Мы движемся за ним. Вскоре дорога окончательно исчезает, уступая место тропинке, по которой, судя по примятой траве, недавно кто-то шел.

Решив, что в дальнейшем не надо оставлять Бориса у себя за спиной, я задумываюсь над другими вопросами. Сколько нас, юнитов, ну или игроков, всего на Острове? Что с нами будет, если мы преодолеем все препятствия? Нет, пока что эти вопросы без ответов. Одно знаю наверняка: я хочу выжить и выбраться отсюда, и сделаю это любой ценой.

Тропинка то теряется в траве, то снова проступает. Похоже, вскоре она исчезнет, и придется продираться сквозь кусты… Кстати, совершенно незнакомые: стволы красно-коричневые, ветки похожи на расчески, истыканные острыми шипами. Листья мелкие, будто лаковые. Кажется, эта штука вечнозеленая. И деревья незнакомые — кора слишком толстая, изрытая трещинами.

— А вот вообще — где мы? — Хелен, задумавшаяся о том же, что и я, все время оборачивается, ожидая какого-то подвоха.

Никто не чувствует себя в безопасности, и чем дальше от нас прочные стены Института, тем тревожнее на душе — какой-то чуждостью веет от этого места.

— Где-нибудь вблизи Австралии? — предполагает Илай. — Там все странное. Кто-нибудь был в Австралии?

— Или это африканский остров, — продолжает мозговой штурм Рио. — Или Галапагос. А может Мадагаскар? Фиг его знает, да и знание нам не поможет.

Как я и полагал, тропинка окончательно пропадает, и теперь наш путь пролегает между колючими кустами — вместо того, чтобы двигаться к цели, мы ходим зигзагами, огибая кустарник. Вскоре им на смену приходит стена зарослей, похожих на бамбуковые, дальше идем вдоль них.

В небе крутят спираль крупные птицы. Альбатросы, наверное. Борис зол, движения его резкие, размахивая руками, он пинает траву и камешки. Он псих, который не способен контролировать чувства, и от недостатка ума вымещает злость на окружающих и окружающем. Я высовываюсь чуть больше остальных, мне больше и достается. Хелен хреново: ее качает из стороны в сторону, на лбу блестит пот, глаза красные. Илаю тоже паршиво, он дышит, как паровоз. Хорошо или плохо Рио, сказать трудно — он просто дерганый и пугливый, как обычно.

— Не вижу смысла в этом всем, — говорит Борис. — На хрена мы здесь? Премся по колючкам… Тупость. Хоть бы вылезло что — чисто так, для движняка. И пить хочется постоянно, — он присасывается к фляге, делает несколько глотков, капли катятся по подбородку; неохотно отрываясь от фляги, продолжает: — Где там у нас ручей?

Рио указывает левее:

— До него километра три. Учитывая, с какой скоростью мы плетемся, час ходу минимум. Придется делать крюк, без воды мы не сможем, а той, что во флягах, недостаточно.

Недовольный Борис издает то ли рык, то ли стон. Нервный он какой-то, неадекватный. Или это у него из-за плохого самочувствия? Нет, скорее всего, он просто агрессивный злобный придурок. Хелен дышит шумно, все время останавливается, периодически ее тошнит, и она убегает в кусты. Это совсем плохо — девушка теряет жидкость, а воды у нас мало. Но ничего, скоро доберемся до ручья, а дальше будем двигаться вниз по течению и пить, когда захочется.

Пока добрели до места, всю воду споили Хелен, только Борис ни с кем не делился. Увидев заросли тростника, опустошил залпом флягу и устремился к воде, продираясь через сухие стебли с таким грохотом и треском, словно ломится стадо кабанов. Хороший мальчик, протоптал нам дорогу.

Оставив Хелен сидеть на поляне, мы спешим за сербом. Искин в Институте предупреждал про обезвоживание и приступы слабости, но ничего, вода близко. И тут доносится злобная ругань Бориса, добравшегося до воды:

— Это нельзя пить! Нельзя! Мы сдохнем тут! Все сдохнем!

— Что там? — кричит Илай.

— Сука, вода говенная! Воняет. Пить ее нельзя.

— Сильно воняет? — спрашивает Рио.

— Подойди и сам в нее нос сунь!

