— Квинтборнст. Квинт. Так меня зовут, — пояснил флак. — Но если по какой-либо причине или же без неё вы не хотите меня так называть, можете звать, как захотите, но не забудьте сообщить мне, как именно.

Он всё ещё стоял с вытянутой лапкой, но никто её ему жать не стремился: она была неприятна на вид, да ещё и протянута непонятно кому, и поэтому каждый предпочёл думать, что не ему. Я набралась храбрости и выглянула из-за спины Лиса, вежливо помахала гостю рукой и выдавила из себя подобие улыбки. Если бы флакнорсы могли радоваться, то он бы сейчас обрадовался, или по крайней мере, всем так показалось. Он тоже помахал лапкой в ответ, пытаясь изобразить на морде улыбку, и Лисмус с Юрием последовали его примеру.

Мы довольно длительное время стояли, маша руками и глупо улыбаясь, а Квинт смотрел на нас своими ярко-жёлтыми глазами и даже не щурился, хотя освещение за счёт огня в камине было для флака слишком ярким.

— Ты умеешь менять цвет? — удивилась я, поскольку эта способность поистине поразила меня.

— Цвет? — Квинт перестал махать, растерянно оглядел свои лапки, оглянулся на хвост, но тот уже снова был обыкновенного цвета. — Не знаю, в темноте обычно не видно, какого я цвета.

— Тебя не слепит огонь? — спросил доктор таким тоном, словно перед ним был его пациент. — Ты не ощущаешь приступа паники?

— Паники? — переспросил флак. — Не знаю…

Юрий сообразил, что это чувство могло быть незнакомо гостю, и перефразировал:

— Нет обострения инстинкта самосохранения, когда видишь огонь?

— А, вы об этом! Нет, я как раз поэтому и пришёл! — всем снова показалось, что Квинт обрадовался.

— Ты пришёл из-за отсутствия инстинкта самосохранения? — догадался доктор. — Я вряд ли могу помочь, я никогда не лечил подобное…

Квинт смутился и пробормотал:

— Нет, я пришёл попросить о помощи… не медицинской.

Юрий посмотрел на Лисмуса, и тот ответил:

— Говори, но только компактно, у нас и без тебя слишком много того, о чем надо подумать. А про помощь спроси после того, как расскажешь, в чём дело.

Флак обрадовался, улыбнулся во всю ширь своей забавной морды и принялся объяснять всё по порядку, но компактно у него никак не получалось, и потому он говорил торопливо, чтобы успеть рассказать всё, пока его не надоело слушать. Впрочем, он опасался зря: он был хорошим рассказчиком.

Квинт оказался своего рода учёным, но не это было главным из всего того, чем он удивил слушателей. Среди флаков существовал отдельный клан или Орден Сохранения Памяти, особенностью которого сперва было сохранение истории их вида и поиск новых подробностей, а потом ещё прибавилось резкое отрицание пользы от покупки чужих воспоминаний. В ту далёкую пору, когда люди охотно продавали все не только ненужные, но и легко обновляемые воспоминания, не зная о последствиях, Квинт ещё не состоял ни в каком клане, и накупил себе по дешёвке воспоминаний о радости, восхищении и милом смущении. Позднее он не жалел о содеянном, ибо путём долгих тренировок сам научился испытывать подобные эмоции, но больше ничего не покупал — хорошего было уже не найти, а отличать, что плохо, а что хорошо он научился благодаря купленным ранее воспоминаниям. Всё это натолкнуло его на вопрос «почему же все флакнорсы так стремятся чувствовать?», и привело к логичному ответу, что это желание обусловлено тем, что чувства и эмоции не противоестественны его сородичам. Позже, вместе со своими товарищами по Ордену Сохранения Памяти они обдумывали этот вопрос со всех сторон долгие годы и единодушно пришли к выводу, что всё это неспроста, и ответ, как и все ответы на подобные вопросы, надо искать где-то в далёком прошлом. С далёким прошлым, надо заметить, была связана одна проблема — никто ничего о нём не знал. Орден занимался сохранением памяти о мелких событиях весьма не глобального масштаба: кто когда от кого отпочковался, кто и как умер, где сочнее лишайник и теплее море. В общем, чтобы начать поиск знаний о далёком прошлом, было необходимо решить проблему с коммуникабельностью: научиться видеть при свете, чтобы общаться с представителями других подпространств и узнавать от них по крупицам хоть что-то о своих предках.

В Ордене никто, кроме Квинта, не приобретал воспоминания, но его за это не осуждали — он был приятнейшим флаком с удивительно радужным взглядом на мир. Отказ от покупки воспоминаний был связан с несколькими фактами. Основной из них — то, что люди очень неоднозначно реагируют на одни и те же вещи. Так, например, обычная гроза у одних вызывает восхищение, у других страх, у некоторых панику, а другие её и вовсе не замечают. Следовательно, получаемые воспоминания были весьма субъективные. Из этого вытекали такие мелкие неприятности, как неожиданная водобоязнь некоторых флакнорсов, хотя все они всегда прекрасно преодолевали свои чёрные беспросветные моря, реки, озёра и даже океаны. Состоящие в Ордене первыми предвидели возможность пагубного влияния неправильно подобранных воспоминаний. Вторым фактом был вытекающий из первого вывод, что воспоминания чужие хоть и приносят эмоции, но лучше бы научиться чувствовать самим. Вера в то, что однажды это станет реальным, не позволяла флакам и немногим норсам, позднее примкнувшим к Ордену, забивать свою память не принадлежащими им воспоминаниями.

Флакнорсы сперва стали вызнавать о своей истории в подпространствах, где скупали воспоминания, но это оказалось глупым — за золото люди придумывали самые невообразимые теории происхождения флаков и норсов, не подкреплённые никакими фактами, но зато на любой вкус: от жестоких до романтичных, от научно обоснованных до потусторонних, от логичных до крайне абсурдных. Тогда флакнорсы отправились в 17-ое измерение, где процветала наука и техника, а также высоко ценилось золото. За весьма неплохое вознаграждение большинству состоящих в Ордене флакнорсов обеспечили нормальное зрение, и убедительно объяснили, что неадекватная реакция на свет — результат долгой жизни во тьме, а структура глаз вполне позволяет смотреть не щурясь даже на солнце. Это породило волну новых вопросов, но в 17-ом подпространстве историей никто не увлекался, и флакнорсы снова остались без ответов.

Я взяла себя в руки и высвободила пальцы из тёплого плена. Не стоит увлекаться прикосновениями к Лису. Он странный, и вполне может оказаться, что Доктор прав. Так что влюбляться в него не стоит. Лис как назло поглядел на меня, слегка улыбнувшись. Вроде как его не расстроило, что я отпустила его руку, а, наоборот, он был рад, что мне больше не страшно. Я вздохнула: мне его не понять.

— Это всё очень поучительно, но никак не пойму: мы-то тут при чём? — спросил Юрий у закончившего повествование Квинта.

— Мне нужна ваша помощь. Мы отблагодарим золотом. У нас есть планы, и вы могли бы помочь нам их осуществить. Наш Орден слишком малочисленен, но мы сможем уничтожить Банк Воспоминаний, в котором хранятся купленные воспоминания. Хотя не это наша первоочередная задача, — объяснил Квинт и улыбнулся: он схватывал налету, но пока не понимал, когда уместна улыбка, а когда нет.

— Ну допустим, банк уничтожен. И что дальше? — спросила я.

— Дальше нам нужны будут положительные эмоции… — смутившись, признался флак.

Доктор фыркнул и скрестил руки на груди.

— Шикарно! Нетушки! Не получите вы от нас хороших воспоминаний, самим мало! — Юрий повысил голос, отчего Квинт снова начал бежеветь, сливаясь со стеной.

— Вы не поняли… — пролепетал Квинт, которого пугал вид Юрия, хотя, как по мне, так злиться и выглядеть устрашающе беловолосый мужчина не умел совершенно. — Нам нужны наши, свои положительные эмоции. Мы не будем больше покупать воспоминания, если сможем иметь свои собственные.

Звучало логично, да и Квинт так трогательно смотрел на нас, что хотелось подойти и потрогать его, хоть на вид он и был неприятен. Отчего-то казалось, что это обманчивое впечатление, и шкурка его вовсе не склизкая, и вполне приятная на ощупь… Это существо походило на какого-то зверька, милого, добродушного и наивного. Как-то не очень верилось, что он учёный и намеревается провернуть какой-то глобальный план.