- Я? - задохнулась она. - А может, это тебе не надо было языком болтать?

- Может, - тоже огрызнулся я. - А потом либо никогда не инвертироваться, либо к тебе больше не приближаться, да? Я только хотел узнать, как это твое изобретение заблокировать.

Опять мелькнула мысль, не такая неуловимая, как первая.

- А ну, подожди, - быстро остановил я ее, когда она уже воздух в рот набирала. - Ты можешь рассказать, как ты это делаешь?

- Да не знаю я! - почти крикнула она.

- Хорошо, - терпеливо продолжил я, сам поражаясь своей выдержке, - расскажи, как это в первый раз произошло.

Она рассказала мне, как почти почувствовала меня - пока не увидела. Как ощутила Тень - зная, что он где-то там, за кустарником. Как дорисовала по ощущениям его контур - едва различая его среди густой листвы.

- Татьяна, - медленно проговорил я, - получается, что блок изначально в инвертацию вставлен. Этот блок - наша уверенность, что преодолеть его невозможно.

- Ну, конечно! - подхватила она. - Я вас, как печку, чувствую. Но если эту печку наглухо закрыть, замуровать, то я тоже мимо нее, как мимо обычной стены, пройду. А ты, наоборот, холод ощущаешь? - вдруг прищурилась она.

- Нет, скорее, как прохладный ветерок, - поправил ее я.

- А если ты в машине едешь, - загорелась она, - то этот ветер никуда же не делся. Тебе просто лобовое стекло мешает…

- Так что - разбить? - ухмыльнулся я.

- Попробуй, - без тени улыбки ответила она.

Хм, ну, что-то разбить - это я сейчас как раз в нужном настроении. Кроме того, если преодоление инвертации - это такая же чувственная иллюзия, как и ее создание… Снова мелькнула неуловимая мысль.

- Хорошо, инвертируйся, - решился я, и быстро добавил: - Только стой, где стоишь.

Татьяна тут же исчезла - полностью и мгновенно, на меня даже не пахнуло ничем. Что-то слишком много талантов и гениев вокруг меня образовалось, подумал я, старательно закипая. Я вспомнил свое проигранное сражение со стеклянной дверью, то бешенство, которое вызывала во мне эта непреодолимая преграда, тяжелое кресло у себя в руках. Я взвесил это воображаемое кресло, хорошенько размахнулся и…

Если я и разбил какое-то стекло, то это оказался иллюминатор в космическом корабле.

На меня обрушилась волна арктического холода. В тот момент я понял смысл выражения «раздирают противоречивые чувства». Голова скомандовала рукам найти Татьяну хоть наощупь - тело затряслось и вжалось в стенку, ища спасения от обморожения.

Разум победил материю. Сотрясаясь от крупной дрожи, я отчаянным усилием воли протянул руки к своей Снежной Королеве.

- Тттатьяна, вввернись нннемедленно! - еле выдавил я из себя сквозь стучащие зубы.

Как только мне удалось кое-как обхватить ее (сейчас руки примерзнут, мелькнула мысль), ощущение мертвящего холода исчезло. Вам когда-нибудь случалось очнуться от самого страшного в вашей жизни кошмара? Представьте себе этот кошмар в ледяной пустыне космоса, а пробуждение - в теплой и уютной кровати дома, и тогда, возможно, вы поймете, что я почувствовал.

Татьяна тоже, естественно, появилась - глядя на меня круглыми, как блюдца, глазами.

- Что случилось? - испуганно спросила она.

- Ты еще инвертирована? - спросил я в ответ, крепко держа ее, на всякий случай, в руках и понемногу оттаивая.

- Уже нет, - ответила она, и я в изнеможении опустился на край стола.

- Да что это было? - нетерпеливо притопнула она ногой.

- У меня лобовое стекло в глубокий космос открылось, - ответил я, отдуваясь. - Или, по крайней мере, на Южный Полюс.

Она вдруг прыснула.

- А у меня - в жерло вулкана, - сказала она, улыбаясь.

- И что смешного? - проворчал я. - Что-то я не слышал, чтобы лава с вечной мерзлотой сосуществовали.

- Так то на земле, - отмахнулась она от меня. - И ты же сам только что сказал, что невозможно то, в невозможность чего верят. Давай попробуем! - Глаза у нее засветились хорошо знакомым мне любопытством.

