Я чуть не вызвал ее. В последний момент спохватился - при звуке ее голоса, даже мысленного, о скорбной мине и несчастной позе можно сразу забыть. Для наблюдающих мое состояние должно меняться от раздраженного к угнетенному, а там и вовсе к подавленному. Внезапный всплеск ликования только целителей приманит. Если они уже не появились.

Я медленно встал и поволок ноги к двери. Чуть приоткрыв ее, я увидел все тех же внештатников, расслабленно привалившихся к противоположной стене. Я открыл было рот, но тут же захлопнул его, переводя затравленный взгляд с одного своего охранника на другого и нерешительно теребя ручку двери.

- Вы что-то хотели? - поинтересовался все тот же, похоже, единственный не немой из них.

- Не могли бы Вы сказать мне, - с видимым усилием произнес я после еще двух безуспешных попыток заговорить, - когда начнут слушание по моему делу?

- А Вы, оказывается, умеете быть вежливым, - удовлетворенно хмыкнул мой собеседник.

- Пожалуйста, - с истинным, а не наносным усилием вытолкнул я из себя.

- Когда это решение будет принято, - снизил он голос до заговорщического шепота, - Вы узнаете о нем первым.

Не издав больше ни звука, я медленно развернулся и пошел назад, глядя себе под шаркающие ноги. Дверь я оставил открытой, словно забыл о ее существовании.

В гостиной я сразу рухнул на диван, уткнувшись в него лицом и прикрыв последнее сразу двумя руками. На тот случай, если Стас разорется - при общении с ним смиренное выражение у меня на лице уже давно никакими усилиями не удерживается.

Мне нужен был именно он. Если наш контакт как-то зафиксируют, хуже я ему не сделаю - его участие в моем деле уже подтверждено его собственной главой в наших воспоминаниях. А она в них почти в самом конце, и внештатники быстро читать точно не приучены, если вообще умеют - значит, его еще, скорее всего, не задержали. И в родных пенатах у него единственного есть гарантированная прямая связь с Татьяной - удалось ли установить такую темному гению, я не знал.

- Говори, - мгновенно отозвался Стас.

Я объяснил ему план своих показаний.

- Одобряю, - коротко ответил он.

- Никто понятия не имел, что я их дальше понесу, - добавил я.

- Не выйдет, - отрезал он. - Как они к тебе здесь попали?

Темные меня побери совсем, об этом я не подумал!

- Этот темный псих, - правильно истолковал Стас мое молчание, - предлагает доставку на него валить. Мол, прочитал экземпляр для Татьяны, пришел в восторг, сам нашел тебя, предложил ознакомить общественность с гениальным произведением. Тебе уже было все равно, от отчаяния ты согласился.

- Может, не будем его впутывать, - засомневался я. - Мне еще только обвинений в связях с темными не хватает.

- Придется, - рыкнул он. - Он предлагает версию, что сразу не назвался - разыграл тебя втемную.

- А с чего это альтруизм такой? - насторожился я.

- Его темные ни при каких обстоятельствах не сдадут, - пояснил Стас. - Они, скорее, открытый бунт поднимут.

- Я понял, - не очень искренне сказал я.

- Опусы тебе передавали в том тайнике, - продолжил Стас. - С этим тоже чем проще, тем труднее поймать. Но ты там больше никого не видел - с тобой записками общались. Все, связь только по существу и в случае острой необходимости.

- Я понял, - уже увереннее повторил я. - Как Татьяна?

- Нормально, - исчерпывающе ответил он. - Молчит.

Скорчиться на диване после разговора мне удалось без малейшего усилия. Похоже, дела обстоят куда хуже, чем мне казалось, когда я рисовал себе картины бушующей Татьяны. Она либо говорит, либо думает - и мой собственный опыт однозначно утверждает, что когда она замолкает, это намного опаснее.

Что и подтвердилось, когда Стас неожиданно вызвал меня поздно вечером.

Татьяна всегда умела заставить меня совершать немыслимые подвиги. Ее воображение гарантировало, что эти подвиги с виду будут просто невозможными, а ее непоколебимая вера в меня рубила на корню малейшее мое поползновение признать свое поражение.

