Поднявшись на четвертый этаж и очутившись в своей мансарде, художник некоторое время просто стоял, обдумывая ход дальнейших действий. Вечером он договорился встретиться со знакомыми художниками в кафе неподалеку. До этого момента оставалось еще несколько часов. Пообедав, он перечитал либретто балета, над которым ему необходимо было работать. Еще при первом прочтении у него в голове родились достаточно яркие образы, но он все никак не мог приступить к их выполнению. Рассудив, что времени еще вполне достаточно, он решил подумать над эскизами завтра с утра. Сейчас же ему требовалось успокоить нервы и заняться чем-то более приятным. Взгляд упал на портрет Виктора, расположившийся в углу. Несмотря на насыщенность минувшей недели, он значительно продвинулся в своей работе. Помимо глаз, начатых еще в первую встречу, и фона, он успел прописать кисти рук и складки ткани. Немного подумав, Венсан водрузил портрет на мольберт.

Спустя оговоренное время, он вновь покинул свою студию и отправился вниз по склону. Туда, где кипела оживленная жизнь. Кафе у площади Клиши было излюбленным местом, где собирались молодые художники. Кто-то пил вино или абсент, отмечая недавно проданные картины, кто-то назначал здесь встречи с местными маршанами, кто-то собирался с целью обсудить последние новости. В целом, публика была пестрой и веселой. За прошедшие два года Венсан часто бывал здесь и познакомился со многими многообещающими художниками.

Пройдя вглубь помещения, Венсан остановился у большого стола в углу, за которым расположилось четверо мужчин.

– Неужели наш монах вылез из своей одинокой обители, – со смехом произнес один из сидящих. Это был крепко сложенный мужчина лет тридцати. Звали его Тома Морель. Он отличался крутым нравом, но слыл неплохим рисовальщиком. Сейчас он был облачен в рабочую одежду. Иногда он подрабатывал на стройках, чтобы заработать немного денег.

Венсан улыбнулся и поприветствовал товарищей. Заняв почетное место за столом, он отбросил непослушную прядь со лба. Они обменялись несколькими ничего не значащими фразами. Венсан заказал себе абсент.

Друзья праздновали большой успех. Жан Нери, светловолосый розовощекий молодой человек лет двадцати пяти, буквально вчера получил предварительное одобрение от одного из членов комиссии парижского салона, который должен был открыться через месяц. Попасть на эту выставку в числе участников было мечтой многих французских художников. В прошлом году Венсан и сам пробовал отослать туда свою картину, но ее отвергли за излишнюю реалистичность. Они выпили за здоровье Нери. Затем пришел черед Дюплесси делиться последними новостями. Венсан рассказал им про свою встречу с Дюран-Рюэлем и работу в Опере Гарнье. Они снова выпили, отпраздновав его успех.

Спустя две четверти часа, прилично захмелев, они перешли от искусства к более личным темам. Робер Бласси, высокий молодой человек с худым жилистым лицом, похвастался своим романом с одной натурщицей. Он говорил, она была весьма хороша в постели, но ужасно глупа. Робер испытывал некоторые сомнения на счет длительности этого романа. К тому же она была замужем.

– Не так давно, – неожиданно начал Венсан, – я познакомился с удивительным человеком. Он такой необыкновенный! Я пишу его обнаженный портрет. Мы познакомились в Опере пару недель назад и с первого взгляда я понял, что должен его написать. Он постоянно занимает мои мысли, и я решительно ничего не могу поделать с этим. Недавно он мне даже приснился.

– Да ты влюбился, – добродушно отозвался Морель, пригубляя очередной бокал вина.

Венсан вспыхнул. Испугавшись собственных слов, он решительно помотал головой.

– Нет, этого не может быть!

– Точно влюбился. Никогда бы не подумал, что ты больше предпочитаешь мужчин, – вставил Бласси.

– Наконец, наш мальчик повзрослел, – подытожил Нери.

Закрыв лицо руками, он некоторое время сидел молча, боясь подступиться к мысли о том, что он может быть влюблен. Это был сущий абсурд. Все знали, что Венсан никогда не влюблялся и никого не любил. Он никогда не спал со своими натурщицами и был прилежным христианином. Всегда молчаливый и задумчивый, он был всецело предан работе и жил одной лишь живописью.

