– Так и напрашивается сразу: «… три девицы под окном…», – произнёс, скорее сам себе Александр, чуть замешкавшись при входе в комнату.

– Ты собрался куда-то, вот и иди, не мешай, мы тут о своём…, давай, давай….

– Я понял, тайный сговор…, ухожу… ухожу, – взяв, уже собранную, большую тяжёлую сумку, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь шутливо крикнул он из коридора.

Александр медленно шёл по саду и поглядывал наверх. Там на последнем этаже были два окна, тёмные два окна его комнаты. Он вспомнил как сидел мальчишкой на подоконнике, смотрел вниз и ждал отца. Уже темно, но он вот-вот сейчас появится из-за угла и пойдёт по алле сада, поглядывая наверх и увидит его…. Александр шёл сейчас также как его отец по этой аллее, но наверху было темно, его никто не ждал. Вошёл во двор, повернул направо и прошёл вдоль стены до угла. Открыл дверь парадного входа и вошёл. Каждая ступенька давалась с трудом, боль в коленях была острой…: «… болезнь роста…, будь она неладна…, что ж, так до сих пор и не смог вырасти…», – Александр усмехнулся, вспоминая как в детстве, несмотря ни на какие боли в коленях нёсся через три ступеньки наверх. Он никогда не позволял себе ездить на лифте с чёрного хода, даже сейчас, особенно сейчас. Достал ключ и открывая дверь вдруг подумал, что замок видимо ещё тот, который был, наверное, самым первым и его никто за столько лет не поменял, ну и что, он до сих пор исправно работает. Отцу было пять лет, когда он с родителями переехали сюда в эту комнату, перед самым началом войны. «Никого больше нет, остался только Я», – Александр постоял некоторое время перед сохранившейся большой старой красивой печкой до потолка, покрытой белой плиткой. Иногда он топил её и …, наверное, в тот день, пожалуй, именно в тот день, решил он, всё и началось…, пожалуй, когда он поехал к отцу. Мама уже тогда лежала в больнице, а он поехал чтобы отец не оставался один. Надо вспомнить тот момент…, именно тот самый главный момент в его жизни, который определяет всё от начала и до конца, ещё тогда, когда он даже не предполагал о том, что сегодня он приедет сюда, чтобы определиться с замыслом, составленным из разрозненных хаотичных записей в его блокнотах, как единым замыслом…, оказывается этот замысел есть, он существует…, он всегда существовал и он – этот замысел и есть вся его жизнь.

Александр сказал это себе, сидя в одиночестве за столом в своей комнате. Он разглядывал стоящие на полке блокноты, книги, тетради…, все свои рукописи, которые до этого момента молча смирно стояли и покорно ждали своей участи: забудут ли о них, выбросят, а может сожгут или сложат в коробку и запихают куда ни будь до лучших времён…, они ждали своей участи и, наверное, в сущности ни на что и ни на кого не надеясь. Зачем они кому-то нужны, даже если они уже написаны, ведь неизвестно началом было это их жизни или окончанием. Младший брат записывал всё в одну книгу, а Александр на протяжении всей своей жизни записывал в отдельных небольших блокнотах, которые по размеру подходили чтобы их всегда было удобно положить в карман, только и всего, потому именно эти блокноты.

После разговора с Людой Александр твёрдо решил для себя, что отпуск, который он намеревался провести на даче, он использует для работы со своими записями. Нет не для того чтобы свести их в один текст, а скорее, чтобы заново пережить те пришедшие ему тогда идеи и возможно дополнить их или даже переосмыслить.

Родители давно получили квартиру в новостройке и переехали туда, а комната на верхнем этаже большого дома перед садом осталась Александру. Он так и называл это место в своей жизни – моя комната. Он очень редко приезжал сюда, она стояла всё время пустая, и над тем что с ней делать он даже как-то не задумывался, но когда встал вопрос о том где собрать воедино свой замысел, то решение было однозначным – конечно у себя в комнате.

В тот день Александр поехал к отцу пораньше, днём. Поднялся на несколько ступенек к парадной двери и увидел, что в дверях вставлен кодовый замок, а кода он не знал. Он наклонился и внимательно рассматривал в надежде найти отличия цвета кнопок, но замок был совершенно новый, и кнопки ещё были одинаковые.