Нет, вы не подумайте - я был глубоко тронут ее категорическим отказом бежать без меня, но когда, наконец, эти женщины поймут, что моральную поддержку герою в поединке лучше оказывать из безопасного далека? Так, чтобы он не косил одним глазом на противника, а другим - на опасности, которые могут грозить вдохновительнице. Вот кто-нибудь когда-нибудь слышал о косом победителе в турнире? Может, неспроста такие случаи в истории не зафиксированы?

И вызывать ее бесполезно -  к моим разумным доводам она прислушивалась, лишь когда я в невидимости был, и то через раз. Мне освобождаться немедленно нужно! Вместо того, чтобы со всем присущим мне молчаливым достоинством дождаться того момента, когда меня соизволят выслушать.

И вот как мне теперь стратегию выстраивать - не зная, не почерпнули ли уже в сознании Татьяны факты, камня на камне от этой стратегии не оставляющие?

Логика в ее словах, конечно, есть, - прервал хаотический поток моего сознания голос Стаса. - Если упор делать на то, что память к ней не вернулась, исчезать ей сейчас нельзя.

Нет, ну как ей это удается? Как ей удается заставить любых - даже самых матерых - ангелов с ее голоса петь?!

- Значит, вносим в твою версию дополнение, - продолжал тем временем Стас. - На распространение опусов ты согласился от незнания окраски психа, отчаяния и желания наказать наблюдателей.

- Это еще зачем? - воспользовался я поводом выплеснуть, наконец, наружу кипящее возмущение.

- Затем, что это - наш единственный общий мотив, - рявкнул он. - Затем, что так тебя целая толпа хранителей поддержит. Затем, что это подтвердит версию внештатников и не даст им копать дальше - пока они на тебя мелкое хулиганство вешают.

- Чего? - опешил я.

- По всем статьям, ничего больше у них против тебя нет, - уверенно заметил Стас, - так они и этому рады. Раздувают, конечно, о недостойном высокого звания ангела поведении, но мы центр тяжести к наблюдателям сместим.

- Кто мы? - быстро спросил я.

- Твоя задача - продержаться неделю, - пропустил он мой вопрос мимо ушей. - Затем Татьяна выберет мой отряд…

- С этого бы и начинал! - снова не выдержал я.

- … и сразу же отправится на землю, - опять проигнорировал он мое замечание. - Дави на прошлое, на все фокусы наблюдателей, потребуй приобщить к делу свидетельства других хранителей с мелкими - я пару дней потяну с поиском старых и сбором новых…

- Стас, какую неделю! - завопил я. - За это время Татьяну просто схватят и проверят ее память!

- Этот момент проработан, - туманно уверил он меня. - К концу недели изъявишь желание показать внештатникам тайник…

- Зачем? - напрягся я.

- Отсюда я тебя не вытащу, - буркнул он с досадой. - Мои орлы, конечно, спят и видят штурм внештатников, но это точно не моя юрисдикция. А вот когда тебя к тайнику выведут - только по моему сигналу! - то там тебя и встретят, и примут. Больше тебе знать пока не надо.

А я и не хотел знать никаких подробностей - ввиду все еще возможной встречи с целителями. Когда Стас отключился, я остался лежать ничком на диване, недоверчиво всматриваясь в слабый огонек, робко замерцавший в обрушившемся на меня мраке.

На земле я наколлекционировал много надежд и чаяний, но самой яркой моей мечтой было поприсутствовать на заседании контрольной комиссии, которая будет решать вопрос принятия Татьяны в родные пенаты.

Этого удовольствия нас обоих лишили.

Все последнее время я предвкушал момент, когда в конце обучения, перед лицом аттестационной комиссии, без малейших колебаний, ясным и звонким голосом Татьяна - лучшая выпускница в своей группе -  выберет подразделение хранителей. К зависти всех остальных отделов. К досаде Стаса. И к полному удовлетворению одного быв… Нет, хранитель бывшим не бывает - одного когда-то обычного хранителя, который достиг невиданных высот профессионального мастерства и воспитал поистине гениальное пополнение родному подразделению.