– Кажется, мне нужно идти, – наконец, быстро проговорил он, чувствуя, что трезвеет.

Выйдя на улицу, художник быстро зашагал в сторону дома. Как он может быть влюблен в Виктора? Да, он находил его красивым и интересным, но разве обязательно за этим должно стоять что-то еще? Разве это не греховно? Ведь так не должно быть. Он знал это наверняка. И все же рядом с Виктором Венсан чувствовал себя иначе. Ему было легко и свободно. А еще его сердце начинало бешено колотиться перед каждой их встречей.

Вернувшись домой, он с сожалением посмотрел на портрет Люмьера, установленный на мольберте. Этим утром он завершил прорабатывать детали фона. Вероятно, теперь от работы придется отказаться. Он не мог допустить, чтобы чувства взяли над ним верх. Тогда ему пришло в голову простое решение его проблемы. Он отменит предстоящую встречу и уничтожит начатую картину. Это будет тяжело, но в конце концов Венсан сделает это во благо. Он перечеркнет свой грех и не станет досаждать Виктору своими чувствами. Однако он так и не написал записку. В субботу Венсан просто забыл об этом, увлеченный работой. А в воскресенье все время откладывал это неприятное занятие, придумывая себе бесконечные отговорки. Проснувшись в понедельник, он понял, что отменять встречу уже поздно. Тем более он был обязан Виктору новой работой, и с его стороны было бы крайне невежливо отказывать танцовщику. Так и вышло, что в то утро с тяжелым сердцем художник ждал оговоренного часа, боясь вообразить, как может сложиться их новая встреча.

Они договорились встретиться в кафе де ля Пэ ровно в полдень, но Себастьян Эрсан задерживался. Все утро ему пришлось выслушивать нелепые предложения его коллеги по облагораживанию улиц Парижа. Каждая новая идея была глупее другой, и он успел не раз пожалеть о зря потраченном времени.

Когда он уже подходил к площади Оперы, его чуть не сбил с ног молодой мужчина в синем шарфе. Он не успел разглядеть его лица, но было в нем что-то смутно знакомое. Тот так спешил по своим делам, что, казалось, не замечал ничего вокруг. Тихо выругавшись, Эрсан поправил цилиндр и продолжил свой путь.

Ресторан был открыт чуть более десяти лет назад, но сразу же завоевал любовь парижской публики. Его интерьер был выполнен в стиле ампир и воссоздавал пышную торжественность эпохи Наполеона III. Миновав изящные колонны, Себастьян прошел вглубь, где за одним из столиков расположился Эжен Карпеза. Он был всего на несколько лет старше Эрсана, но со стороны казалось, что разница составляет не менее десяти лет. Это был плотный низенький человечек с добродушным лицом и редеющими волосами. При каждой встрече Себастьян ловил себя на мысли, что испытывает к директору сцены легкое отвращение. Обменявшись рукопожатиями, он занял место напротив и заказал кофе.

– Я бы хотел обсудить с Вами предстоящее событие, – начал он тихим вкрадчивым голосом.

– Еще раз должен поблагодарить вас за оказанную честь, – с энтузиазмом отозвался Карпеза. – На прошлой неделе труппа начала репетиции «Бабочки».

– Это приятная новость, – согласился Себастьян. – Что насчёт декораций? Я помню, вы высказывали опасения по поводу вашего художника.

– Я уже нашел ему подходящую замену. Художник молод, но подает большие надежды. Его фамилия Дюплесси.

– Дюплесси? Что за совпадение. Месяц назад я нанял этого художника для выполнения серии картин.

– Будем надеяться, что работы не окажется слишком много и он выполнит ее в оговоренные сроки.

Принесли кофе. Сделав глоток, Эрсан некоторое время молчал, обдумывая дальнейший ход событий.

– Как мы уже обговаривали, очень важно, чтобы наши гости остались довольны. Это дело государственной важности. В день спектакля в Золотом фойе будет организована выставка работ месье Дюплесси. Я лично отбирал каждый эскиз.