– Я вам скажу код, если вы мне поможете поднять наверх велосипед.

Внизу у лестницы стоял мальчик лет восьми с большим, явно на вырост велосипедом. Александр спустился, поднял тяжёлый велосипед и помог дотащить его сначала до лифта, а потом до двери квартиры. На звонок дверь открыла молодая женщина, поблагодарила Александра за помощь и всё на этом. Потом он спустился на этаж, на котором находилась квартира его родителей.

Александр выделил именно этот случай, как тот, который определяет практически всё, не что-то отдельное или конкретное, а как некий обобщающий символ его единого замысла. Мир управляется знаками и символами – такое, во всяком случае, он придал этому ничего не значащему событию значение, как некую фиксирующую центральную точку.

Через некоторое время после того случая, он пришёл домой и застал у себя свою сестру Леру, вокруг которой хлопотала встревоженная Наталия. Лера была совершенно простужена, кашляла, поднялась высокая температура.

– Ты зачем в таком состоянии приехала? Надо было дома лежать, а не ехать сюда.

– Я на камне долго сидела.

– Ты что шутишь, на холодном камне, ты же застудишь себе что ни будь. Зачем ты сидела?

– Антон писал, а я позировала.

– Знаешь, твой Антон вообще без мозгов, разве можно так, мало ли что он там писал, он о тебе-то подумал?

– Он говорил мне чтобы я не сидела, но я сама, а иначе как же…?

– И что он писал?

– Ну, на фоне залива и неба женщина сидит на камне, опустив ноги в воду.

– Так ты ещё и с ногами в ледяной воде? Совсем без ума.

Лера только слабо улыбалась на причитания Наталии. Александр сидел в кресле молчал и только смотрел на них.

– Что-то случилось? – спросил он, когда Наталия вышла из комнаты.

– Антон тебе письмо просил передать.

– А подождать с этим было никак нельзя?

– Нет, – помотала Лера головой, – это очень срочно.

Она передала большой запечатанный конверт Александру. Тот вскрыл его, пробежал глазами несколько строк текста, написанного от руки на больших листах бумаги:

«Глядя на своё солнце светящееся и постоянно осознавая его наталкиваешься на взгляд темноты, названные мною сначала глазами. Эта встреча с вечностью. Становится невыносимо тоскливо от сознания, что до этой мудрости не подняться и в тоже самое время осознаешь, что это Ты. Что же делать? Будущее глядит глазами темноты. А солнце в тебе позволяет увидеть, но как подняться?

Стремясь к гармонии и ясности сознания одновременно стремишься к гармонии тела. Всё гармонично. Но как подняться – только покоем в движении…».

– Что это, я, по правде сказать, не понимаю…? – подняв глаза поверх листов, спросил с сомнением Александр.

– Антон тоже не понимает, потому он и попросил меня тебе их передать, может ты что ни будь скажешь об этом?

Александр снова немного прочитал.

– Нет, не понимаю, что это…, а откуда он взял его?

– Ему это кто-то диктует, а он записывает.

– А кто такой Антон, ты столько времени живёшь с ним и никак не познакомишь…?

– Он художник, программист, дизайнер…, и почти никогда не выходит из дома.

– А как ты с ним познакомилась?

– Познакомилась…, – Лера ненадолго задумалась, – а вот здесь рядом с вами на перекрёстке. Я тогда улицу перешла, а он стоит и держится за столб, на котором светофор висит, и растерянно так по сторонам оглядывается. Я сначала прошла мимо, а потом вернулась, мол он что-то ищет? Я, говорит, забыл, как домой вернуться. Сказал мне свой адрес, я ему объяснила, как быстрей доехать, а он мне: нет, нет, вы что, я только пешком…, и пошёл в другую сторону. Был выходной, я вообще-то тогда вышла побродить по городу…, проводила его до дому, вот так и познакомились. Просидели у него весь вечер, чай пили…, наговорились…. Он предложил написать мой портрет, я к нему стала иногда заходить, и, правда, он написал мой портрет, мне очень нравится.