Пока девочка натягивала тетиву, Такко украдкой её рассматривал. Тонкая, хрупкая, бледная, на первый взгляд она казалась ребёнком, но держалась с таким достоинством, что Такко невольно залюбовался её не по-детски плавными движениями.

– Агнет, тебе не тяжело натягивать лук? – заботливо спросил маркграф.

– Немного. – Голос у неё был звонкий, как колокольчик, но тихий и слабый.

– Я сделаю полегче, – кивнул Такко. – Послезавтра будет готово.

Агнет с няней вышли. Маркграф проводил их взглядом и снова повернулся к Такко:

– Моя дочь не совсем здорова. Я привёз её в город в надежде немного развеселить. Надеюсь, стрельба развлечёт её, когда мы вернёмся в замок. Ни один лук из нашей оружейной ей не по силам.

– Лучнику не нужна сила, – улыбнулся Такко, снимая и аккуратно сворачивая тетиву. – Важнее иметь твёрдую руку и верный глаз, а ваша дочь, несомненно, обладает этими достоинствами в избытке.

– Агнет Оллард – мужественная девочка и достойная наследница своего рода, – подтвердил маркграф. – Который год она борется с болезнью… Но я задерживаю тебя. Половина суммы, как договаривались. Остальное – когда закончишь работу.

Глаза Такко загорелись при виде монет, которые маркграф высыпал на стол. Позаботился, припас помельче, чтобы не искать размен на базаре… Но Такко доводилось уходить от заказчика без только что выплаченного задатка, и он научился осторожности.

– Благодарю за щедрость, – поклонился он, – но я не очень опытный мастер и боюсь не оправдать доверия. Я возьму десятую часть, а остальное, если удобно, заплáтите, когда приду с готовой работой.

– Как знаешь. Возьми, сколько нужно.

Такко отобрал самые мелкие медяки, ещё раз поклонился и вышел.

В передней он остановился, делая вид, что пересчитывает монеты. Слуга, стороживший у двери, отвлёкся на шум за окном, и Такко быстро поставил полуготовый лук в тёмный угол.

Дитмаровы подмастерья ждали сразу за углом, где от мощёной улицы отходил узкий проулок. Трое статных, мускулистых парней – таким бы в кузнице работать, а не в лучной мастерской! Видно, им не впервой было иметь дело с несговорчивыми соперниками: первый пропустил жертву вперёд и показался, только когда двое других преградили дорогу. От толчка и удара спиной о бревенчатый забор перехватило дух. Двое ухватили Такко за плечи и локти, а старший в недоумении обшарил его взглядом с головы до ног:

– Где лук?!

Такко прикусил губу, пряча торжествующую улыбку. Пусть переломают ему рёбра, но не драгоценную заготовку.

– Где лук, скотина?!

Старший кивнул одному из спутников, и тот побежал осматривать улицу. Даже за угол заглянул, не бросил ли Такко заготовку там. Первый удар пришёлся под рёбра, второй по лицу; от третьего, выбившего воздух из лёгких, перед глазами поплыли разноцветные точки.

– Нигде нет! – донеслось как сквозь воду.

– Да куда ж ты его спрятал? Мастер говорил, что заказ не готов, значит, в доме он остаться не мог!

От очередного удара Такко зашатался и осел на землю, выгладив спиной чужой забор. Грубые руки тут же ухватили за шиворот, подняли, сорвали с пояса кошель:

– Хоть задаток-то получил?

Медяки рассыпались по земле и тут же были вдавлены в мягкую почву тяжёлыми сапогами. Такко передёрнуло, пока у него под рубашкой шарили в поисках серебра. Ещё удар по рёбрам, по лицу, и подмастерья ушли, обсуждая, что сказать мастеру и куда подевался проклятый лук.

Такко ждал, пока дыхание не восстановилось. Осторожно поднялся: больно, но бывало хуже. От отца доставалось куда сильнее, да и в уличные стычки он ввязывался не впервые. Перед глазами уже не плыли разноцветные пятна, движения отдавались вполне терпимой болью. Легко отделался. Он утёр кровь подолом рубахи и аккуратно собрал медяки, которыми побрезговали Дитмаровы подмастерья. Солнце стояло высоко – как раз успеть на базар в овощной ряд и угостить наконец Кайсу ужином. А когда совсем стемнеет, можно и лук забрать. Слуга, конечно, обругает забывчивого горе-мастера, зато заказ будет готов в срок.

