– Вы звучите переливами вальса, тающего, как лед по первой весне, как изморозь на цветах в лучах первого солнца.

Он глубоко вздохнул, потом перевел взгляд на художника и улыбнулся.

– Вы звучите… Фортепиано. Потом отвечает скрипка. Голос скрипки нежный. Она говорит, что восхищается, потом немного флиртует… Фортепиано замолкает. Скрипка спрашивает разрешения прикоснуться, и фортепиано вступает вновь. Они разговаривают, отдаляются и приближаются. Вальсируют, вальсируют, и вальсируют… – Виктор даже закрыл глаза, так явственно зазвучала в его голове музыка.

– Как красиво, – выдохнул Венсан. – А вы выглядите, как древнее божество. Красивое свободолюбивое создание, чьи речи сладки, но справедливы. Я вижу вас с пурпуре, в дорогих одеждах, украшенных драгоценными камнями в окружении сада дивной красоты. В этом саду царит удивительное спокойствие, летают райские птицы и экзотические бабочки.

– Спасибо, – Виктор опустил глаза и улыбнулся. – Это… очень приятно и необычно. Мне никто таких слов отродясь не говорил.

Люмьер выпрямился. Это был какой-то до странного интимный момент – вот так смотреть в глаза художника, который без задней мысли о лести и соблазнении говорил подобные слова. Он чувствовал, что может не сдержаться и просто напросто поцеловать художника, поскольку ощущение какого-то благоговения в том моменте заставляло его податься ближе, но он сдержался. Хотя бы ради самого Венсана.

– Вы… забыли поставить чайник на огонь.

Венсан сконфужено улыбнулся и поспешил исправить свою ошибку.

– Знаете, я рассудил, что Бог – это любовь, – он говорил медленно, подбирая каждое слово. – И если он таков, то любовь между мужчинами или женщинами должна быть равна любви между мужчиной и женщиной. Ведь на все воля Господа.

– Просто еще не было человека, в котором вы увидите то божественное, что будет для вас равносильно Господу на небесах. Сперва полюбите себя, Венсан.

Виктор смотрел на него с каким-то спокойствием человека, пожившего свое – так говорят те, кто уже и женился не раз, и смерть пережил, и утрату собственного я, и вновь вернулся к самому себе.

– Найдите любовь в себе как Бога.

– Что вы имеете ввиду? – Взор его светло голубых глаз устремился на Виктора.

Вдруг Венсан снова испытал приступ дурноты. Перед глазами резко потемнело и ему пришлось опереться о стол, чтобы не потерять равновесие.

– Венсан. – Виктор сжал его плечо снова. – Вам лучше прилечь. – Люмьер обеспокоенно смотрел на Дюплесси. – Вы уверены, что выздоровели? На вас лица нет! – Он протянул руку и прикоснулся к его щеке. Кожа была прохладной и влажной.

Сколько женщин, падающих в обмороки, он ловил в свои руки, когда те переставали чувствовать свое тело от бессилия. Поймать художника было несложно, он упал едва ли не на самого Люмьера. Казавшийся тонким и очень стройным, Венсан все же был достаточно тяжелым – высокий мужчина, равный по комплекции самому Виктору не был тщедушной балериной. Люмьер подозревал, что это могло кончится подобным образом. Виктор усадил его на пол, придерживая за спину, и постарался привести в чувство.

– Я в полном порядке, уверяю вас, – произнес он, быстро вставая на ноги. – Здесь душно, вы не находите?

И вновь перед глазами все закружилось. Он взмахнул рукой, стараясь уцепиться за стол, но промахнулся. В следующий момент на него обрушилась чернота и последнее, что он запомнил перед тем как потерять сознание, был возглас Виктора.

Придя в себя через некоторое время, Венсан почувствовал себя лучше. Дурнота отступала и к нему возвращалась ясность мысли. Он чувствовал себя неловко и даже несколько виновато. Приоткрыв глаза, он увидел встревоженное лицо Виктора и попытался изобразить на лице подобие улыбки. Венсан попытался объяснить свое состояние, но вместо этого зашелся в приступе сухого кашля.

– Вы точно не девушка, потому это не от истечения крови или беременности, – то ли Виктор пытался пошутить, то ли не нашелся, что еще сказать, – да и голова у вас совсем не горячая. Скажите мне честно, когда вы ели в последний раз?