- Подожди, - поднял я руку, вспомнив многочисленные последствия этого любопытства. - Дай отдышаться. Я другое хотел попробовать.

- Что? - сразу надулась она.

- Ты говорила, что перестала ощущать меня, когда увидела, так? - Она кивнула, нахмурившись. - А в невидимости ты меня видишь, когда я обнимаю тебя, так? - В глазах у нее забрезжило понимание. - И наоборот, как мы только что выяснили, так?

- Но пробуем только в невидимости! - быстро проговорила она.

Как и положено мужчине, первый эксперимент я поставил на себе. Как и положено первому эксперименту, он оказался неудачным. Почувствовав дуновение свежести, я представил себе, как обнимаю Татьяну … и продолжил ощущать прохладу. Честно говоря, наслаждаясь обоими ощущениями, я был готов так экспериментировать до бесконечности. Пришлось вспомнить, с горестным вздохом, о глубоко присущей мне целеустремленности.

Я представил себе, как Татьяна вешается мне на шею - и тут же увидел ее, с загадочной улыбкой на губах. Могла бы и не так откровенно радоваться, лишая меня двух удовольствий в обмен на одно.

Затем мы поменялись ролями. Затем перешли в невидимость вместе. Затем повторили последний опыт несколько раз - для закрепления навыка. Затем я решил, что мы готовы для более серьезного испытания.

Когда мы инвертировались, пришлось немного помучиться. Удар по ощущениям был настолько силен, что просто парализовал воображение. Но мы справились. Я увидел Татьяну первым и был вынужден несколько мгновений лицезреть в бессилии ее искаженное лицо, по которому катились крупные капли пота.

- Предлагаю усиленно потренироваться в настоящих объятиях, - произнес я, когда мы материализовались и отдышались.

- Мне это не нравится! - буркнула Татьяна, поджав губы.

- Что не нравится? - опешил я. Еще не хватало, чтобы она увлеклась виртуальными объятиями.

- Ты теперь со всеми инвертированными обниматься будешь, чтобы их распознать? - Она остро глянула на меня.

- Нет, - заверил я ее. - Я только с одним айсбергом обниматься готов. А ты, между прочим, то же самое представляешь - я же тебе ничего не говорю.

- А мне удирать придется, - усмехнулась она, снова опуская глаза. - У меня ничего не получится.

- Почему? - удивился я.

- Я в невидимость перехожу, воображая, как ты меня обнимаешь, - тихо сказала она. - Не хватало мне еще кого-то представлять.

Я немедленно перешел к только что предложенным усиленным тренировкам, но Татьяна решительно отбила все мои попытки. Я бы даже сказал, весь ощутимо отбила. Интересно, раньше она совсем не так упорно возражала - я, что, в ее воображении как-то иначе обнимаюсь?

- Мне это не нравится, - еще мрачнее повторила она.

Подтверждая мои самые тяжкие подозрения.

- Если, как ты говоришь, - продолжила она в ответ на мой вопросительный взгляд, - этот темный у тайника может мысли читать, то он это все увидит? Как мы обнимаемся? И не только?

Слава Всевышнему - самые тяжкие подозрения опровергнуты! А вот предположение, высказанное Татьяной, мне нравится ничуть не больше, чем ей. Вздохнув, я вытащил из памяти менее неуловимую мысль и повертел ее со всех сторон. Ну что ж, чтобы избежать крупной неприятности, я всегда готов пойти на меньшие.

- Нет, Татьяна, ничего он не увидит, - решительно заявил я, вытаскивая, вслед за мыслью из памяти, телефон из кармана. - Мы ему это не позволим.

- Кто мы? - захлопала глазами Татьяна, но я уже набирал нужный номер.

Он ответил после десятого, наверно, гудка и в своем обычном стиле.

- Чего опять надо? - прозвучало вместо приветствия.

- Привет, Макс! - ответил я приветливо. По необходимости. Как положено просителю. - Можешь объяснить, как мысленный блок ставить?

- Тебя, что, с текстами застукали? - хмыкнул он.

Ну, понятно, что еще темный может предположить? Только козни, интриги, сопротивление светлому руководству и сокрытие от него важных данных.

- Это не мне, а Татьяне, - сосредоточил я все усилия на том, чтобы держаться в рамках приличий. - Чтобы твои собратья на назначенной встрече в личной информации не копались.