобраться!) и сразу понимаю, осознаю, что я – женщина, и не простая. Стоит ли объяснять, по каким признакам видно сие? Да по всем! Не знаю… ну вот – по рукам с длинными, тонкими пальцами и ухоженными ногтями, никогда не знавшими никакой работы, кроме, может быть, вышивания; по длинным ногам с тонкими щиколотками, никогда не ходившим босиком; по длинным, пышным блестящим каштановым волосам, чуть с проседью. Да и по остальному всему, что скрывает рубашка, но чувствуется.