К своему стыду я ничего не успела продумать. По той простой причине, что думать очень уж не хотелось. А вот чего бы хотелось, так это того, чтобы просто меня все послушались. Я бы просто попросила Лиса остаться, и он бы остался… Было ясно, что так не получится.

В последний вечер перед походом все мы задумчиво сидели в гостиной, и вампир решил разрядить обстановку, начав цепляться к словам:

— Варя говорила, что с Лисом к эльфам не пойдёт, — напомнил Ивар, испытующе глянул на меня и спросил: — Что-то изменилось?

Я не то ответила на его вопрос, не то сказала о чём-то своём:

— Лисмуса не так легко оставить здесь и пойти без него, — как раз это я за последние несколько часов обдумала со всех ракурсов и могла утверждать точно.

Ивар встал и приблизился ко мне, обойдя кресло, в котором я устроилась, сбоку. Сейчас точно что-нибудь сморозит, по глазам видно. Я вздохнула: совсем не до его глупых шуток.

— Ну почему же нелегко, очень даже легко: существует снотворное, верёвки… — Ивар чуть наклонился, опершись рукой на подлокотник кресла, и шепнул на ухо: — А ещё можно мокрым полотенцем придушить…на время…несильно… — он отошёл от меня, не дожидаясь реакции, поскольку она была слишком предсказуема, и обратился к Лисмусу: — А я бы хотел, чтобы ты был рядом с ней, когда она увидит своих эльфов — таких красивых и идеальных… — он посмотрел на меня и переспросил: — Они ж тебе нравятся?

Я устало вздохнула, мельком посмотрела на пренебрежительно улыбающегося Лиса, и ответила:

— Ивар, отстань от меня. Завтра тяжёлый день…особенно ночь, — я поднялась с кресла и торопливо покинула комнату, на пороге бросив: — Спокойной ночи. Как знать, может, для кого-то из нас это последняя ночь…

Сказав эту фразу, я поёжилась.

За дверью раздавался странный скрежещущий деревянный звук. Сперва он просто стал пробиваться в мой сон, в котором бобры грызли искусственную ногу морского пирата, но потом звук стал навязчиво заполонять всё сновидение, и в результате я проснулась и со страхом обнаружила, что звук не исчез вместе с бобрами и пиратовой ногой. Впрочем, звук не приближался, и можно было бы не ходить смотреть, от чего он, собственно, происходит, но я подумала, что нельзя идти спасать эльфа, если боишься непонятных звуков в Юрином доме, и потому смело вышла в коридор, даже ничем не вооружившись.

В неясном ночном свете я увидела кондора, который невозмутимо чистил клюв о деревянный край комода. Производимый этим действием звук был негромким, но такой частоты, что спать под него я бы не смогла. Встретившись взглядом с правым глазом источника шума, я смутилась от своих глупых страхов и, чтобы скрыть своё смущение, решила пообщаться с птицей, которая даже отвлеклась от своего занятия, пытаясь предугадать действия человека.

— Знаешь, Нертось, — начала я, совершенно не чувствуя себя глупо стоя здесь в ночной сорочке и разговаривая с угрюмым кондором. — Мне Ивар интересную вещь рассказал. Он в доме Гурилия рассматривал картины, монохромные… — я посмотрела на непонимающего кондора. — Ну, чёрно-белые… — уточнила, прикинув, что словарный запас этой птицы может быть невелик, если вообще имеет место быть. — И вот что он заметил: что белое, чем дальше от тебя, тем кажется темнее, а чёрное, наоборот, чем дальше, чем светлее. Не помню, к чему он об этом вспомнил, но думаю, он догадывался, что мысли мои далеко меня уведут… — я снова взглянула на кондора, во взгляде которого к непониманию стало примешиваться раздражение, но пока он никак этого не проявлял. — Вот смотри: эльфы все такие из себя хорошие, трепетно относятся к природе, но если заглянуть глубже, они эту природу однажды уничтожили… Или вот люди с седьмого измерения: ведь раньше были божьими одуванчиками, а теперь и сами себе не рады… — я вдруг серьёзно глянула на кондора, и тому даже стало не по себе и он чуть отпрянул на всякий случай. — А ты, кстати…

— Ты с кем-то разговариваешь? — раздался справа голос Лисмуса, который, наверно, был разбужен мною.

— Ну да, — слегка вздрогнув, ответила девушка. — С кондором. А ты чего не спишь?

