Два английских морских офицера с первых же мгновений не понравились Суеню: очень уж презрительно они относились ко всему, что их окружало. Суень не разбирался в английских морских званиях, но, судя по возрасту оккупантов, их звания были не слишком высоки.

Китаец был раза в два старше моряков. На его лице отразилась многолетняя работа ума, в глазах сквозило спокойствие. Повязанные красной тряпкой волосы хозяина лавки спускались на плечи. Мешковатые синие штаны и короткая куртка не стесняли движений.

Китаец улыбнулся гостям и жестом пригласил осмотреть сокровища. Несмотря на свою внешнюю доброжелательность, Суень гадал, купят ли англичане что-нибудь или, как делали некоторые их соотечественники, заберут несколько ценный вещей и откажутся платить.

Ричард Маккей и Генри Тренборн осмотрели безделушки из белого нефрита, потрогали молитвенный барабан и большой бронзовый гонг, повертели в руках двухструнную цитру.

В свете красных бумажных фонарей с мерцающими в них свечками изучили стоявшую на бамбуковом столике фарфоровую посуду для заваривания чая.

Внимание моряков привлекли буддийские реликвии древнего Китая – каменные головы бодхисатв из Сианя. Маккей и Тренборн долго стояли перед тщательно выполненной моделью шестиярусной пагоды Шицзята храма Фогунсы в Инсяне.

У входной двери звякнул колокольчик. В лавку вошёл худой, прямо державшийся мужчина сорока с лишним лет в чёрном плаще. Внешне он походил на англичан, но как хозяин мира себя не вёл.

В то время, как морские офицеры рассматривали нефритовые статуэтки, мужчина в плаще принялся изучать шёлковое полотно со стихами, посвящённым увяданию осенней природы. Написанные красными чернилами иероглифы соседствовали с рисунком Сюй Вэя, изображавшим скалы и мэйхуа.

От произведения великого художника, жившего три века назад, посетитель обратился к пейзажу, написанному чёрной краской на белом фоне – пагоде Шести Гармоний на берегу реки Цяньтан в Ханчжоу. Пагода имела тринадцать ярусов, шесть из которых были ложными.

С улицы раздавался оживлённый шум восточного базара, а в лавке древностей, наполненной запахом курившихся ароматных палочек, застыла тишина.

– Я возьму вот это, – сказал хозяину Ричард Маккей, указывая на свиток Цуй Бо, изображающего белую цаплю на фоне бамбуковых ветвей.

– Это старинная вещь, сэр, – ответил Суень, – и стоит дорого.

– Цена не имеет значения.

Маккей снял шедевр со стены и скатал в рулон. Мужчина в плаще обернулся к англичанам.

– Это дорогая вещь, – повторил настороженный антиквар, видя, что покупатель не собирается расплачиваться.

– Генри, эта жёлтая обезьяна не поняла, что я беру свиток бесплатно, – сказал Маккей приятелю. Тренборн усмехнулся, моряки собрались уйти.

– Заплатите за картину, – попробовал настоять китаец, но Ричард Маккей грубо оттолкнул его. Суень упал, опрокинув столик с расставленными на нём чашками из великолепного фарфора.

– Сэр, мне кажется, вы неправы, – произнёс человек в плаще, преграждая путь морякам.

Говорил он по-английски, но в его речи слышался заметный акцент.

– Что вы сказали? – прищурился Маккей.

– Вы должны оплатить покупку и извиниться перед хозяином лавки.

Маккей, сжимая свиток в левой руке, правую выбросил вперёд. Мужчина отклонился, схватил руку лейтенанта за запястье и бросил его на пол. Тренборн вынул пистолет.

– Не советую шуметь, – сказал посетитель, доставая из-под плаща длинный кинжал. – Пока вы взведёте курок, это лезвие вонзится в ваше горло.

– Откуда вы взялись? – замерев, поинтересовался Тренборн.

– Из России. Только не оскорбляйте русских, – добавил мужчина, видя, что лейтенант намеревается что-то сказать. – Это вам дорого обойдётся.

Моряк опустил оружие.

– Так-то лучше, – произнёс Дерюгин. – Не надо резких движений.

Суень стоял за спиной защитника. Ричард Маккей корчился на полу, держась за запястье.

– У вашего друга, я вижу, нет денег оплатить дорогую покупку? – спросил Вольдемар Евпсихиевич, указывая глазами на Маккея.

Тренборн промолчал.

– Тогда, сэр, я попрошу вас положить пистолет сюда, поднять этот прекрасный свиток и помочь встать вашему другу. Только не пытайтесь меня обмануть.

Глаза Генри метнули молнии, но англичанин повиновался.

– Не надо злиться, – сказал Дерюгин. – Вы, англичане, не отличаетесь смелостью, если за вашей спиной нет пушек.

– Вы об этом пожалеете, сэр, – скрипнул зубами Тренборн, поддерживая Маккея.

– Не надо громких слов, господа, – усмехнулся Вольдемар Евпсихиевич, не опуская кинжала.

– Скоро этот узкоглазый распрощается с лавкой.

– Я вас не задерживаю.

Дерюгин потеснил англичан на улицу.

Как только моряки смешались с толпой, китаец склонился перед русским:

– Не знаю как благодарить вас, господин.

– Не стоит благодарности. Англичане хозяйничают во всей Азии и не могут удержаться от хамства, – ответил Дерюгин по-китайски, убирая кинжал под плащ. – Теперь вам следует быть осторожнее. Офицеры наверняка вернутся, и не одни.

– Да, они не оставят меня в покое.

Вольдемар Евпсихиевич собрался уходить.

– Господин! – окликнул его китаец.

– Да?

– Когда они вернутся, то сожгут мою лавку.

– Весьма вероятно. Я сожалею.

– Выберите что-нибудь на память.

– У вас очень дорогие и редкие вещи, – ответил Дерюгин.

– Скоро это всё пропадёт. Прошу вас, – настаивал китаец, – возьмите этот свиток, принадлежащий кисти Цуй Бо. Этому шедевру семьсот лет.

Суень поднял рулон с пола и протянул Дерюгину.

– Возьмите меня к себе слугой, – сказал китаец.

– Вы действительно хотите мне служить?

– Да.

– Это может продлиться очень долго.

– Я готов служить вам всю жизнь. Родных у меня нет, меня здесь ничто не держит.

– Как тебя зовут? – спросил Дерюгин.

– Суень, – ответил китаец. – Суень Мин.

– Ты слышал, что я из России?

– Слышал, господин. Россия и Англия – вечные враги. Меня это устраивает.

– Тогда поспешим, Суень. Сопливые наглецы скоро будут здесь с подмогой, и мой кинжал нас уже не спасёт.

– Я соберусь быстро, – сказал китаец, уходя в соседнее помещение.

Поджидая нового слугу, Дерюгин развернул подаренный свиток. Изящная цапля стояла на одной ноге. Бамбуковые ветки с вытянутыми листьями клонились к каменистому берегу озера. На заднем плане чёрными горбами возвышались горы.

В замершей над водой птице ощущалась внутренняя энергия. Казалось, слабый шорох, и цапля расправит крылья. Англичанин наверняка повесил бы шедевр в столовой и на протяжении десятков лет не сдвинул бы его ни на дюйм.

Насколько Дерюгин знал европейцев, они стремились к стабильности во всём, в идеале надеясь не менять ничего. Такая философия вызывала улыбку каждого китайца: невозможно жить, не меняясь, в вечно изменяющемся мире.

Малейшая остановка – и ты отстал от времени и от событий. Об этом говорит древняя китайская «Книга перемен».

У Славы Брыкова была странная особенность: как бы ни было светло в кабинете, он всё равно включал настольную лампу.

– Круг света очерчивает границу между моей работой и остальным миром, – объяснял он знакомым. – С лампой легче сосредоточиться.

В новостном отделе работала молодёжь. Главный редактор решил не нарушать сложившийся микроклимат, и во главе отдела поставил тридцатилетнего Славу – рыжеволосого парня с белоснежной кожей, усыпанной веснушками.

Слава работал редактором отдела новостей меньше года. До него хороводил молчаливый Грибков, к счастью ставший депутатом Московской городской думы. В руководстве города он стал заниматься информационной политикой и, как сейчас модно выражаться, имиджем столицы.

Вячеслав Андреевич, в силу возраста, ещё не набегался с диктофоном и блокнотом по Москве. Канцелярская работа его тяготила. Но, рассудил он, место редактора отдела предлагают не каждый день, а карьеру делать надо.