Для этого много делается: семь лет занятий у консерваторского преподавателя в доме напротив, попытки поступить меня в музыкальную школу. Результат нулевой: я отсиживаюсь в туалете, под всевозможными предлогами отлыниваю от занятий, занимаюсь из-под палки, одним словом, мука.

Нет-нет, музыку я понимаю и люблю, включая классическую, даже вроде слух есть, но извлекать музыку из себя не хочу совсем. Всё заканчивается тем, что однажды вечером, когда я уже лёг спать, папа кричит из большой комнаты: «Андрей, ты занимался сегодня на пианино?» Я бодро отвечаю: «Конечно! А как же!» – и тут же получаю очень мягкую и вежливую просьбу: «А сыграй нам с мамой!»

Не заметив подвоха, я вскакиваю и прямо в трусах подхожу к пианино. Оп-па, а крышка у пианино закрыта на ключ!.. Понятно, да?

До ремня тогда не доходит, всё-таки у меня современные и интеллигентные родители, но разговор состоялся серьёзный.

Ещё примерно месяц я проверяю каждый день, закрыто ли пианино, а потом родители сжаливаются надо мной. Музыкантом я не стал, а пианино было продано, правда, только перед моей женитьбой.

Пока всё с квартирой, и теперь на улицу.

Я очень много гуляю в сквере напротив наших окон, и меня, наверное, хорошо видно маме. Летом мы с мальчиками и девочками много прыгаем в классики и через скакалку, я это люблю. Зимой из снега строим крепости и тоннели в сугробах. Как правило, я прихожу домой после таких снежных прогулок совершенно мокрый.

Вокруг нашего дома бушует стройка. Котлованы, траншеи, остовы строящихся домов. Ну, конечно, мы, мальчишки, всегда играем именно на стройках, а где же ещё? Наивысший кайф для нас – найти карбид, засыпать его, например, в стеклянную бутылку из-под кефира (других тогда не было), залить всё водой, закрыть пробкой и отбежать подальше. В результате бурной реакции бутылка взлетает или взрывается, осколки разлетаются в разные стороны. Если никого не задело, акция признаётся общественностью успешной. Нас гоняют со стройки, но это разжигает ещё больший интерес к поиску карбида и запуску ракет, ведь вовсю уже бороздят космос Гагарины и Титовы.

Котлованы и траншеи представляют для нас, мальчишек, дополнительный интерес, особенно зимой. В них замечательно играть в войну с немцами. После я прихожу домой грязный и мокрый от макушки до трусов и с целыми сугробами в валенках.

Гуляю я и в других местах. Хорошо помню один эпизод своего содержательного гуляния возле серого дома на задворках, который у нас называют «дом гостиничного типа», общежитие, иными словами. Я ещё дошкольник и по возвращении рассказываю маме и папе, что мы там пили яблочный сок, который тёк из трубы в стене. Могу сейчас представить себе, что за сок там проистекал.

Там же за домом – площадка для гуляния, на ней стоят качели, с которых мы, конечно, прыгаем, и я шлёпаюсь неоднократно. А ещё там хоккейная коробка, на которой зимой заливают ужасный лёд. Мои «гаги» по нему отказываются ехать, но мы с ребятами всё же режемся в игру, отдалённо напоминающую хоккей.

Теперь несколько слов обязательно скажу про упомянутую ранее Горку. Это безусловная достопримечательность и ландшафтная доминанта нашего микрорайона. Когда-то, может, в тридцатые или пятидесятые годы – это огромная городская свалка, которую в начале шестидесятых рекультивировали. Иными словами – просто засыпали землёй. В таком виде, заросшая травой и кое-где кустарником, она достаётся в безвозмездное пользование ребятне нашего района. Зимой она превращается вообще в парк развлечений: катание на санках и лыжах, с заледенелых спусков на попе или фанерке.

Читатели могут себе представить, какой снеговик – подарочек родителям приходит домой после таких гуляний. Сейчас, говорят, эту Горку срыли.

Не могу сказать, что я хулиганистый мальчик, нет. Хотя и мне иногда перепадает от родителей за проказы. Я дружу со всеми ребятами во дворе, даже с самыми-самыми, прикрепленными к детской комнате милиции. У меня со всеми ровные и простые отношения. Может, потому, что я не маленького телосложения, а скорее, я так думаю, от врождённоприродной основательности. В классе я часто сижу с отъявленными хулиганами, никто из них не донимает меня, уважают.

