— Сначала нужно накормить и обиходить ребят, тебе придётся подождать.

— Растянуть удовольствие, чтобы кайф вышел крепче? — воскликнул я.

Судя по пристальному недоброму взгляду, Борис решил, что я у него безумнее даже, чем он полагал вначале, но мне было плевать. В серой жизни появилась интрига, и по контрасту течение спокойных дней показалось особенно скучным.

Вампиры быстро учатся, наблюдая за Борисом, я вполне мог самостоятельно справиться со вторым ребёнком. Я не ощущал брезгливости даже переодевая и подмывая малыша, хотя от меня этого, пожалуй, ждали. Да обоняние у меня развито превосходно, но раздражают его в значительно большей степени искусственные запахи, а детки благоухали жизнью, прекрасной во всех проявлениях.

И вот только когда сытые, чистые младенцы уютно болтали ручками и ножками в наших объятиях, мы уселись рядышком на диван в гостиной и принялись изучать попавший ко мне вместе с ними жетон.

Обычная побрякушка сантиметров пяти в диаметре, слишком лёгкая, чтобы быть цельнометаллической. На одной стороне вытиснен цветочек, на другой бессмысленный любовный стишок — дешёвая штучка из сувенирной лавки.

— Там внутри что-то есть! — воскликнул Бэри и попробовал разъять медаль на половинки, но у него ничего не вышло.

Я отобрал трофей, быстро нащупал скрытую пружину, надавил где надо, и стопор ушёл в паз. Механизм выглядел слишком сложным для дешёвой поделки, но должно быть, поэтому её и выбрали. Кто-то неведомый верил в мои умственные способности. Я почти уже раздулся от самовосхищения, когда зловредный пацан, вертевшийся у меня на коленях, внезапно подался назад и с такой силой врезал затылком мне в челюсть, что едва не вышиб полярные клыки. Я поспешил отстраниться, слёзы потекли из глаз почти как у человека, а бессердечный Борис вместо того, чтобы их утереть и выразить сочувствие, разразился смехом.

— Это дети! — сказал он мне.

Подумаешь, открытие сделал.

— Ладно, давай смотреть, что внутри. Вполне вероятно, сейчас узнаем, как на них правильно ругаться.

Медаль распалась на две половинки. На донышке лежал плотно сжатый листочек бумаги, сложенный многократно и уже закостеневший в сгибах. Я, шлёпнув Бориса по протянутой руке, отобрал жетон и уткнулся в него носом: запах следовало сохранить, пока он не выветрился. Моя память надёжна как сейф, так что я вобрал в себя то, что смог, ничего толком не понял, но отличить писавшего и снаряжавшего безделушку в долгий путь от всего остального человечества сумел бы теперь без труда. При личной встрече, разумеется. Будь у меня время и место обнюхать каждого представителя вида хомо на нашей планете, забота решилась бы сама собой.

Я вернул медаль человеку и поудобнее перехватил неугомонного ребёнка. Борис выглядел сердитым, но в меру, как видно ничего не имел против моих исследований, только бесцеремонность вызывала возражения, но я извинился, и проблема себя исчерпала. Мы оба сгорали от любопытства.

Бумажка разворачивалась неохотно, и я с трудом сдержался, чтобы не пустить в дело мои ловкие пальцы, решил, что отказывать человеку в удовольствии подержать таинственное письмо было бы нечестно, но наконец он справился с задачей.

Мы склонились над посланием, стукнувшись от усердия головами. На мятом листке оказалось только два слова, старательно написанных от руки.

— Эдвард. Элинор. Бэри, ты видишь то же самое, что и я?

Он хмуро кивнул, перевернул бумажку, чтобы рассмотреть её с другой, относительно чистой стороны, потом поднял, изучая на просвет.

— Ничего больше.

— Это нечестно! — взорвался я. — Я так не играю! Где мрачная исповедь, страстный призыв о помощи, или таинственная история похищенных принцев, или ещё что-то интересное? За что нам это испытание? Всего лишь имена! Вот рассержусь и зарегистрирую ребят как сам посчитаю нужным, а то мало того, что этот загадочный незнакомец посадил мне на шею двух мелких пискунов и одного большого ворчуна, так он ещё и издевается!

— Джерри, заткнись! — попросил Борис, хотя я видел, что он тоже разочарован. — Быть может тут скрытая тайнопись?