В пекарне, где работала Кайса, было два входа – как в любом уважающем себя заведении. Парадный вёл к прилавкам, где покупателям приветливо улыбались старшие дочери хозяйки. В плетёных корзинах исходили жаром караваи и пироги: с капустой или яблоками, какие часто брали за медяки Такко с Вереном; с грушами и изюмом – для зажиточных горожан вроде вдовы бондаря или мастера Дитмара. Иногда сюда попадала выпечка с привозными лимонами и сушёными абрикосами, но чаще её пекли на заказ, и мальчишка-посыльный разносил душистые корзины по богатым домам – к бургомистру, судье или маркграфу Олларду.

Чёрный же ход вёл в заднюю комнату, где спозаранку топились печи и стоял одуряющий запах хлеба и пряностей. За этими печами и огромным столом – дубовая столешница изрезана ножом, в щелях и порезах окаменело тесто, которое раскатывали поколения учеников и подмастерий, – царствовала Кайса с младшей дочерью пекаря. В четыре руки девушки месили и разделывали тесто, готовили начинки, сбивали кремы.

Сегодня Кайса управлялась за столом одна. Волосы были убраны под безукоризненно чистый чепец, раскрасневшиеся щёки выбелены мукой, мука забилась и в складки одежды, и под коротко остриженные ногти. Ловкие руки двигались быстро и точно, как у Такко, когда тот плёл тетиву или клеил перья. Кайса достала один за другим два противня с выпечкой, потянулась поставить следующие и резко обернулась – как раз вовремя, чтобы огреть полотенцем по руке, потянувшейся за пирожком.

– С ума сошёл? Хозяйка всё считает! Хочешь, чтобы мне не заплатили?!

Такко с виноватым видом отодвинулся от стола, впрочем, не спуская глаз с пирогов. Увидев его в синяках, Кайса только руками всплеснула и мигом развела бодягу для примочек, но больше щадить не собиралась. Погрозила пальцем, отправила противни в печь и устало вздохнула:

– Ты закончил с заказами?

– Почти. Остались стрелы для стражника… забыл, как его зовут… И лук для дочки маркграфа. Ты видела её?

– Пару раз. Я думала, вечером ты проводишь меня в деревню.

– Давай завтра. Сегодня хочу разделаться с работой, чтобы поскорее получить деньги. Кто знает, сколько придётся на них жить… В Дитмаровой лавке мне теперь не продадут ни пера.

– Если бы ты с самого начала нанялся к нему подмастерьем…

– Работать за еду и подзатыльники? Нет уж, спасибо. Маркграф обещал хорошо заплатить. Видела бы ты его дочку! Тонкая и белая, как осенняя травинка…

Полные руки Кайсы ловко разделывали тесто, веснушчатые щёки раскраснелись даже под слоем муки. Такко загляделся на ямочки на её локтях и не мог понять, отчего подруга хмурилась.

– Слушай, а откуда у вас в пекарне и на колодце такие хитрые подъёмные устройства? – спросил он.

– Всегда были, – Кайса пожала круглыми плечами, не поднимая глаз.

Расспрашивать её было бестолку, и Такко вскоре поднялся, бросив прощальный взгляд на пироги. Кайса увернулась от объятий и помахала на прощание выпачканной в тесте рукой.

Вечером все трое собрались во дворе вдовы бондаря. От летней печи шёл жар, в хозяйском горшке кипел и булькал горох. Такко с Вереном в четыре руки кромсали капустный кочан. Кайса куталась в платок, время от времени поддразнивая поваров.

– Ты рубишь капусту, как мясник мясо, – хихикнула она, глядя на Верена.

– Я и есть мясник, – свирепо отозвался он. Такко прыснул со смеху, не удержалась и Кайса.

– Верен поклялся с первого заработка купить барана и съесть его целиком, – сказал Такко, орудуя ножом. – Не его вина, что денег хватило только на капусту.