– Как скажете.
– Я рассчитываю на вас.
Проговорив еще некоторые детали, они условились о новой встрече через две недели. Эрсан должен был посетить репетицию балета и принести схему рассадки гостей. Они вновь пожали друг другу руки, а затем Себастьян встал и быстрым шагом покинул ресторан. Впереди был долгий день.
Виктор в тот день спешил впервые за долгое время. Встав с постели, он понял, что если не выйдет заранее, то опоздает, ведь его так сильно подводила нога. После изнуряющих рабочих дней, он перестал нормально ходить – все силы уходили на то, чтобы танцевать, и он, забываясь, стараясь не думать о боли, делал свое дело, но старая травма не давала о себе забыть даже по ночам, когда колено ныло, тянуло, и каждое движение отзывалось острой и пронизывающей болью. Он вышел из театра за сорок пять минут до назначенного времени, хотя добирался до Монмартра Виктор за полчаса, но в тот понедельник был совершенно не уверен в том, что успеет вовсе. Он огибал прохожих, ругаясь себе под нос, когда наступать было совсем невмоготу.
Удивительным в тот день было то, что уже на пороге служебного выхода, его поймал небезызвестный Люмьеру посыльный, который так или иначе доставлял подарки от его «ухажера», столкнувшись с Виктором в дверях. Внутри не было ничего роскошного – книга, обложку которой он бегло просмотрел, и, кажется, она была о музыке, но совсем о другой, нежели интересовала его самого, и небольшой сверток со стеклянным флаконом, на котором аккуратным почерком было написано «Pharmacie Matignon». Виктор даже опешил, а потом развернул обертку и увидел не просто склянку, а сосуд, полный мази с резким запахом – стоило только открыть его, как в нос ударил неприятный и едкий аромат трав и чего-то еще, незнакомого. На этикетке, приклеенной к самой баночке, было написано «Le baume», и Люмьер догадался, что это был обезболивающий и разогревающий бальзам со змеиным ядом. Ему было знакомо название аптеки – она находилась на улице де Вожирар в пятнадцатом округе.
Виктор удивился немало не самому подарку, а тому факту, что его даритель знал, что у Люмьера было повреждение колена и он в последние дни хромал, передвигаясь по театру, и всеми силами претерпевал боль во время работы. Это казалось странным, словно бы за ним следили и сообщали о происходящем, но потом он подумал, что, возможно, этот самый человек мог наблюдать за ним и сам с другой стороны улицы, а не заметить то, что Виктор передвигался в последние два дня с трудом, было достаточно сложно. Даже мадам Лефевр отстранила его от последних часов вчерашней репетиции, отправив к доктору, чтобы тот осмотрел его травму и посоветовал что-то. Но врач твердил, что ноге нужен покой, но это было исключительно невозможно из-за вполне определенных и объективных обстоятельств, ведь он должен был участвовать в «Бабочке».
Как бы ни хотелось отказаться от подарка, он понял, что это было настолько своевременно, да и возвращать лекарство, которое могло не просто пригодиться, а помочь хоть ненадолго забыть о боли, было по меньшей мере глупо. И он оставил его себе, отдав книжку обратно человеку, ведь он не был заинтересован в «Немецких теориях музыкальной формы».
Виктор стал куда более неуклюжим в простых движениях – ходьба стала камнем преткновения, и каждый момент, когда ему нужно было сделать шаг, вызывал ощущение бессилия и отчаяния. Он хотел сесть, вытянуть ногу и наконец-то намазать ее тем бальзамом, за который в самом деле был благодарен своему анонимному ухажеру, который задаривал его часто настолько роскошными подарками: тот присылал пышные букеты, запонки с драгоценными камнями, редчайшие книги, уникальные партитуры, предметы гардероба и даже быта – последним из подобных был китайский гребень из слоновой кости с уникальной филигранной резьбой, который Виктор также постарался вернуть ему обратно. Казалось, что если он примет хотя бы один подобный дорогостоящий подарок, то ответит своему «поклоннику» взаимностью, а лишний раз давать надежду и пустое обещание Люмьер не хотел.