— Нет. Я бы учуял запах химикалиев. Обычная бумага.

Мы разочарованно откинулись на мягкую спинку дивана. Ребёнок Эдвард, воспользовавшись тем, что я отчасти утратил бдительность, сполз с моих колен сначала на подушки, потом скатился на мягкий ковёр. Ничуть не смущённый экстремальным способом перемещения с одной горизонтальной поверхности на другую, он, бодро оттопырив попку, отправился исследовать окружающее пространство. Девчонка Элинор следила за ним с заметным интересом.

Борис спросил:

— Может быть, ты ещё что-то нашёл на инкубаторе, но потом потерял? Учитывая состояние, в котором возвращаешься домой, я ничему не удивлюсь.

Теперь меня праведной жизни учат. И кого! Приватира в отставке! И кто! Моя собственность! Недаром я всегда был противником рабства.

— Дорогая, мы ещё не женаты, а ты уже претензии предъявляешь! — сказал я кротко.

Он глянул сначала свирепо, а потом расплылся в язвительной усмешке:

— Не бросишь пить, заберу детей и уеду к маме! — ответил в тон.

Мы поржали как два идиота. Настроение немного улучшилось, но тут неугомонный ребёнок дополз до вазы в углу и принялся трудолюбиво её опрокидывать. Я одним прыжком пересёк гостиную, подхватил и сосуд и малыша. Первый уложил на ковёр, чтобы ему некуда было падать, а со вторым вернулся на диван. Заняло у меня наведение порядка от силы секунду. Борис ошеломлённо покачал головой, а вот мелкому шельмецу понравилось. Он радостно залепетал и принялся сосредоточенно изучать пуговицы на моей рубашке.

— Никогда не думал, что вы можете перемещаться так быстро, — сказал Борис. — Только ведь если не завяжешь с бухлом, однажды станешь не проворнее человека. Стоит оно того, Джеральд?

Исследования не подтверждали сложившееся мнение о том, что сваш наносит вред нашему организму. Впрочем, никто ведь их не проводил. Вампиры считали себя неуязвимыми, но мне приходилось драться и наблюдать, как страдают, а то и гибнут мои товарищи. Каждому можно навредить, всегда найдётся способ, я их очень много знал, и кое-что пригождалось.

Внезапно подумал, а что если человек прав? Прежде некому было озвучить простую в сущности вещь. Я вспомнил, как тогда, на крыльце, не то поскользнулся, не то споткнулся, и не будь корзинка с подкидышами такой прочной, рухнул бы прямо на них. Весу во мне немного, но дети ведь хрупкие существа.

— Наверное, ты прав Бэри. Я подумаю о том, чтобы как-то нормализовать своё поведение

Он вытаращил глаза, словно не верил в целительную силу своих проповедей, а болтал языком для порядка. Между тем младенец, трудолюбиво пыхтя, совладал с пуговицами и взялся за кулон, который я таскаю под одеждой. Вещица отличалась крепостью, и я не слишком беспокоился за её сохранность, как вдруг прямо посреди гостиной соткалась из дневного воздуха фигура в полный рост и пришёл мой черёд прийти в изумление.

Не то чтобы я был против, всегда готов полюбоваться самим собой, потому и держу изображение в кулоне, но малец-то как смог его открыть, если это и мне удаётся только стрезва?

Борис, разинув рот, таращился на меня прошлого, да и было от чего прийти в восторг, чего уж там говорить! Шикарный капитанский мундир обтягивал отличную фигуру, подчёркивая тонкую талию и безупречную осанку. Волосы, уложенные в сложную причёску, которую носили тогда практически все приватиры, элегантно отливали разноцветными прядками. Взгляд дерзкий, улыбка опасная — красавец! Я разнежено вздохнул.

— Это ты? — подал голос Борис.

Я подтвердил. Строго говоря, я не болтал о том, кем был прежде, но и особой тайны из этого не делал. Ну кого сейчас волновали старые беспутства? Разве что зануду Бориса. Он, успокоившись, переводил теперь внимательный взгляд с изображения на меня нынешнего и кажется готов был разразиться критическими замечаниями. Я насторожился. Кому же охота выслушивать о себе неприятные вещи?

— Тебе к лицу косички, — сказал он, — а уж золотые заколки просто великолепно смотрятся в столь причудливо окрашенных волосах.