— Ах ты лжец… Да ты же сам…

Ловлю себя на мысли, что начинаю оправдываться, это еще больше злит.

— Мама, неужели ты ничего не видишь?! — шагаю к матери, пытаюсь ее отодвинуть, она виснет на моей руке.

— Ник! Успокойся! Я понимаю, ты ревнуешь к Марио, но я тоже имею право на счастье…

Руки опускаются сами собой, делаю шаг назад.

— Ревную? Счастье? С этим жирным альфонсом? Ты что, идиотка?! Он меня ударил первым! Ты понимаешь, что теперь здесь останется только один из нас?

Она закрывает собой Марио, и мне все окончательно становится ясно. Мать поворачивается, что-то шепчет ему на ухо, он пятится и исчезает.

— Ну ты и слизняк, — бросаю я в спину удаляющемуся отчиму.

Обида гасит пламя злости. Собственная мать предпочла любовника мне, своему сыну. Хотя чему я удивляюсь? У меня давно нет семьи, моя семья — птенцы из нашего Гнезда.

Я мог бы пригрозить Марио судом, ведь он ударил несовершеннолетнего и пытается выгнать ребенка, то есть меня, из собственной квартиры. Но я давно перестал считать себя ребенком, это раз, и два — просить помощи у копов позорно, учитывая, какую жизнь я веду.

— Отойди, — говорю матери, но она качает головой, ее лицо покрывается красными пятнами.

— Да не буду я трогать твоего хахаля. Уйди с прохода.

Отталкиваю ее, захожу в свою комнату. Острое чувство несправедливости сжимает горло. Здесь в углу стоит старый сундук с картиной на стенке: байкер на мотоцикле, без шлема, с развевающимися волосами и двумя мечами крест-накрест за спиной, несется по старой дороге к горизонту, где виднеются силуэты развалин. В детстве я звал этого парня Коннором по имени героя из старого фильма «Горец», который когда-то произвел на меня большое впечатление. Сундук достался по наследству от деда, по словам матери, ему лет пятьдесят. Открываю его, достаю часть того, что лежит внутри, из-под кровати вытаскиваю дорожную сумку. Наспех запихиваю туда вещи. За этим занятием меня застает мать, садится прямо на пол и рыдает, растирая по лицу слезы.

— Ник, — лепечет она. — Тебе хоть есть куда идти?

До последнего я надеялся, что она скажет «не уходи» — выходит, зря. Здесь мне места точно больше нет, мой дом теперь в Гнезде.

— Не сдохну, не дождешься.

Застегнув сумку, перекидываю ремень через плечо, бросаю последний взгляд на сундук с великолепным Коннором, на которого я так хотел быть похож в детстве, и выхожу из квартиры. А ведь так долго считал ее своей! Спустившись по лестнице, достаю телефон и набираю Ганка.

— Че стряслось? — ворчит он.

— Ты предлагал подумать над предложением. Я подумал и решил, что согласен.

Никто не спросил ни про синяк на скуле, ни почему я раскладываю спальник на куче ветоши, за что им огромное спасибо: говорить о произошедшем не хочется. Теперь я такой же бездомный, как они, мы рассчитываем только друг на друга. Быстро засыпаю, завернувшись с головой – будто проваливаюсь в черное ничто.

Просыпаюсь от ругани Головастика. Посреди комнаты стоит Ганк и светит ему в лицо фонариком.

Мэг трет глаза и тоже возмущается хриплым со сна голосом:

— Какого хрена?

Крошка уже не спит.

— Идем со мной, — распоряжается Ганк. — По дороге объясню.

Мэг без стеснения стягивает с себя длинную рубаху, надевает зеленые шорты с карманами и футболку. Я спал одетым, потому просто встаю и сворачиваю спальник, чтоб он не мешался под ногами.

Только рассвело. По захламленной промзоне с оградами, исписанными разноцветными граффити, идем в неизвестном направлении. Я размышляю о своем будущем. Это ограбление – хороший способ закрепиться в Гнезде, окончательно вписаться в новую семью. Провернем его, а потом решу, как мне быть дальше. Может действительно стану гангстером? Собственное будущее пока что кажется туманным, неопределенным, но есть чувство, что меня ждет нечто новое. Старая семья была чем-то сдерживающим, удушающим, теперь впереди открываются неизведанные просторы. Отныне моя судьба в моих руках!

