Все эти годы Люда Ткачёва упорно училась. В пединституте ещё остались советские преподаватели, работавшие на совесть. Они относились к своей профессии как к миссии. На них Люда хотела быть похожей и удивлялась, как такие люди могли воспитать никуда не годную Марго, которая была позором учительского племени.

Красный диплом стал закономерным итогом пятилетних усилий. Честно говоря, Людочка сама удивилась, что заработала диплом с отличием. Она просто училась, а на пятом курсе выяснилось, что надо пересдать один экзамен, и диплом станет красным.

Для приготовления праздничного обеда по случаю окончания вуза Вера Николаевна притащила с нового рынка две сумки продуктов.

– Мама, куда столько? – ужаснулась Люда.

– За пять лет ты заработала большой праздник.

Июнь был необычайно тёплым для Москвы, балконная дверь была открыта. Улица шелестела пыльными листьями тополей.

– Я в нашу школу пойду, – сообщила Людочка, когда мать и дочь подустали праздновать. – Столько лет об этом мечтала! Хочу показать Марго, каким должен быть учитель.

– Тебе предлагали в аспирантуру, – напомнила Вера Николаевна.

– Это не для меня, – отмахнулась Люда. – Заседания кафедры, сессии, писание методичек, сборников, учебников. Скукотища! Я хочу настоящего дела, чтоб плоды видеть. А что учебник? Сегодня он есть, а завтра напишут другой. Так быстро всё меняется!

Но устроиться в свою школу не получилось. Марго уволилась три года назад, пришёл новый директор и стал перетаскивать в школу своих. Людмиле Петровне Ткачёвой он предложил быть воспитателем в группе продлённого дня.

– Да вы что? – краска бросилась в лицо молодой учительнице. – Я же историк, у меня красный диплом!

– Как хотите, – и новый директор отвернулся к телефону.

Через неделю Люда Ткачёва нашла другую школу – тоже недалеко от дома, старую и облупленную.

– Ох, съедят тебя детки! – вздыхала Вера Николаевна. – Смотрела «Большую перемену»? Правильно говорила там тётя Глаша: «Это ж сатаны!»

– Не бойся, мамочка, – смеялась дочь. – Дети ласку любят. Есть, конечно, хулиганы, но как без них?

– Другие нынче хулиганы, да и детки другие.

В ночь с тридцать первого августа на первое сентября Людочка не сомкнула глаз.

С восьми утра у школы толклись ученики с мамами и бабушками. Дорогие букеты наполовину скрывали разряженных первоклашек. Девочки трясли большими бантами, мальчики с серьёзным видом поправляли галстуки. Мамаши и бабушки квохтали. Старшеклассники жевали жвачку и обнимались с девицами.

За десять минут до первого звонка на крыльцо вышло руководство: директриса, завуч, психолог, социальный педагог. Учителя и родители шикали на классы, выстроившиеся колоннами перед входом.

К микрофону подошла элегантная директриса с неподвижным лицом.

– Дорогие наши ученики, – бесцветным, хорошо поставленным голосом изрекла Нина Максимовна. – Сегодня – день знаний. Мы, учителя и руководство школы, хотим поздравить вас…

Людочка слушала речь, и душа её пела. Вот десятый «Б», за которым её закрепили классным руководителем. Семнадцать девчонок и тринадцать ребят. На слова директора, завуча и представителей родительских комитетов они не обращают внимания, а говорят о своём.

Людмила Петровна тоже больше слушает подопечных, ведь это её первый в жизни класс! С какими словами они с ней расстанутся через два года, закончив одиннадцатый? Добрые слова учеников учитель хранит в сердце всю жизнь.

Первый день пролетел. За шесть уроков знакомства с классами Люда не устала. Пробовала шутить, ребята смеялись. Через неделю она ощутила, как школа засасывает.

– Ты погуляла бы, – говорила ей мать, сетуя на то, что дочка, придя с работы в три часа дня, кушала и тут же садилась готовиться к урокам.

– Некогда, мам, – отговаривалась Людочка. – В преподавании первые три года самые трудные. Надо много готовиться, писать конспекты.

– Ты же пять лет в институте писала!

– Это лекции, это не то, – помотала головой Люда.

Вера Николаевна пожимала плечами.

– С мальчиками встретилась бы, – предложила она.

– Какие мальчики? – удивилась Людочка. – Надо входить в профессию.

– Ну входи, входи, – говорила Вера Николаевна, удаляясь на кухню.

Каждый день был сражением. В молодости так не хватает трудностей, а если есть, то их с удовольствием преодолеваешь.

После уроков голова гудела. На шум, царивший в коридорах во время перемен, Люда обратила внимание ещё в институте во время практики. Две недели молодые учителя вели открытые уроки, набирались педагогического опыта. Присутствовавшие на уроках однокурсники делали замечания, обсуждали ошибки. Старые учителя молчали или приговаривали:

– Не волнуйся, спокойнее. Нервы тебе и так истреплют.

На переменах учителя не обращали внимания на скачущих по коридорам школьников и чинным шагом топали в учительскую менять журнал. Людочка удивлялась: как можно не реагировать на сумасшедшие вопли, от которых дрожали стёкла, на клубы табачного дыма, валившие из мужского и женского туалетов?

Месяцы рутинной работы и бесконечная подготовка к урокам заслонили остальной мир. Телевизор и друзья перестали существовать.

– Ты распинаешь себя на классной доске! – досадовала мать.

– Так надо, мама, – отвечала дочь.

Людочка втайне радовалась, что семья всю жизнь жила скромно, как все. Привычка к безденежью помогала искоренять надежды на повышение зарплаты.

С детских лет Люда была убеждена, что если относиться к людям с открытым сердцем, они ответят взаимностью. Не дураки же они! Кому захочется воевать, когда можно жить мирно?

Работая в школе, Людмила Петровна Ткачёва убедилась, что большинство предпочитает войну миру. Даже не так: предпочитают не войну миру, а унижают и издеваются до тех пор, пока самое ангельское терпение не лопнет. И тогда начинается война.

Кто отстаивает своё достоинство и не позволяет втаптывать себя в грязь, вызывает ненависть. Таких обвиняют во всех грехах, навешивают любую напраслину, чтобы хотя бы ложью вывести из себя.

– Запомните, дети, – говорила студентам во время педагогической практики пожилая учительница с традиционной брошью под горлом, – ученики хорошо знают свои права и ваши обязанности. Учёба – это всегда насилие. Стремящиеся к знаниям дети – редкость, поэтому вы должны заставить остальных учиться. Не заставите – пеняйте на себя.

В первые же месяцы работы Людочка познала однобокость педагогического образования. В институте в подробностях рассказывали о реформах Солона, о Пунических войнах, о подлости американской и английской политики. На истории педагогики – о «Великой дидактике» Яна Амоса Коменского.

На лекциях по методике преподавания истории вдалбливали приёмы работы с учебником и с картой. Твердили: «Гуманизация образовательного процесса. Вы должны уметь заинтересовать ученика».

Почему учитель должен заинтересовать, а ученик не обязан заинтересовываться? Ему лень, у него плохое настроение, поэтому сидит на уроке, развалясь и поставив ноги на соседний стул; жуёт жвачку, слушает плеер или копается в мобильнике, который так и подмывает назвать дебильником.

Замечания? Они не действуют. В лучшем случае десятиклассник криво ухмыльнётся, а на требование вынуть жвачку изо рта прилепит её к стулу или к мочке уха.

Выгонять из класса нельзя: одного выгнали, а он третьеклассницу в туалете изнасиловал; другой на стене такое написал, что уборщица отмывала полдня. А виноват учитель – «не смог найти подход».

Санкции строятся исключительно на устрашении: вызов к директору, вызов родителей.

– Иванов, тебе стыдно?

– Угу, – отвечает Иванов.

– Не будешь так больше?

– Не-а, – и идёт курить в туалет.

Справедливости ради, Людочка отмечала, что школьники делятся на три группы: первая – отморозки. Часто это неглупые ребята, но мозги у них спаяны не так, как у нормальных людей. Отморозок может встать во время урока и ходить по классу. В ответ на замечание заявить: