Я люблю улыбаться симпатичным прохожим. Симпатичным прохожим — не значит, что именно парням и мужчинам. Просто симпатичным людям. Потому что сама считаю себя симпатичным человеком и тоже люблю, когда мне кто-нибудь улыбается просто так: не важно, старички, женщины, дети или мужчины. Просто когда утром тащишься на работу, приятней думать, что вокруг тебя люди с хорошим настроением. Я вот, например, была с хорошим. Да и вообще, раз уж начала обо мне, то без ложной скромности хочу сказать, что являюсь девушкой с весьма неплохим характером, однако большинство из встречаемых в жизни людей считаю не подходящими даже для общения, причём обычно для этого не бывает каких-то конкретных причин: человек либо нравился мне, либо нет; либо с первого взгляда интуитивно считаю человека хорошим, либо плохим — и пытаться доказать обратное практически невозможно. Впрочем, обычно это и не требуется — я редко ошибаюсь в людях. «Редко» — в данном случае следует читать, как «никогда», но уж больно коварное это слово — стоит его упомянуть, как оно попытается само себя опровергнуть, изжить и призывает на помощь Его Величество Случай.

Наверно, стоит сразу немного рассказать о том, как я, собственно, выгляжу. Тут прибедняться тоже не стану: не писаная красавица, конечно, но весьма миловидна… Надеюсь, что это так, по крайней мере. Волосы у меня короткие, недавно пострижены и теперь напоминают удлинённое каре, обычно они покрашены в почти чёрный, но сейчас больше походят на каштановые, поскольку за лето выгорели на солнце; зелёные глаза мои, говорят, глубокие, но нельзя сказать, что все чувства сразу отражаются в них. По крайней мере, такого мне никто не говорил, да и сама знаю, что эмоции мои по глазам прочесть сложно. Фигурку мою сложно охарактеризовать, как точёную, но я никогда не была ни тощей, ни плотной. Нормальная я, в общем. Похудеть, конечно, хотела всегда, несмотря на то, что знала, что острой необходимости в этом нет. Короче говоря, заниженной или завышенной самооценкой не страдаю, и всё у меня в жизни просто прекрасно. А что второй половинки у меня нет — это дело наживное, не встретила я ещё своего мужчину, и сей факт меня нисколько не печалил.

Дорога до работы заняла почти час, но я провела его вполне занятно: когда за окном автобуса бушует непогода, особенно приятно послушать приятную музыку и помечтать о приключениях. Да-да, я романтична и наивна. А уж помечтать о далёких мирах — это вообще милое дело. Сама бы я хотела побывать в каком-нибудь мире… чтобы магией пользоваться научиться, на эльфов посмотреть (а то какой же это будет другой мир, если там не найдётся эльфов), что-нибудь занятное совершить… и вернуться. Да, вернуться — обязательно. Ерунда это всё в книжках про людей, которые не желают возвращаться. Я бы вернулась.

Я сидела, крутясь на стуле из стороны в сторону перед монитором, на котором был открыт чертёж крепления под огнетушитель. Этот небольшой ничем не примечательный чертёж был на мониторе с самого начала рабочего дня, и хоть уже близился полдень, ничего в этом чертеже не менялось. Потому что я не только крутилась на стуле, я при этом ещё и читала книжку, а мой непосредственный начальник Василий Борисович лениво играл на компьютере, временами озвучивая своё мнение относительно необычайно паршивой погоды и о прочих несущественных, но досадных мелочах, отравляющих жизнь конструкторского отдела.

Это был обыкновенный рабочий день. Иногда в кабинет заходили сотрудники и преимущественно жаловались на жизнь в целом, а также на отдельных личностей, её омрачающих. Я и мой начальник внимательно всех выслушивали и одаривали страждущих коллег порцией молчаливого понимания или жизнеутверждающей шуткой. Василий Борисович был человеком пожилым, но душой стареть не спешил. Он не был занудой, с ним было весело, он прекрасно разбирался в людях, а также не упускал возможности избежать лишней работы и всегда искал способ пораньше сбежать домой. И конечно, начальство он не жаловал. Ещё у него постоянно играл старенький радиоприёмник, но звук был еле слышный, и его могли слышать лишь сам Василий Борисович и я. Причём первые недели работы меня, если честно, ужасно нервировал звук радио — он не то был, не то мерещился, и это весьма раздражало, однако вскоре слух приноровился воспринимать его, и вечно жизнерадостный диктор стал неотъемлемой частью рабочего дня.