Конечной целью оказывается двор, окруженный давно заброшенными одноэтажными строениями. Во дворе ржавеет пикап на спущенных колесах. Крыши построек местами прохудились и заросли травой.

Ганк осматривается, пинает ржавый бидон и говорит с видом заговорщика:

— Ждите здесь. У меня для вас сюрприз.

Он возвращается со свертком в руках, садится на корточки, разворачивает выцветшую ткань, всю в жирных пятнах, и я вижу два пистолета, завернутых в промасленную бумагу.

— «Глок», «Смит энд Вессон», — произносит Ганк с придыханием, словно говорит о возлюбленной. — Оба девятимиллиметровые.

— Где ты их взял? — в голосе Мэг удивление борется с восхищением.

Ганк самодовольно отмахивается:

— Вынес, когда обчистил один дом. Надеюсь, все умеют стрелять?

Только я не разделяю всеобщего восторга:

— Ты же говорил, что обойдемся без трупов. На убийство я не подписывался.

— Тебя не заставляют никого убивать. Стволы нам для самообороны. Ник, ты наверное просто не умеешь обращаться с оружием. Признайся! А то городишь всякие отмазки.

А вот это обидно! Конечно, я не снайпер, но в банку с десяти метров попадаю, стрелять меня учил Лукас, один из ухажеров моей матери. Он был поприличней других, протянул у нас долго, поэтому и учился стрельбе я не один день.

— Это не отмазки — я стрелять умею.

— Докажи! — бросает Крошка, и я принимаю вызов.

Иду к одному из зданий, рисую мишень из трех кругов. Беру «Глок», проверяю обойму — заряжена, становлюсь метрах в двадцати от мишени и стреляю.

Присвистнув, Ганк бежит смотреть результат:

— Одна пуля — в яблочко, две — в середину.

Крошка поджимает губы:

— Круто, че.

Ганк подходит и примирительно говорит:

— Ну, звиняй, бро.

Головастик и Мэг стреляли из «Смит энд Вессона». Головастик показывает наихудший результат, два раза он вообще мажет. Он расстроен, я даже успокаивающе треплю его по плечу. Мэг промахивается единожды.

Качаясь с пятки на носок и обратно, Ганк сдувает челку с лица, смотрит на меня:

— Пистолеты будут у меня и у Крошки, она стоит на стреме. Повторяю: никаких убийств!

Он аккуратно заворачивает пистолеты, зажимает сверток под мышкой. Крошка придвигается к нему, он шлепает ее по заду, а она глядит на бойфренда с обожанием. Или мне кажется, или ей не удалось зажечь в его глазах ответный огонь? Значит ли это, что у меня есть шанс? Очень вряд ли, ведь очевидно, что Крошка втюрилась в Ганка.

— А теперь идем смотреть объект.

Небольшой супермаркет, зажатый пятиэтажками, находится в квартале, где живут в основном эмигранты-венгры. Фасадом он выходит на улицу, вход на склад — из проулка между домами. Возле ворот — ящики, коробки, мусор. Грузчик на корточках курит, разговаривая по телефону.

— Посмотрели? — шепчет Ганк. — Теперь покажу, где будет схрон, а потом в тихом месте обсудим детали.

В захламленном дворе неподалеку Ганк подходит к старенькому форду, ткнувшемуся бампером в серую стену, распахивает заднюю дверцу. На сиденье лежит складная детская коляска.

— Машину я не угонял, — говорит он, предвосхищая вопросы. — Документов на нее нет, ездить на ней не нужно, будем использовать как склад. Утром Крошка сложит добычу в коляску и перевезет. Молодая мамаша с младенцев ни у кого не вызовет вопросов, а?

Мы располагаемся на газоне в парке, рядом с бродягами, шумно выясняющими отношения. Ганк достает смартфон и сложенный вчетверо бумажный лист с нарисованным от руки планом здания, разглаживает его на траве, поднимает сухую ветку, проводит по рисунку:

— Здесь у нас вход в супермаркет, а вот ворота, ведущие на склад. Ники, я видел, как ты смотрел на них — даже не думай, она на сигналке. Зато камер со стороны склада нет, это здорово облегчает задачу.

— Облегчает задачу? Как, если туда все равно не попасть?

— Я, кажется, говорил, что Виски — алкаш. Еще работая грузчиком, я взял у него денег в долг и не отдал. Вчера пришел, пообещал вернуть долг выпиской сегодня после десяти вечера. Это через час после закрытия магазина. Поэтому он откроет, если просто постучать.