– Я сделал хороший лук, – упрямился Такко. Он старательно смотрел только на заказчика, избегая встречаться глазами с разгневанным соперником.

– Я тоже так думаю, – неожиданно улыбнулся маркграф. – Нужно давать дорогу молодым, мастер Дитмар. Если мне самому понадобится оружие, я непременно обращусь к тебе.

Мастер склонил голову, но Такко видел, что он не смирился с отказом. Когда Дитмар вышел, маркграф осторожно снял Агнет с колен:

– Идёмте во двор. Испытаем твою работу.

Во дворе, под защитой крепкого забора, совсем не было ветра, но это не мешало стрелам Агнет лететь как попало. Такко терпел, сколько мог, и обратился к маркграфу:

– Я бы посоветовал вашей дочери по-другому браться за тетиву.

Оллард кивнул, и дело пошло на лад. Может, и прав был Дитмар, что Такко небольшой мастер делать луки, но стрелять он умел, за это Верен и взял его в товарищи. Агнет оказалась левшой, но Такко было всё равно с какой руки стрелять. Под одобрительным взглядом маркграфа и подозрительным – няньки, он помог Агнет приладить защитную накладку на пальцы. Было странно видеть их вблизи: белые, с утолщёнными и посиневшими кончиками. Немыслимая бледность для живых. Агнет взглянула на него своими нездешними светлыми глазами, Такко смутился и торопливо схватился за тетиву, показывая, как нужно держать.

Когда три стрелы из десяти воткнулись в соломенный круг, Агнет торжествующе обернулась к отцу:

– Получается!

Маркграф улыбался, и улыбка смягчила резной камень его лица. Агнет бросила лук, подбежала к нему, обняла. Он подхватил её на руки, прижал к груди, зарылся лицом в пушистые волосы… Такко вежливо отвернулся.

Несмотря на советы, Агнет умудрилась раскидать стрелы по всему двору. Пока Такко собирал их, няня увела девочку отдыхать. Какая же она хрупкая и слабая, эта Агнет! Не прошло и получаса, а уже пожаловалась на головную боль.

– Кожа да кости…

Такко вздрогнул от шёпота за спиной и чуть не свалился с шаткой опоры, с которой пытался достать последнюю стрелу из-под крыши сарая. Маркграф стоял рядом и открыто рассматривал его со своей обычной холодной улыбкой. Такко невольно поёжился под его взглядом и спрыгнул на землю.

– Об этом мы не договаривались, – маркграф кивнул на стрелы.

– Подарок, – коротко ответил Такко.

– Я привык сам делать подарки.

– Пустяки. У меня всё равно оставались заготовки и перья… Подойдут на первое время, пока вы не подберёте более достойные.

– Эти стрелы хороши, – кивнул Оллард. – Но ты мог использовать материалы на другие заказы.

– Я больше не буду брать заказы. Сегодня вечером я ухожу из города.

– Вот как. Конечно, в конце лета сезонные работники возвращаются домой.

– Я не домой. Я зарабатываю охраной обозов. Сегодня мы с другом уходим с торговцем мёдом…

– Ты хорошо стреляешь. Долго учился?

– Там, где я вырос, дети получают первый лук в три года. С тех пор я с ним не расставался.

– А где ты вырос? И сколько тебе лет?

Такко запнулся. Сейчас начнутся расспросы о доме и семье… Маркграф по-своему истолковал его замешательство:

– Ты прав, двор – не лучшее место, чтобы вести беседы. Идём в дом. Я не задержу тебя долго.

В кабинете маркграф отсчитал обещанную сумму – столбик серебряных монет и небольшую кучку медяков. Пододвинул деньги к Такко, откинулся в кресле и повторил вопрос:

– Я хочу знать, где ты вырос и как так вышло, что в столь юном возрасте ты сам зарабатываешь себе на жизнь.

– Мне шестнадцать! – обиделся Такко. И сам не заметил, как, направляемый вопросами, рассказал о залитых солнцем горах, где родился и вырос, об отцовской ювелирной мастерской, откуда бессовестно сбегал лазать по старым шахтам и стрелять в сухие деревья, и, наконец, о том, как ждал давно обещанной поездки в Империю и удрал от отца в первую же ночь – без единого медяка, зато с луком и полным колчаном. Как брался за любую работу, как доказывал купцам и другим охранникам, что достоин зваться воином, а не мальчишкой на побегушках – и доказал!