В пыльный кабинет вошёл седой улыбающийся мужчина. Это был инженер Ютов, человек философского склада ума, обладатель забавных седых усов и располагающей наружности. Мы с Василием Борисовичем, заслышав его шаги по коридору, переглянулись, и продолжили заниматься своими делами. Когда страдаешь ерундой на рабочем месте, слух как-то сам обостряется, и всех коллег знаешь не только по полному имени и внешности, но и по шагам. Ютов сел на свободный стул, продолжая улыбаться, наигранно виновато развёл руками, и сказал:

— Вот в старину того, кто принёс дурную весть, казнили. Хорошо, эти смутные времена позади!

Начало было интригующее, так что я даже отвлеклась от чтения, уставившись на посетителя в ожидании продолжения.

— Да говори уже, чего пришёл? — мельком глянув на вошедшего, вздохнул мой начальник, не желая отвлекаться от игры.

— Вас Ильин вызывает, — сообщил Ютов без предисловий.

Фамилия главного конструктора у всех сотрудников автоматически вызывала неприязнь и портила настроение. Как в книгах и фильмах не принято лишний раз называть имя злодея, так в конструкторском отделе лишний раз не вспоминали об Ильине.

— Да не пойду я к нему, опять орать начнёт. Считай, ты меня не нашёл, — отмахнулся Василий Борисович, продолжая раскладывать пасьянс на стареньком компьютере.

Ютов лукаво глядел на него и молчал, а я, коли уж меня всё равно отвлекли от чтения, решила продолжить диалог.

— А вот вы слышали теорию, что наш главный конструктор — энергетический вампир? — спросила я у присутствующих, зная, что они «в доску свои» и можно оглашать любые вопросы.

На энергетического вампира Ильин был похож отдалённо, но если таковым и являлся, то был не избалован энергией сотрудников: он был старый, тщедушный, с мешками под глазами и вечно дурным настроением.

— Да, Варя, это сущая правда, — подтвердил Ютов. — Но я ему давно не интересен. У меня есть хороший способ: как только он начинает на меня орать, я представляю себе Титаник, — я с сомнением посмотрела на собеседника, поделившегося своим инновационным методом игнорирования рассерженного начальства, и седоусый мужчина пояснил: — Исторический факт — оркестр на Титанике играл до последнего. Представляете: корабль шёл ко дну, но музыканты продолжали играть.

— Я этого не знала, — призналась я, хотя до исторических фактов, легенд и домыслов, относящихся к нашему миру, мне дела не было никакого.

— Так вот, — продолжал излагать свой метод мужчина. — Я представляю себя музыкантом в этом оркестре. Ну, будто я ошибся с нотами, и всё испортил, а дирижер на меня злобно смотрит. Вот орёт на меня главный конструктор — а я представляю, что это дирижёр орёт на музыканта, и думаю: какой в этом смысл, чего мне зря расстраиваться — ну да, испортил я всё, но мы же все всё равно утонем! Стою я так и улыбаюсь сам себе, а Ильин на это злится, говорит, со мной невозможно разговаривать!

Пожалуй, разговаривать с человеком, который мысленно а тонущем корабле, и вправду было трудно. Когда в эльфийском лесу, мысленно, разумеется, со мной тоже особенно не поболтаешь. Так что я уважительно кивнула: метод хорош, то-то Ильин тощий, как палка: из наших просто так энергии не попьёшь!

— Муторный какой-то способ, — поморщился Василий Борисович, и даже оторвался от монитора, явно заинтересованный этим разговором. — Мне вот один человек посоветовал руки замочком складывать, говорит, помогает, — и он продемонстрировал, как надо складывать ладони и перекрещивать пальцы. — Я и сам проверял — хороший метод. Меня Ильин к себе теперь редко вызывает… — он глянул на часы, висящие на стене и мерзко тикающие. — Сходить к нему, что ли… — и подумав, решил: — Ладно, пойду!