– Это работа Мастера, – Кира удивлённо на меня смотрела, – тебе несказанно повезло, ты не просто видела его работу, но и даже соприкоснулась непосредственно с ним. Их никто не назначает, не приглашает и не увольняет. Сами, когда считают это необходимым, приходят и сами уходят. Александр абсолютно прав, это переход…, потому что Мастер здесь.

– Ты знаешь, есть ещё кое-что, – перебила она. Я смотрел на Киру, у неё покраснели глаза, потом она открыла свою сумку и достала из неё сложенный большой лист бумаги, передала его мне. – Я это украла у него, прости, но я тогда была как не в себе. Было большое совещание, а он сидел в углу в конце зала и что-то писал, он в тот день был на работе в последний раз. Я пошла к ним, хотела посмотреть один график, который он составил, хотела успеть, пока он не ушёл, чтобы пояснил мне некоторые детали. Никого не было, на его столе лежала стопка бумаг, я начала без спроса искать и увидела внутри стопки этот лист…, пробежала глазами и спрятала у себя, потом вдруг резко почувствовала, что он сейчас войдёт, быстро отошла к окну, а он и правда вошёл, ну я ему промямлила, что-то про график, так он лежал на самом верху стопки, на самом виду, взяла его и ушла.

Я развернул большой лист в клеточку, вырванный из какого-то хозяйственного журнала и начал читать:

«Свет сквозь окно.

(из трагедии: «Нравственный круг»)

… век странный наш – познания и лучших дней мечты пусты, и всё для нас изгнанье, как будто знаем мы, что думаем и что желаем. Но все желания прошли и снова мы одни – лишь по себе скорбим и о себе мечтаем…

Мы беседу ведём, но под вечер окно затворю от прохлады тумана, и свет утра запавших идей занавешу я шторой, чтобы было спокойней глазам. Вот рассядутся все, кто хотел, кто как смог и зацвёл лес деревьев прекрасных, и поник не увянув, но обрёк он себя на мечту – мудрецам, что без слёз, на заплаканных нами словах, вам сказать обязались молитвы. А туман вдруг под вечер в окно посмотрел, но я штору прикрыл от дыханья его опасаясь, свет померк, свет ушёл и ушла связь времён, и надежды о прошлом мечтали ином. Раз дано, так зачем возвращаться назад и зачем ещё раз обязались молчанью, нить времён и людей – нить тумана со мной сквозь свет штор занавешенных окон. На колено одно чтобы руки сложить на груди и не глядя в окно, сквозь туман ни о чём не спросить, но вопрос свой забыв, свет в окне вдруг увидев – нарекая себя всё же быть и быть вечным тогда, как за шторой туман занавешенных окон. Наблюдая про всё, видеть мир изнутри и отдать всё богам, и боятся несчастий – наречённой судьбы благодарность по вам, а желания ваши всегда есть желанья, а добрались ли мы на полшага туда, где стоит тот олимп в виде вечности или – мир готов уступить вам дорогу идти, но куда, где всё есть или нету: те же счастье и боль, та же жизнь, та же смерть, есть дорога назад и вперёд тоже есть. То, что хочется вам будет вечным всегда, но живите всегда коль так хочется нам. А туман, что под вечер в окно заглянув, посмотрел нам в лицо и остался стоять – он пропел свою грустную песню о том, что так важно узнать, что так надо понять – тот туман из-за штор занавешенных окон.

Глаза любви открыты светлы и свободны надежды полны от счастья великой. Пошёл возвратился огляделся – камни. И свет, и тень свобода рабство солнце ночь поднялся вздохнул печаль и спустился.

Они печальны, руки, открыть сердце любви, а души холодны, эмоции, страсть, расчёт пополам с горем – половина счастья. Жизнь холодна, смерть жестока, силы, грубость. Музыка черна, возникла миг и сила, боль. Закрой глаза слепой она черна, не видишь, но поёшь ты знаешь она черна как боль. Один слепой.

О конце мира поёшь ты опять как манну ждёшь. Стоя напротив не смотрела в глаза – У меня мать полгода как умерла, и я теперь живу одна. Приходите меня навестить. Молча смотрел.

– Вы всех их убили?

– Почти. Я устала, и я не буду спать. Через красный закат пройдя и даже не спросил ну зачем же твои слёзы, и я теперь живу одна. Вы придёте меня навестить?