Он явился ровно в час, тяжело поднявшись по лестнице и прислонившись к косяку, а потом постучался в дверь, стараясь перевести дыхание и встать ровно, но ногу то и дело сводило, она подкашивалась, и без опоры о стену стоять было непросто. Он перенес вес на здоровую, но так устал, спеша к Венсану домой к назначенному времени, да и знатно промок, когда над Парижем вновь разверзлось небо и дождь полил стеной. Благо, что в этот день Виктор решил не испытывать судьбу, а предпочел надеть пальто, в котором было куда теплее и уютнее, нежели без. Переведя дух, он постучался вновь, поскольку спустя несколько минут, художник ему не открыл.
В половину первого Венсан обнаружил, что у него закончилась желтая краска. Работа над портретом без нее не представлялась возможной, поэтому ему пришлось спешно собраться и отправиться на улицу Клозель, чтобы пополнить свои запасы. Папаши Танги не оказалось на месте, и художнику пришлось подождать добрых пятнадцать минут, пока хозяин не объявится.
Идя обратно, он размышлял над ситуацией, которая сложилась. За минувшие выходные он много раз возвращался в мыслях к эпизоду в кафе. Когда первый шок прошел, он принялся все детально обдумывать. Очевидно, он действительно испытывал определенные чувства к Виктору. Была ли это влюбленность? Возможно. Он не мог точно сказать, так как ранее никогда не испытывал ничего подобного. Ему хотелось поговорить об этом с Люмьером, но он не знал, как подступиться к данной теме. К тому же он не мог предугадать, как тот отреагирует на подобные слова. Конечно, он сам говорил с ним на темы, которые в понимании Венсана были практически запретными, но вместе с тем едва ли сам Виктор, распаляя его ум, задавался целью влюбить его в себя. Эти мысли лишали его сна по ночам и мешали сосредоточиться на других обязанностях.
К тому же у него возникла новая проблема. Все выходные Венсан работал над эскизами для «Бабочки». Задача оказалась сложнее, чем он предполагал. Ранее он никогда не рисовал одежду, которая впоследствии должна была быть сшита. По правде, Венсан не представлял, как происходит сам процесс, и ранее едва ли обращал сильное внимание на детали и крой театральных костюмов. К тому же было важно, чтобы все костюмы были выдержаны в единой стилистике, выгодно подчеркнули достоинства артистов и, что самое главное, важно, чтобы в них было легко танцевать. Сделав несколько разнообразных вариантов, он решил спросить у танцовщика совета. В действительности тот мог существенно помочь в данном вопросе.
Еще труднее обстояли дела с фоном. Обычно художник рисовал, не задумываясь. Образы просто рождались у него в голове, и он тут же изображал их на бумаге. В этот же раз он не видел ничего. Возможно, дело было в усталости. Он толком не спал в последние два дня, да и работы в мастерской было предостаточно. Ему требовалось завершить еще пять картин, и срок истекал на первой неделе апреля. Месье Эрсан дал ему четко понять, что не потерпит даже малейшей задержки. Однако где-то на грани создания у Венсана появилась опасная мысль, что он может не подходить для этой работы. В любом случае он находился в непростой ситуации. Отказаться от выполнения эскизов он не мог. Постановка должна была состояться через три недели. За это время необходимо было сшить костюмы для главных героев и артистов кордебалета, а также подготовить как минимум две декорации – для первого и второго актов. Времени на выполнение этой сложной работы было в обрез, и поэтому Венсан никак не мог подвести ни своего заказчика, ни директора сцены.
Достав из кармана портсигар, подаренный матерью, он закурил. Сигареты появились во Франции в конце 1850-х годов, когда вернувшиеся после русско-турецкой войны солдаты рассказали об удивительном изобретении, которое сделали русские. Они заворачивали табак в обрывки газет и бумажные гильзы из-под пороха, что было гораздо удобней курения трубки, которую необходимо было чистить и тщательно заправлять. Художник пристрастился к табакокурению, когда поселился на Монмартре. Познакомившись с Жаном Нери, он перенял у него привычку выкуривать сигарету после каждой написанной картины и пить абсент.