В первый класс меня сначала водит бабушка, но после её смерти я сдан в группу продлённого дня. Там за нами никто не смотрит, и я в первый же день пропарываю себе ногу гвоздём, лазая во дворе школы по груде строительного мусора. Всё, для меня продлёнка закончилась, и я теперь после школы дома один и из школы прихожу сам.

На моей шее резиночка, как для трусов, с ключом от квартиры. Открываю дверь и попадаю в квартиру, где сразу становлюсь взрослым и самостоятельным.

Приходить-то прихожу, но сижу дома тихонечко-тихонечко – страшно. Мне кажется, что все шкафы в доме наступают-надвигают-ся на меня, как Мойдодыр у Чуковского, а из-под дивана или кровати какое-нибудь чудище обязательно вылезет и нападёт. Если страх донимает меня особенно сильно, сижу в темноте, не зажигая свет, и даже не хожу на кухню, чтобы съесть еду в термосе, приготовленную мамой. Она очень расстраивается из-за этого и не очень верит моим рассказам про шкафы и чудищ.

Сколько живут такие страхи, не помню, возможно, я смог их преодолевать или договариваюсь с ними.

Через какое-то время я научаюсь быть всё время один: мечтаю, придумываю разные истории, рассматриваю картинки в книжках, а потом их читаю, буквально проглатывая. Телевизора у нас поначалу нет, а когда он появился, передачи в нём идут только несколько часов в день.

В школу я иду вдоль дома до первого подъезда. Там в палисаднике устроена большая клетка, где дяденька, живущий на первом этаже, содержит белку, которая всё время бегает в колесе. Я дружу с этой белкой, разговариваю с ней несколько минут и продолжаю путь в школу.

Перехожу дорогу и иду по скверу. Где-то на уровне молочного магазина я перехожу ещё раз дорогу и продолжаю путь в том же направлении до знаменитого на весь район киоска с мороженым. Между ним и книжным магазином прохожу во двор и наискосок до проулочка, ведущего прямо к школе.

Вот такая она – моя родная улица. Она и сейчас, точно, «стоит» там же, где и раньше. Уверен, что для других мальчиков моя улица становится малой родиной, только в других условиях.

Последний раз я был там лет десять тому назад, ведь некогда.

Пожалуй, только тут, на Десятой улице, я пронзительно почувствовал ностальгию по тем местам. Слетаю обязательно!

Пребываю под впечатлением текста под названием «Разговор», периодически перечитываю его и чувствую, что он всё ещё цепляет меня за невидимые крючочки, достаёт в самых потаённых закоулочках.

Но главное, что я всё время ловлю себя на мысли, что меня реально тянет в эту самую школу-сад, где разворачиваются события «Разговора». Я ведь на самом деле никогда там не был. Каждый день утром и вечером, выезжая на работу или возвращаясь домой, мы лавируем сквозь грозди машин «одарённых» родителей, припаркованных на тротуарах вдоль забора школы. Периодически гуляя, мы с супругой проходим мимо, и я неизменно заглядываю через забор, меня тянет внутрь, как магнитом.

И вот сегодня, в воскресенье, около пяти часов вечера, проводив супругу к морю, на каток, я иду прогуляться по окрестностям. Погода великолепная, тепло, около трёх градусов мороза, солнце растапливает остатки льда на асфальте. Поднимаюсь по дороге к нашему дому, вижу забор школы и вдруг понимаю, что сегодня не могу не зайти.

«Ну и что? А что такого? Только посмотрю, как там в действительности всё выглядит, и пойду домой», – свободно течь этой мысли я позволяю, чтобы оправдать свои дальнейшие действия.

Решительно прохожу мимо наших ворот и равняюсь с будкой охранника школы. Рука опускается в карман пальто и нащупывает своё начальственное удостоверение: «Надо же, как кстати».

Корочка производит впечатление на охранника, он только говорит, что директора нет, – ведь выходной, но несколько преподавателей сейчас в школе. «Ладно, мне никто и не нужен, я всё равно никого не знаю, только посмотрю и назад», – ещё раз самооправдываюсь я.