Маркграф слушал, чуть склонив голову и рассматривая узоры на столе.

– Ты достоин лучшего, чем жизнь бродяги, – сказал он, когда Такко закончил рассказ. – Послезавтра мы с дочерью возвращаемся в замок. Нам не помешает охрана в пути, а после Агнет понадобятся уроки стрельбы. Предлагаю остаться у меня на зиму. – Он выдержал паузу и добавил. – Три марки серебром за месяц, без вычета за стол и ночлег, выходной каждую неделю и никакой работы сверх договора. Что скажешь?

Три марки серебром! За шесть месяцев наберётся восемнадцать марок. Целое состояние. Если продать самого Такко со всем, что у него есть, включая превосходный тисовый лук, не выйдет и трети от этой суммы. Отработать зиму – и можно будет отправиться в дальние края, останавливаться на хороших постоялых дворах, увидеть имперскую столицу, восточный берег и даже южные земли, где на полях лежит песок и живут люди с кожей тёмной, как дубовая кора…

И Верен уйдёт один в свой Нижний Предел.

– Благодарю за щедрое предложение, господин маркграф, – Такко умудрился поклониться, не вставая со стула. – Но я уверен, в городе найдутся более достойные учителя.

– Мне решать, кто достоин учить мою дочь. Ты понравился Агнет. С тобой ей будет интересно. К тому же в тебе есть нечто особенное.

– Что? – удивился Такко.

Вместо ответа маркграф коснулся письменного прибора и поправил перо, без того стоявшее ровно.

– Ты точно справишься с предназначенным тебе делом, – чуть улыбнулся он. – Так что скажешь?

– Прошу прощения, но я уже уговорился с другом и не могу подвести его, – Такко поднялся. В последний раз обвёл глазами комнату, портрет и серебряные статуэтки на каминной полке…

– Не желаешь напоследок взглянуть на мою коллекцию? – Маркграф перехватил его взгляд. – Сыну ювелира интересно серебро, не так ли?

С языка у Такко рвался ответ, что серебро его волнует только в виде монет, но он вежливо кивнул. Выслушал рассказ о коллекции, собранной по разным странам, выдавил из себя похвалу тонкости работы и чистоте материала и с облегчением вздохнул, когда маркграф повернулся к камину спиной.

– И всё же подумай над моим предложением. – Вкрадчивый голос настиг Такко на пороге. – Если что-то помешает тебе покинуть город… мало ли, что может случиться… Приходи.

Улица встретила Такко теплом летнего вечера и запахом яблок. Домой он шёл кружным путём, держась самых оживлённых улиц. Отдавать сегодняшний заработок Дитмаровым подмастерьям или кому другому он не собирался.

Он уже видел окна дома, когда услышал сзади окрик. Обернулся посмотреть, кого ловят городские стражники, и замер на месте, увидев, что с ними маркграфский слуга – тот самый, что час назад запирал за Такко дверь.

– Это он, – подтвердил слуга, когда между ними осталось с пяток шагов.

– Ты лучник Танкварт, что относил сегодня работу господину маркграфу? – спросил стражник, споткнувшись на чужеземном имени. И, получив ответ, заявил: – У них пропало серебро. Можешь доказать, что не брал?

Такко скинул с плеча мешок, протянул стражнику и развёл руки в стороны, показывая, что ничего не спрятал на себе. У него на миг потемнело в глазах, когда стражник достал из мешка злополучную статуэтку и показал слуге. Тот угрюмо кивнул, узнав пропажу.

Последнее, что увидел Такко, оглянувшись через плечо, когда стражники вели его к ратуше – хозяйку, застывшую у ворот. И с горечью подумал, что доказать свою невиновность в суде будет трудно, а вдове бондаря – точно не удастся.

В ратуше было нестерпимо душно, несмотря на распахнутые настежь ставни. Тонкие ленты на окнах не отпугивали мух, и в комнате слышалось мерное жужжание. Писарь в углу скрипел пером, занося имена и обстоятельства дела в толстую книгу. Судья в одеянии, прилипшем к взмокшему телу, наскоро расспросил Такко о семье и роде занятий, выслушал слугу маркграфа, стражников и отёр пот со лба: