«…То не был ангел-небожитель,

Её божественный хранитель…»

– «И не было тебя, и мысли мои, и всё прошло, и всё уже было. Приду к себе, приду один к себе, промолвлю застывшими губами, молчащими устами губ. Я подарю тебе подарок, я в красной ленте поднесу его тебе и напишу шуршащий я пергамент, потом я в тряпки заверну его. Оставлю я лежать его у ног твоих, оставим разговор о нас, направим наши помыслы на небо. В кромешной темноте мерцают звёзды где-то, а радуемся мы своей звезде. Не правда ли, мы странники в пустыне, мы путешествуем из года в год и смотрим сквозь стекло на время года, потом мы ставнями закроем то окно. Бездарность замыслов и скучный вид убогий, не радует не нас, не их, и кто сказал, что мы народ из многих! Я рад, но я ими убит. Так, глядя сквозь себя на всё вокруг, я замечаю, право, что пусто всё, скамеек даже нет, чтоб отдохнуть в пути…. Не знаю, право, я куда идти, и хорошо, что не узнаю.»

Всякое прежде чем напиться воды

Снова любуется радость передавая истину

И созерцая невидимое существование

Лишь того присутствие вечного движения общего

Самобытность остаётся сама собой – это лишь то, что есть

Единая связь. Ты есть символ бытия.

Вечер уже наступил, постепенно переходя в ночь. Моросил дождь, редкие прохожие, прикрываясь зонтами, спешили по своим домам. Ветер как-то тоскливо завывал и резкими порывами, как будто тоже стараясь проникнуть в дом, сильно периодически бил по окнам. В большой библиотеке было темно. Единственный свет от огня в камине тускло отражался в стёклах книжных шкафов вдоль стен и на потолке. Перед камином в глубоком кресле с очень высокой спинкой сидел старик и неотрывно смотрел на огонь. Он не обращал внимания ни на завывания ветра, ни на удары воды по окнам, казалось, что он был в каком-то оцепенении. Неожиданно он еле заметно вздрогнул, резко повернул голову, испуганно прислушиваясь, посмотрел в сторону двери. Судорожно начал с трудом подниматься из кресла, опираясь руками о подлокотники, потом о камни камина. С трудом прошаркал в своих больших войлочных бахилах за камин и прижался в темноте к стене, всё также не отрывая взгляда от двери. Послышался странный звук тихо хлопнувшей дверцы гигантского холодильника. Пол содрогнулся, а старик вздрогнул так, как будто его ударили. Он испугано вглядывался в темноту, ожидая кого-то, время тянулось бесконечно. Наконец в чёрном проёме дверей бесшумно появилась тень. Тень замерла на пороге, потом зажегся крохотный огонёк и появилось пламя свечи, осветившее профиль Михаила. Он, держа в руке подсвечник с горящей свечой, пошёл вокруг стола вдоль окон к камину.

– Ну, что ты вскочил…, садись, садись…, тяжело же стоять.

– Михаил, – с трудом еле слышно выдохнул старик, потом осторожно вышел из своего укрытия, подошёл к креслу и остановился, не решаясь сесть.

Михаил остановился напротив огня, поставил подсвечник на полку камина. Потом повернулся и внимательно посмотрел на большой диван, стоящий рядом с креслом, за которым прятался старик.

– Маленькая девочка, сидя на диване перед камином, читала книги…. – Михаил долго стоял, задумчиво глядя на пустой диван, при этом не обращая никакого внимания на старика, а тот застыл за спинкой кресла, боясь даже малейшим движением выдать своё присутствие. Наконец Михаил удобно расположился в кресле, стоящим с другой стороны дивана у камина. – Значит он пришёл сюда, но убедить его в том, что необходимо изменить порядок, установленный архитектором, ты не смог. И к каким выводам после этого ты пришёл?

– Я…, – старик наконец вышел из-за своего укрытия и осторожно медленно сел в кресло, искоса поглядывая на Михаила, – я не знаю….

– Ну, это естественно, другого я и не ожидал от тебя. Ты во всем закладывал границы и тем самым пытался понять смысл происходящего. А происходит просто возможное перенесение своего физического в окружающее, где невозможно придать какой-то смысл существующего и происходящего. Оно обрекает тебя на вымирание за счёт собственной ограниченности, и потому невозможно иметь свободу в выборе, так как её просто нет. Предлагаемый же выбор ограничен субъективизмом, пусть и расширенным до гениальности.

– Чем же продиктована ограниченность в выборе?

– Тем, что даёт возможность ощущать и видеть своё физическое.

– Значит надо давать возможность реализации всему, что существует, а не задавать свои ограничения в возможностях?

– А как же быть с иждивенчеством?

– Социальная защита нашего класса «власти предержащих» – поддержания своей силы путём изъятия и распределения.

– Образ мышления скорее связан с образом свободы. Но несколько спокойнее, когда тебя содержат, чем, когда тебе доверяют, не правда ли? Доверие означает, что ты ответственен за принятие решения и его последствия и сам же страдаешь от возможных результатов. Заложены ли изначально такие понятия как: иждивенчество или доверие, или подобострастие, а может это понятие воровства – нравственного воровства?

– Это скорее всего естественное состояние пребывания физического в ограничении субъективизма. Отождествление себя с общим. Главное ничего не менять и всё само собой приходит в норму.

– Каким же образом оно придёт в норму если ни на что не влиять? Пророчества не играют здесь роли судьи. Определение насущного я не обладает культурой, не поддерживает физическое и не развивает духовное. Не один попадает в беду, а все находятся в беде как у себя дома. Туда приходят жить, но выбраться оттуда не удаётся никому. Нет выхода.

– Тогда нужен главный пророк, который будет содержать этот дом беды. Надо не создавать систему вообще если система изначально создана за счёт потенциала, заложенного в своей природе физического.

– Не иждивенчество и не нравственное воровство заложено в природе физического.

– Любая система, поставленная в начале, и подчиняющая себе физическое, диктует ему ограничения только и ничего более. Значит любая система изначально закладывает дом беды. И более того, существует за счёт него и развивается.

– Вот это да! Надо ли тогда убирать любую систему, но видимо система сама по себе не возникает непосредственно, а её место изначально предопределено. И вот здесь скорее всего играет основную роль временной фактор. Опережает ли ввод системы, а значит установление границ, или система вписывается в условленные границы и, тем самым является исполняющей функцией, а не диктующей!

– Функция управления тоже некая система, регулирующая отношения.

– Нужен ли ей аппарат?

– Безусловно нужен, так как поиск и обработка управленческой информации должна осуществляться независимо от структурообразующих систем, входящих в систему подчинения управлению. Если система управления стабильна и перешла в состояние инерционного перемещения в пространстве, то не стоит менять её направление и влиять на скорость перемещения. Эта инерция является ничем иным как потенциалом, обеспечивающим жизнедеятельность данной организационной системы. И функции управления призваны скорее определить местоположение всей системы, чем влиять на её ход.

– На каком уровне определяется право принимать решение?

– Решение о функциях всей организации перед внешней средой определяет конечно управление. Но принятие решение об эффективном использовании данной ситуации всей организации внутри себя принимается не управлением, а самой организацией – её внутренним состоянием. Визуальное наблюдение можно провести лишь после получения результата за определённый промежуток времени и сопоставить реакцию внешней среды и реакцию организации. На разности потенциалов можно делать прогноз. Измерение же величины по времени наступления реакции определяется величиной обратной связи. Но не в объёме финансов, а в уровне стабильности и снижения отрицательной разности потенциалов между внешней средой и организацией. Перевод её в «положительный спектр».