Люмьер держал его за плечи, чтобы художник ненароком не завалился на пол.

– Вчера, – выдохнул художник, заходясь в новом приступе кашля. Он знал, что не может лгать танцовщику. Облизнув пересохшие губы, он посмотрел на Люмьера.

Виктор покачал головой и тяжело вздохнул.

– Сейчас вы ляжете в постель, а я отлучусь минут на десять. – Он обхватил Венсана за талию. – Поднимайтесь, помогите мне довести вас до кровати.

Художник промолчал, мудро решив сэкономить силы на путь до кровати. Оперевшись на Виктора, он с трудом поднялся на ноги.

– Я дойду до того места, где мы с вами обедали в прошлый раз. Возьму чего-нибудь горячего. – Виктор держал его крепко, прижимая к своему боку. – Поспите, если заснете, вы едва живой.

Дойти до кровати не стало трудной задачей, а потому спустя меньше чем полминуты, он усадил Венсана на постель и сам присел на корточки перед ним.

– Простите меня, – проговорил Венсан, опускаясь на кровать.

Он лег, подтянув колени к груди. Как только его голова коснулась подушки, он ощутил, как силы стремительно покидают его. Закрыв глаза, художник практически сразу же погрузился в сон.

Виктор накрыл Венсана одеялом, загибая сбоку, поскольку не мог вытащить его, не потревожив спящего. Люмьер приоткрыл окно, чтобы свежий воздух стал поступать в комнату, принося с собой запах весеннего Парижа. Солнце было подернуто легкой дымкой, а потому было свежо. Он оставил свой шарф на стуле, чтобы оставить не только напоминание о себе, но обещание вернуться. Виктор подумал, что если Венсан проснется, то может занервничать, что Люмьер ушел просто так, забыв, что последний отлучился за обедом.

Он погасил огонь под чайником и вышел из квартиры, забрав ключи с небольшого крючка у двери, и закрыл ее. Не оставлять же Венсана в незапертой квартире. Ему понадобилось десять минут, чтобы дойти до того ресторанчика, где они обедали неделю назад. Заказав добротную порцию лукового супа, целый киш с курицей и какой-то десерт, согласившись наугад, он принялся ждать. Поскольку все было уже заранее готово, то ожидать пришлось не больше четверти часа, покуда ему разогрели блюда и упаковали в бумагу да стеклянную тару, за которую пришлось отдельно доплатить.

Около трех часов дня начался дождь и благо, что к тому времени Люмьер уже успел вернуться и расположить ношу на столе. Еды должно было хватить на пару дней, рассудил он.

Проснувшись, Венсан ощутил приятный запах еды. Несмотря на слабость он чувствовал себя гораздо лучше. Приподнявшись на локте, он осмотрелся. За окном уже начинало темнеть. Цветы, принесенные Виктором, четко вырисовывались на фоне темно-синего неба. Сам танцовщик сидел за столом и, казалось, был погружен в чтение одной из многочисленных книг. Он зажег керосиновую лампу, отчего желтые отблески падали на его лицо.

– Вы остались, – только и проговорил он, чувствуя удивление, смешанное с благодарностью.

Виктор поднял голову, оборачиваясь в сторону Венсана. Он потер глаза и размял шею

– кажется, слишком долго сидел, сгорбившись над книгой.

– Вы проснулись, – он улыбнулся, отложил книгу и встал. – Вам нужно поесть. Правда, все уже, наверное, остыло. – Виктор подошел к шкафчику, где находился тот минимум посуды, который использовал Венсан, и выбрал глубокую миску с ложкой, чтобы минутой спустя заполнить ту наполовину наваристым луковым супом и поднести ее художнику. – Еще теплый. Потом приметесь за пирог, чайник горячий. Я позволил себе заварить немного.

– Спасибо. – Он почувствовал как желудок сводит спазмом. Приняв миску из рук Люмьера, он принялся за трапезу. – Скажите, почему вы остались?

– Скажите, почему я должен был уйти? – Виктор присел на край кровати, улыбаясь ему по-доброму и с каким-то особым спокойствием.

– Вы ведь меня совсем не знаете. – Венсан с сомнением посмотрел на Люмьера. – Так или иначе, я в необъятном долгу перед вами.