– Да.

И снова молчанье.

– Так вы всех их убили?

– Почти.

– Ну, что ж, спи, тебе можно поспать. Ты снова куда опять? Ты можешь меня взять?

– В другой раз. Отец. Её подруга в могиле. Работа? Ответь и что же такое смерть? Вот и я не знаю, но хочу посмотреть. Завещай мне меня я хочу умереть. Помоги. Родился я сам, но без помощи не могу умереть. Как странно, помяните нас, но это наши последние деньги.

– А я верю вам, но ты должен уйти, чтобы, родившись прийти. Надо ждать. Надо ждать и любить.

Она шла по реке и искала тебя, потом попросила взять себя в руки, но рыбак смерти не знал. Знать человеку надобно ждать. Ждать и любить. А ты здесь. Спи, тебе надо поспать, чтобы вернуться.

– Вы всех их убили?

– Почти.

Я живу здесь одна – навестить вы придёте меня?

– Да. Вы одна у меня. Посвящение вам. В память тебе.

– Мой друг, наша дочь здесь с тобой. Ты поспи, чтоб вернуться придётся уйти и не жди.

– Громовержцы! Придите под звук затихающих труб…!»

Я сидел и ошеломлённо смотрел в написанный красными чернилами текст и не мог поверить, ведь я его где-то там, в полусне на даче у Александра уже слышал. Я посмотрел на Киру, она в упор смотрела на меня.

– Кира, ты знаешь, – я передохнул, – это о тебе! Он это тебе писал…

– Я так и знала, – Кира сказала, как выдохнула, с облегчением и надеждой в голосе, – я это почему-то чувствовала, потому и украла…. Потому что это моё, это мне…, для Меня!

– Тебе надо с ним обязательно познакомиться, обязательно.

– Да я с ним шесть лет работала, я знакома с ним. – Кира удивлённо на меня смотрела.

– Нет, незнакома, ты его просто видела, часто, но ты незнакома с ним, он с тобой да, а ты – нет.

– И как это сделать? – растерянно тихо спросила она.

– Просто приди к нему и познакомься, только так, я по-другому не знаю, как. А потом сходите вместе с ним к Александру.

– Да, я понимаю, – Кира была уже где-то далеко и, наверное, не слышала меня.

Мы молча по алее дошли до перекрёстка и остановились, дальше нам надо было в разные стороны.

– Ты мне так помог, просто не представляешь, как помог…– она быстро повернулась ко мне, обхватила одной рукой за шею и крепко поцеловала меня в щёку, затем быстро пошла по улице, но сразу же обернулась помахала мне рукой и ушла.

Смирение моё, со мной простясь, ушло наружу

Я вижу, что остался вдруг один

И одиночество моё как плод просящих мыслей во след спешит

И уходящие желания мои не заражены той болью, гневом

И, «боже упаси», – печальным тленом.

Кира уже более часа сидела в кафе, почти в углу спиной к окну и внимательно просматривала какие-то бумаги. Народу было немного и тихо. Вошёл мужчина, нерешительно и как-то рассеяно огляделся, как будто забыл куда он шёл и хотел сразу выйти, но пораздумав немного всё-таки прошёл в зал к свободному столику и сел один лицом к окну. Заказал кофе и сидел, не притрагиваясь к чашке, всё также рассеянно смотря в окно. Потом выпрямился, быстро сделал глоток, но кофе уже остыл, поставил чашку, видимо собираясь уходить, огляделся по сторонам и заметил в углу Киру. Какое-то мгновение смотрел на неё. Кира под его взглядом мимолётно чисто машинально скользнула по нему взглядом и снова углубилась в чтение. Мужчина откинулся на спинку стула, задумался, потом не обращая внимание на то, что кофе холодный взял чашку в руку и маленькими глотками допил его, при этом не поворачиваясь, а непроизвольно одними глазами посматривая в сторону Киры. Посидел ещё какое-то время раздумывая, по его виду было заметно, что мужчина немного нервничает. Потом порывисто встал со своего стула и решительно подошёл к столику Киры и молча остановился. Кира посмотрела на него поверх листа бумаги, который держала в руках, положила его на стол, в глазах её появилось что-то вроде удивления.