Вываливаемся на берег сплошь из застывшей потрескавшейся грязи. Ручей шириной метра полтора, глубокий, с медленным течением, на первый взгляд чистый. Подхожу ближе: вода прозрачная, видны камешки на дне. Жажда такая, что горло печет огнем, чтобы потушить этот пожар, падаю на колени, зачерпываю воду горстями, делаю глоток…

Вода напоминает керосин, смешанный с сероводородом: горькая, отдает тухляком. Пить такую опасно. Отплевываясь, Илай плюхается на задницу и закатывает глаза:

— Нам звездец! Мы подохнем от жажды на хрен! Где еще есть ручей?! — он таращится на Рио, тот пожимает плечами.

Каждый из нас, наверное, жалеет, что не экономил воду и отдал свою порцию Хелен. Борис крутит головой, оглядываясь по сторонам:

— Надо что-то делать!

Илай кривит пухлые оттопыренные губы и бросает презрительно:

— Хотел быть вожаком? Ну так давай — рули.

Борис молчит, краснея. Сжимает-разжимает кулаки.

— А что, если пойти против течения? — предлагаю я. — К истоку, туда, где вода чище. Напьемся, наполним фляги, отлежимся час-другой…

— Тебе бы все валяться! — рявкает Борис. — И так кучу времени из-за тебя потеряли. Тебе надо, ты и вали, отлеживайся, а мы задерживаться не будем, идем дальше.

— Я не могу встать, брюхо жутко ноет, — жалуется Илай, ложится на спину и хватается за живот.

Хелен постанывает, она совсем бледная. Так дело не пойдет, мы тут помрем все. Понимая, что никто не поддержит мою инициативу просто потому, что не в состоянии, я все-таки предлагаю:

— Кто со мной за водой?

— Иди ты на хрен! — Борис, кажется, снова готов наброситься на меня, вот только слабость мешает. — Напиться, отлежаться… Дебил! У нас нет времени, мать твою!

— Я! — Рио пытается встать и тут же падает на пятую точку.

— Все с вами ясно. Давай флягу, сам пойду.

Забираю у него емкость для воды, отстегиваю такую же от пояса Илая, лежащего на засохшей грязи. Возвращаюсь к Хелен, которую бьет озноб, успокаиваю ее, обещаю помочь и сам не верю своим словам, потому что каждое движение дается с трудом, как при высокой температуре, кажется, еще шаг — и сердце выпрыгнет из груди.

— Эй, ты, — окликает меня Борис, оборачиваюсь и вижу, что его шатает, он еле стоит на ногах. — Возьми и мою флягу.

— Не возьму, сам иди, раз такой борзый.

— Гнида позорная! — орет он мне в спину. — Чтоб ты сдох!

Я бреду вверх по течению вдоль зарослей тростника. Солнце печет макушку, дышать трудно, двигаться трудно. Если кто нападет, не отобьюсь, меня сейчас и куры заклюют насмерть. Перед глазами плывет. Наверное, я погорячился, приняв такое решение. А есть ли другие варианты? Накатывает тошнота, перед глазами пляшут мушки, останавливаюсь, держась за тонкий ствол дерева, похожего на осину, перевожу дыхание и продолжаю путь.

Мысленно несу перед собой мысль о чистой прозрачной воде, как морковку перед мордой ослика. Прохладная… освежающая…. Течет по горлу, полыхающему жаром, наполняет меня силой. Нога подворачивается, я падаю на одно колено. Соберись, Ник!

Тащусь дальше. Доползаю до предгорья, где встречаются два ручья. Большой и полноводный течет с гор, с шумом и грохотом падает со скалы метрах в ста от меня, второй, поменьше, тянется через долину.

Возможно, один из них вонючий, а второй чистый. Ко мне ближе медленный ручей, вокруг него не растет тростник, что наводит на мысли о заражении воды. Зачерпываю ее, и рот наполняется слюной, горло дерет… Но в нос шибает затхлый дух сероводорода. Чертыхаясь, иду к горному ручью, и когда подхожу ближе, понимаю — да! Это оно!

Становлюсь на колени и пью, пью, пью, не в силах утолить жажду. Вода будто бы испаряется во мне. Ощущаю себя увядшим растением, распрямляющим листья после дождя.

Наполняю первую флягу. Пью. Наполняю вторую…

Толчок в спину. Кто-то прыгает на меня сверху. Инстинктивно вскидываю руки, защищая шею, и неведомая тварь впивается в предплечье. Перед глазами вспыхивает:

Интерфейс переключен в минималистический режим!

Ты атакован гиеной-попрыгуньей!