— Видимо, потому что ты разговариваешь с кондором, — улыбнулся Лисмус. — А ты?

— Я, наверно, по той же причине… — тоже улыбнулась я. — Сложно спать, разговаривая с кондором.

Нертось недружелюбно переводил взгляд с меня на мужчину, при этом забавно поворачивая свою кожаную голову. Он был не рад компании в эту ночь. Впрочем, как и в любое другое время. Лис некоторое время глядел на меня, и я пожалела, что не надела халат, выходя из комнаты. Стало неуютно, но, стоило посмотреть на Лиса в упор, он прекратил меня разглядывать и тоже посмотрел в глаза.

— Может, если у тебя есть настроение поговорить, я лучше для этого подойду, чем птица? — с самым серьёзным видом спросил он.

— Мы же уже опытным путём установили, что для разговоров ты непригоден, — усмехнулась я, потом вздохнула и сказала: — Нертось, по крайней мере, ещё ни разу не сказал мне чего-то отталкивающего.

Лисмус перевёл взгляд на хмурого кондора, потом скептически посмотрел на меня, и я вымученно улыбнулась:

— Ладно, помню, молча гулять с тобой вполне приятно. Погоди только, мне одеться надо…

У эскимосов существуем множество разновидностей снега, их словообразование позволяет выделить более сорока особенностей этого состояния воды. А в некоторых языках существует множество оттенков любви. Ничего этого Лисмус не знал, но ему казалось, что ни на каком языке ни в одном из миров и подпространств не найдётся подходящего слова, чтобы выразить его чувства к Варе, слово «любовь» для которого было бы слишком обыденным и тусклым. Всё равно что описать тихий тёплый умиротворённый вечер над озером с прекрасным закатом и душевной компанией словом «хороший». Хотя нет, ещё менее подходяще…

Лисмус шёл с Варей неизвестно куда и обдумывал вопрос о том, что если всё получится, девушка снова захочет вернуться домой, и что ей еще сказать, чтобы она осталась, он не знал. Варя шла и тоже думала о чём-то не очень весёлом, иногда странно глядя на Лиса. Её снова что-то тревожило, и мужчина подозревал, что о причинах ему снова не расскажут. Он взял её за руку, и, убедившись, что это действие ей не неприятно, решил с ней поговорить, хоть они и собирались гулять молча. Он не знал, с чего начать разговор, и потому начал тихонько мять ладонь девушки в своей, в процессе чего нащупывал кольца на её руке.

— Никогда раньше не видел, чтобы носили кольцо на большом пальце. Это что-то значит? — спросил он, чтобы что-то спросить.

Варя не знала, значит ли это что-нибудь, просто кольцо ей нравилось, но не налезало ни на один другой палец. Девушка едва заметно улыбнулась и ответила:

— Это значит хотя бы то, что я не такая, как все! Раз ты никогда не видел, чтобы так носили.

Лисмус тоже улыбнулся, и Варя в который раз умилилась ямочкам на его щеках, как он понял, поскольку вряд ли таким взглядом она смотрела на его шрам. Мужчина продолжил разговор, остановившись и останавливая Варю:

— Пока ты не увидела эльфов… думаю, тебе стоит знать, что я всё это время говорил серьёзно насчёт тебя… — он взял её за плечи и развернул к себе, чтобы заглянуть в зелёные печальные глаза и сказать: — Я правда люблю тебя.

Он не поднимал эту тему с того самого момента, как Варя решилась покинуть нулевое подпространство. Тогда он сказал всё, что мог и что казалось ему важным, убедительным и весомым, и понял, что таковым это всё казалось только ему. Он больше ничего не говорил, но сейчас решил всё же сказать эти три слова, которые все считают такими необходимыми. Сказать с целью знать, что озвучил всё возможное.

Что творится в её голове, он не мог понять: вроде бы она и сторонилась его, но никогда не отталкивала, если он приближался или дотрагивался до неё. Это достаточно сбивало с толку, поскольку не очень укладывалось в его картину мира. Лис полагал, что всё должно быть проще: либо он приятен и ему рады, либо неприятен и его общество тяготит. Так что понять Варю он не мог, объяснить себе её поведение — тоже. Поэтому решил для внесения хоть какой-то ясности обозначить свои чувства к ней, полагая, что, возможно, она тоже чего-то от него ждёт, как Леотария от Доктора, а он не знает чего именно. Угадывать не хотелось: девушка и так относилась к нему странно, так что как себя с ней вести, оставалось непонятным.